Количество лет, как известно, в качество не переходит. Хотя и вполне почтенный возраст тоже имеет свои преимущества. Сегодня известному писателю, публицисту и политику Юрию ЧЕРНИЧЕНКО исполняется 75 лет — с чем мы его категорически поздравляем.
Отрадно, что он по-прежнему энергичен, на происходящее вокруг нас смотрит с юмором и сатирой, а политических убеждений не меняет. В его понимании демократ “первой волны”, к коим он сам относится, — это звучит гордо.
— Юрий Дмитриевич, кого пригласите к себе на юбилей?
— “Нырну” в свое родовое имение: им считаю уже не принадлежащий России крымский Судак. Не будет никаких юбилеев и знаменитостей, а только самые близкие родственники. Постараемся переплыть Судакскую бухту. В 28 своих лет ее переплыл Велимир Хлебников. Он сказал, что в ней 3 версты. Но я в 65 лет переплыл — брат с невесткой тому свидетели, — насчитал 9 км. Пять часов был в плавании.
— И вы в свои годы рискнете?
— Обязательно поплыву и переплыву, чего бы это мне ни стоило! Потому что некролог “Утонул на 76-м году жизни и при морских купаниях” тоже чего-то стоит. (Смеется.)
Хлебников этот заплыв даже включил в свою автобиографию, хотя он коренной волгарь. А мы авось этой спортивной победой и отпразднуем день рождения...
— Как собираетесь отмечать юбилей?
— Никак. Быть знаменитым или стараться быть знаменитым некрасиво. Это погубило наш СПС и “Яблоко”. Они хотели, как в том райкомовском тосте: “Чтоб у нас все было! Но чтоб нам за это ничего не было”. Детей своих в Англии обучают, особняки имеют в Жуковке и на Николиной Горе, зарплаты ежемесячные пятизначные, в “зеленом исполнении”... “Меня, — говорят, — провалили на выборах — а я в банк уйду...” Не срам ли?
— Прямо так можно и написать?
— Так и напишите! Эта молодая, не знаю уж какая по счету, 2-я или 3-я “демократическая” волна разметала нравственный капитал академика Сахарова, Марченко, Любарского, Копелева, Синявского и тех диссидентов, которые по крупицам его копили десятилетиями.
Сахарова, извините, насильно в задний проход кормили, чтоб прервать его голодовку! Он уже был нобелевским лауреатом. Анатолий Марченко подох в тюрьме, но так и не отрекся от своих убеждений... Эта жертвенность, готовность на все, включая собственную смерть, и отличает настоящих борцов за идеалы от гедонистов седьмого дня, наслажденцев жизнью.
— А есть обратные примеры?
— Полно! Александр Николаевич Яковлев — он в поте лица работает над 40-томным изданием о злодеяниях коммунистического режима.
Ссылаться на себя дурно. Но крыша у меня на даче как была с 1978 года шиферной, так и осталась. Что я мог взять лично для себя, хотя был дважды депутатом, старейшиной в нашем сенате? Любой мог меня спросить: откуда, мол, дровишки? Это же коррупция, растление души!
Нужно всячески сопротивляться коррозии золотого тельца — и тебе подадут. Я разделяю гордое слово Хрущева: “Мне-то подадут, когда я по Руси пойду!” — сказал он, имея в виду благодарность людей за то, что развенчал культ личности Сталина.
Думаю, мне тоже подадут. Хотя надеюсь, до этого дела не дойдет.
Демократы ищут причины провала. А они — в их стиле жизни.
— Вам бывает мучительно больно за годы реформ? Ведь вы один из тех “столпов перестройки”, за которыми в начале 90-х пошла страна, народ...
— И больно, и стыдно. На мой взгляд, страна снова возвращается в те времена, когда один человек заведует всем.
В конце 80-х задумки у нас были совсем другие. Я чувствовал себя во временной командировке и внутреннее состояние имел такое, что заслан как Штирлиц. Заслан в новое время, в новые отношения и с переделкой человека — такой вот голливудский триллер.
Теперь я тоже себя чувствую посланцем этого нового времени — но уже совсем в другой атмосфере. Где нужно дышать азотом, сероводородом. И в общество опять вернулся страх.
Перечисляя щедроты судьбы, сам удивляюсь: “Какие люди, были, блин! Дела какие были — что ты! О них не создано былин. Но сохранились анекдоты”.
Я был близок с лучшими женщинами российского века. С Майей Михайловной Плисецкой, с актрисами Таганки, с Беллой Ахмадулиной. А уж мужиков и перечислить нельзя.
Моим крестным отцом в литературе был добрейший человек и храбрейший офицер Валентин Овечкин, написавший “Районные будни”. Армейский полковник Александр Трифонович Твардовский правил меня самого очень бережно. Я шесть опусов напечатал в его “Новом мире” — пока из “Правды” меня не погнали за сотрудничество с журналом.
Юрий Петрович Любимов — мой наставник в художестве и в гражданском мужестве. Дай Бог ему долгие лета. Он меня пригрел и определил в худсовет театра. Таинство той Таганки — с Высоцким, Смеховым, Золотухиным — происходило на моих глазах. Я бы не мог восторгаться этим островом свободы, если бы не Любимов...
Часто вспоминаю Тютчева:
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его позвали всеблагие,
Как собеседника на пир.
Пир мне боги устроили, шикарный пир. Главный подарок судьбы — три дня у Белого дома в августе 1991 года. Это были дни счастья. В подвалах Белого дома я видел самого талантливого музыканта времени Ростроповича. Он ликовал душой и телом, он наслаждался той самой Россией. К России, которую мы потеряли, нужно отнести и Россию того августа.
Такую державу я никогда не знал: радостные лица, поэты... Не мог же не поэт написать на витрине в магазине: “Забил заряд я в тушку Пуго”! Вспоминаю еще один слоган: “Кошмар — на улице Язов”.
— После сельхозотдела “Правды” вас отправили в “ссылку” на телевидение?
— В 70-е годы среди средств массовой информации оно было последним из “коллективных пропагандистов и агитаторов”. А меня бросили на самую низовку — комментатором сельхозотдела, готовить “Сельский час”. Эта программа на ТV была после “Ленинского университета миллионов” и “Больше товаров — хороших и разных”. Как правило, 20 минут спора о судьбе Нечерноземья между двумя вполне согласными друг с другом академиками ВАСХНИЛ.
С 76-го года изъездил весь СССР. Алла Пугачева в начале 80-х годов как-то громогласно заявила: “Да что там по телевизору смотреть? Кроме “Сельского часа” — ничего...”
— А почему сегодня нет “Сельского часа”?
— Внеаграрность поразила все органы власти в нашей стране. Путин — чекист, с него спрос какой? Но в его окружении некому сказать и написать о сути сельхозпроизводства.
Тут уже спрос с президента. Подобрать министра, который хотя бы не железнодорожник по диплому (таким является Алексей Гордеев), — его прямая обязанность.
После выхода России на хлебные рынки мира, когда экспортировали 17 млн. тонн, хлеб в магазинах подорожал в два раза. Ежу понятно, что если продать зерно Западу, к примеру, на 1 млрд., а купить у него переработанные хлебопродукты на 3—4 млрд. — это же чистый конфуз.
Мне остается только разоблачать эту срамную антинародную политику Минсельхоза: по свертыванию своего животноводства, по рабству у Запада. Мол, если мы возродим своих свиней, коров, они нас в ВТО не пустят...
— Сколько вы книг про это, про землю и крестьян то есть, написали?
— 15. Основная вышла в 88-м, называлась “Хлеб”. Потом книга в 20 листов — “Про картошку”.
— Покупаются хорошо?
— Литература о фермерстве, о земле, к сожалению, спроса не находит. Две моих последних книги не распроданы. Думаю, это временное заболевание общества. Тем взысканнее, востребованнее они будут. До появления второго Овечкина, который в свое время ознаменовал переход общества от колхозной низкопробной литературы, которая была на уровне современных бестселлеров, до настоящей публицистики.
А вообще, в стране, где крестьянин нищ и скован страхом, — не может быть никакой демократии.
