...Утро 2 апреля 1958 года. Эстрада Большого зала Московской консерватории. Все притихли. Появляется конферансье с бумажкой (он же чиновник Минкульта) товарищ Авшеев:
— Выступает... кто... а... Ван Кли-бёрн! Из Техаса.
И аплодисменты. Пока еще формальные. Пока еще авансом. Первый тур первого в СССР Международного конкурса имени П.И. Чайковского.
Вот и он. 23 года. До неприличия высокий, с большой головой на тоненькой шее. Волосы рыжеватые, густые-прегустые, вьются. На “Кли-бёрна” не обиделся. Потом даже настаивать будет, чтоб только так и звали — Ваней. Кого ни спроси из живших тогда — ни один артист в последующем не имел такой оглушительной, искренней, почти гагаринской славы в СССР, как... и все-таки правильно: как Харвей-Лавэн Клайбёрн-младший.
I. ...“Младший” потому, что “старшим” был отец его, рядовой служащий одной нефтяной компании. Нефть — значит, переезды с места на место. Жизнь странная, почти безденежная. В конце концов семейство Клайбёрн осело в Техасе, в городке Килгор. Кто этот веснушчатый шалун, который так и лезет на огромное фортепиано, толстый, но шустрый при этом, бегает, ломает игрушки, кричит?
— Вэн! Осторожнее с инструментом! Ты слышишь, Вэн? — это мама его, Рильдия О’Брайен, пианистка, дававшая частные уроки. С нее потом американская пресса спишет миф о “бетховенском духе в исполнениях Клайбёрна”. Дело в том, что Рильдия была в свое время ученицей немецкого пианиста Фридгейма, а тот учился у Листа, а Лист — у Черни, а Черни несколько раз брал уроки у Бетховена. Цепочка замыкается: Рильдия за недостатком средств сама взялась за обучение сына. Еще не веря, что из этого что-то получится.
...Как-то раз, уже в 12 лет, Вэн выступил на вполне “взрослом” концерте в Хьюстоне. Публику носило от восторга. Это так “завело” Вэна и родителей, что семья всерьез настроилась на “карьеру” для сына. Он стал заниматься по 9 часов ежедневно и через несколько месяцев сорвался. Одно упоминание о музыке вызывало тошноту. Прочь! Неминуемо последовавшая депрессия на всем поставила крест... Отец, решив, что “путешествие — лучшее лекарство”, брал Вэна с собой в “нефтяные” командировки. Юноша немного отходит от потрясения. Но чем зарабатывать на жизнь? И вдруг его привлекает автомобиль — Вэн становится таксистом. Потом говорить будут: как много в Ване Клиберне русского. Быстрая езда? Пожалуйста: звонок, мать открывает дверь, а Вэна тащат с ушибами и переломами. Машина кусками валяется на обочине. Доездился.
II. В газете “Правда” от 20 апреля 1958 года была статья Дмитрия Шостаковича “Высоко держать знамя реалистического искусства” со словами о Клайбёрне: “Впервые артист получил широкое и вполне им заслуженное признание только у нас в Москве...” Официоз официозом, а была правда в этих словах. Талантливого Вэна до конкурса Чайковского считали в Америке типичным неудачником.
В какой-то момент он занялся сочинительством. Без успеха, впрочем, но именно оно помогло Вэну снова обаяться музыкой. И вот в 1951 году Харвей-Лавэн поступает в самую авторитетную на тот момент Джульярдскую музыкальную школу в Нью-Йорке. И к самому авторитетному педагогу — русской пианистке Розине Левиной. Она потом скажет, что под его пальцами одухотворялась даже самая банальная мелодия. Именно она впервые подметила, что Вэн совсем не похож на американца. Деловой, рассудительный, трезвый? Ничего подобного! Кстати, по части “трезвый, а не пьяный”. Вэн почти никогда ничего не пил. Я связался с другом Клайбёрна, пианистом Сергеем Доренским, пока тот был в Цинциннати. Он объясняет беспристрастность Вэна к выпивке его религиозными убеждениями, дескать, он баптист.
— А вот курит постоянно. Как я его ни упрекал... Сигарету за сигаретой. “Кент” предпочитает.
Однако отвлеклись. За время учебы в Джульярде и после Вэн не вылезал из нужды. Перед поездкой в Союз его долги достигли $7000! Как-то раз голодный Вэн забрел в ресторан “Асти”, вышел на эстраду, легко сыграл несколько остроумных песенок. Хозяин заведения наградил его бифштексом. После Клайбёрн не раз заходил туда “за бифштексами”. Или. Отправляя друга своего Джеймса Мэтьюса в Европу, Вэн признался, что у него нет денег даже на метро. Почему все так? Нет работы. Блестящий пианист, выпускник Джульярда прозван американскими критиками романтиком, рожденным для стиля русской музыки. Вслед за “романтиком” пресса не замедлила вынести приговор: “старомоден”. Во всех звукозаписывающих фирмах перед его носом хлопали дверью со словами: “Завоюйте сначала успех!” ...В нью-йоркской квартире Вэна за неуплату отключают телефон. К тому же бог знает откуда врачи обнаруживают у него заболевание крови. Музыковед Софья Хентова приводит слова Клайбёрна о том, самом трудном периоде его жизни: “Опасно было дать тревоге осилить меня. Я замкнулся, избегал волнений. Выхода не было...” Бросив все, Вэн Клайбёрн уезжает обратно в Килгор.
III. Осень 1957 года. Почтовый курьер подает Розине Левиной проспект, отправленный на адрес школы Джульярда. Читает: “Первый конкурс скрипачей и пианистов имени Чайковского. СССР”. Левина атакует Вэна письмами с просьбой непременно участвовать. Вэн отказывается. Надоело. Он и так “вечный конкурсант”, “вечный соискатель”. Неудачник, и точка. Но для 77-летней американской пианистки русского происхождения дело чести послать своего лучшего ученика в Союз. Наконец “совратили”. Но опять же где взять деньги на дорогу? (Хотя “на месте” Союз брал всех участников конкурса на полное содержание: приехали 61 скрипач и пианист из 21 страны.) Обратились к миллионерше Марте Рокфеллер. Кто такой Клайбёрн, для госпожи Рокфеллер было совсем не показательно, а вот авторитет Джульярда сделал свое дело. Упросили. Только с условием, что тайна финансовой поддержки не будет разглашена.
...27 марта. Четыре пианиста из США бодро спускаются с трапа: Вэн Клайбёрн, Даниил Поллак, Жер Ловенталь и Норман Шетлер. Что-то холодно, сильный ветер, дождик. Встретили. Усадили по машинам. Везут в только что отстроенную гостиницу “Пекин”. Первый вечер в Москве. Несмотря на усталость от перелета, Вэн гуляет по Горького... Господи, как здесь тихо по сравнению с Нью-Йорком!..
28 марта. Первый визит в консерваторию. Рассказывает пианист Сергей Доренский:
— Да случайно встретились. Но на всю жизнь. Я тогда аспирантом был. Подходит ко мне очень высокий молодой человек. И переводчица при нем. Первый вопрос, который может задать пианист пианисту: “Где тут можно разыграться (позаниматься. — Я.С.)?” Я и отвел его в диспетчерскую; тут же нашли комнату... Но как он играл! Что вы! Третий концерт Рахманинова — это не-за-бы-ваемо! И у нас, и позже в Америке его принимали как героя космоса. В Москве это было явлением Христа! Но первую премию дали... не сразу.
IV. Здесь действительно много загадок. Предлагаю три мнения трех авторитетных людей. Софья Хентова писала в очерке о Клайбёрне, что решение жюри было единодушным: присудили первое место. Однако у Сергея Доренского и его жены — балерины Нины Борисовны (они сопровождали Клайбёрна в его первый и последующие приезды) своя версия:
— Конкурс шел в разгар “холодной войны”. Вот Клайбёрн прошел первый тур, второй... Подбирается к третьему. Производит огромное впечатление и на жюри, и на публику. Никто так не играл! Что же делать? Ведь победитель очевиден! Тогда министр культуры Николай Михайлов, жутко разволновавшись, идет на прием к Хрущеву. Привожу примерный разговор между ними.
Михайлов: “Никита Сергеевич, сейчас у нас проходит первый конкурс Чайковского...”
Хрущев: “Да-да, слышал. Ну как идет?”
М.: “Нормально, организованно. Но есть вопрос. Понимаете, один американец уж очень хорошо играет. Не знаем, как быть...”
Х.: “А что специалисты говорят?”
М.: “Что он лучше всех”.
Х.: “Тогда дайте ему первую премию!”
Вот так, одной чистосердечной фразой Хрущев решил все вопросы.
Кстати, вторую премию получил незаурядный пианист Лев Власенко (который после дружил с Клайбёрном). Некоторые источники утверждают, что сначала “ни о каком Клиберне и речи не могло быть”! В финалисты прочили Власенко и даже заранее отпечатали буклеты “Власенко — победитель”. Не пригодились.
Наконец, третье мнение принадлежит композитору Тихону Хренникову, он был в ту пору председателем Союза композиторов СССР, а после кончины Дмитрия Шостаковича возглавил жюри конкурса имени Чайковского:
— Ерунда! Никто к Хрущеву не ходил просить за Клиберна. Это все гадости, которые придумывают журналисты.
V. ...Как бы то ни было, но позже Вэн и Никита Сергеевич подружились. Уже во второй приезд Клайбёрна в Союз Хрущев предложил ему занять большой дом на живописных склонах Ленинских гор. Вэн отказался, потянувшись к урбанистике: неизменно снимал один и тот же многокомнатный номер с балконом на втором этаже “Националя”. У подъезда дежурила правительственная “Чайка”, помощники, переводчики. Здесь же стояли поклонники день и ночь, чтоб хоть одним глазком... Всех влюбил в себя одними вариациями на песню Соловьева-Седова “Подмосковные вечера”.
Рассказывает чета Доренских:
— Мы часто ходили друг другу в гости. Ведь после конкурса он приезжал в Союз регулярно. Как-то раз даже маму привез. Обожал ее. Прервал концерт, вывел на сцену и попросил сыграть. Уникальный случай для консерватории! Но Клайбёрну прощалось все.
— Нина Борисовна, каков он в быту?
— Очень простой. Обыкновенный парень, все время чему-то удивляется. Помню, конфуз жуткий вышел, Вэн очень смутился. У меня было два кота. И один из них — Дима — накакал в туалете. А у Вана размер ноги 47, не меньше. Ну он и... Так и не знал, что ему делать, не мог выйти из уборной, пока не позвал кого-то на помощь. В последний раз приезжал к нам несколько лет назад — посидели, поболтали о том о сем. Он почти не изменился, даже не растолстел. Только волосы поседели. Я “ножки Буша” приготовила. Ел с удовольствием.
Добавляет Сергей Леонидович:
— Он все-таки больше икру любит. Черную. Сколько помню его, всегда брал бутерброд, слизывал с него языком икру, а хлебушек клал на место.
— Он не женат?
— Никогда не был.
— Отчего так?
— По-разному судьбы складываются.
— Сейчас музицирует?
— Гораздо меньше, чем прежде. Понимаете, он после Москвы 1958 года был нарасхват во всем мире. Каждый день по концерту! Напряжение жуткое. Кого надолго хватает, а кого... Все мы в разное время закрываем крышку рояля. Мы Вэна постоянно на конкурс Чайковского приглашаем. Нет, не соглашается. Не хочет сидеть в жюри. Последний раз приезжал, вышел на сцену консерватории, сел за рояль и... заиграл перед пустым залом.
— Кстати, где он сейчас живет?
— В городке Фортворс (FortWorth), рядом с Далласом. Там у него замок. Он его когда-то за 16 миллионов купил вместе с обстановкой. Это было очень дорого. Мы там гостили не раз. Уютно. Много коллекций, восточных редкостей, несколько роялей.
— Он очень богат?
— Ну как — очень? Относительно. А жизнь у него идет по принципу “наоборот”: днем спит, а ночью становится деятелен. Там же, в Фортворсе, “дислоцируется” серьезный музыкальный конкурс его имени, он и меня приглашал в жюри. В прошлом году Вэн медаль от Буша получил, вроде как “за заслуги перед отечеством”.
— Значит, простили “романтику”?
“Я, Роберт Вагнер, мэр города Нью-Йорка, провозглашаю вторник 20 мая 1958 года Днем американской музыки, символизируемый мистером Клайбёрном...”
