Легенда советского кино. И в то же время — такой несоветский актер. Неудобный, строптивый, гордый. В эпоху коллективизма он не мог быть “одним из”. Да и роль вожака стаи — совсем не для него. Настоящий герой-одиночка. Звезда скорее голливудского пошиба. Едва ли не каждый его шаг моментально обрастал ворохом самых невероятных слухов и легенд. Три жены — три красавицы-актрисы. Что ни роль — шедевр. Его не выбирали — выбирал только он сам. Его судьба — как полет сверхскоростного лайнера с неисправным мотором: то стремительный взлет, то вынужденная посадка. Но это его судьба, его выбор.
Он терпеть не может, когда его называют “русским Жераром Филипом”. Он — это только он. Олег Стриженов. Сегодня, накануне 75-летия популярнейшего артиста, о нем рассказывает его сын — актер, режиссер и телеведущий Александр Стриженов.
— Саша, в конце 80-х ваш отец практически исчез с экранов. В чем причина?
— В тот период, если помните, по темпам кинопроизводства Советский Союз вошел в Книгу рекордов Гиннесса. По 500 картин в год выпускалось — разве что ленивый не снимал. В кино пришли какие-то новые, странные, случайные люди — третий помощник оператора без всякого образования становился режиссером, сценарии писались просто на коленке. А отец был настолько развращен, в хорошем смысле, качественной драматургической основой, что, думаю, из-за этого и решил уйти. А может, к тому времени еще и подустал немножко.
— Но ведь ему не было еще и шестидесяти.
— Посмотрите на его фильмографию — он никогда не брал количеством. А актер с таким послужным списком, как у Олега Александровича, в результате всех этих перемен мог бы в таком говне насниматься, что сказали бы: “Был хороший артист. Что с ним стало?” Наверное, чем-то пожертвовал. Ради того, чтобы сохранить свое доброе имя.
— Олег Александрович как-то сказал: “Я был рожден только для главных ролей. По мне — быть либо первым, либо никаким”. Звучит несколько самоуверенно.
— Отец всегда был максималистом. Еще студентом он стал играть в Вахтанговском театре. И, думаю, там у него могла сложиться достаточно приличная карьера. Но тогдашний комсорг театра Юрий Любимов, это потом уже он стал демократом, написал на отца докладную по комсомольской линии. Что, дескать, хулиган, и тому подобное. Наверное, понимая, что неприятный конкурент может прийти из училища. И в Вахтанговском на Стриженове поставили крест. Отца брали любые другие московские театры. Но, как было принято считать, если ты выпускник “Щуки”, то либо остаешься в Вахтанговском, либо ты попросту не очень хороший артист. И отец уехал в Таллин, в Русский театр. Но уехал на все главные роли. Там его и заметили ленфильмовские ассистенты и пригласили на “Овода”.
— Между двумя братьями Стриженовыми не было ревности к успехам друг друга?
— Наверняка. Когда отец начинал задаваться: “Да я Овод!”, Глеб быстренько ставил его на место: “Какой ты Овод?! Ты — Муха-Цокотуха!” Все-таки Глеб был старшим братом и особо выпендриваться ему не позволял. Надо сказать, карьера отца сложилась куда более ярко, чем у дяди. Хотя и Глеб — удивительно тонкий артист, сыгравший много замечательных ролей. Просто выстрелил позже... Помню, когда я был еще совсем маленьким, посмотрел фильм “Миссия в Кабуле”, где Глеб застрелил папу на дуэли. И когда дядя пришел к нам в гости, я набросился на него с кулаками, закричал: “Уходи!”
— Про Олега Стриженова говорят, что у него очень тяжелый характер. Что многих своих коллег он мог запросто в лицо называть бездарностями, часто бывал недоволен режиссерами...
— Ну а что вы хотите? На парня в 24 года свалилась какая-то огромная, на сегодняшний день несоизмеримая ни с чем слава. Наверное, появляется какой-то гонор, возникает некое подобие звездной болезни.
— Как сейчас говорят: крыша едет, да?
— Наверное, каким-то образом едет. Ну кто еще, скажите, мог такое себе позволить? Отснявшись всего в четвертой картине (первом совместном проекте с капстраной — фильме “Хождение за три моря”), из Дели, не заезжая в Москву, он мог поменять рупии на свободно конвертируемую валюту и уехать в Рим и Париж. Просто так, свободным туристом. И это 57-й год — Сталина похоронили недавно. А потом вернуться и вместо нагоняя получить приглашение на Каннский фестиваль. Да еще уехать оттуда со спецпризом. Кто?
— Везунчик по жизни. В то время таких выскочек давили нещадно.
— Слишком большая популярность была — его исчезновение сразу стало бы заметным. Нет, он мог себе такое позволить. Или еще: когда Козинцев пригласил отца играть Гамлета в готовый уже спектакль, тот ответил: “Зачем, премьерные сливки уже сняты. Будешь кино снимать — пойду”. Естественно, мэтр обиделся. Но, когда действительно приступил к экранизации, прислал отцу телеграмму: “Приглашаю на пробы фильма “Гамлет”. На что Олег Александрович ответил встречной телеграммой: “На Гамлета не пробуют” и отказался.
— Но самый громкий отказ вашего отца — от роли Андрея Болконского в “Войне и мире” Бондарчука.
— Там успели сделать только фотопробы, которые потом появились на обложке “Советского экрана” с надписью: “Олег Стриженов в новом фильме Сергея Бондарчука”. Что, собственно, отца и возмутило — они же еще ни о чем не договорились. Видимо, что-то замкнуло.
— Я слышал эту историю в несколько иной интерпретации. Он изначально не хотел сниматься у Бондарчука, считая фильм плохим. А на кинопробы согласился только для того, чтобы доказать, что лучшего Болконского у них нет и быть не может.
— Да нет, от такой роли разве можно с ходу отказаться? Это потом уже они с Бондарчуком что-то там не поделили. Причем до кинопроб дело так и не дошло — были только фотопробы.
— А то, что сама Фурцева уговаривала его согласиться на эту роль, правда?
— Да.
— И то, что он послал ее на три веселые буквы?
— Это случайно совершенно. Он просто не понял, кто звонит. В то время отец жил один, его донимали звонками поклонницы, и он подумал, что это одна из них. Ну и не сдержался, сказал, чтобы она никогда по этому номеру больше не звонила.
— Неприятностей потом не было?
— Нет, ему все прощалось.
— Опять-таки по легендам, режиссеры, зная строптивый характер вашего отца, боялись приглашать его в свои картины. Якобы посреди съемки он мог стукнуть кулаком по столу и попросту уйти. Тем самым сорвав фильм...
— Впервые об этом слышу. Я думаю, всегда фигуры такого уровня обрастают легендами... То есть, по вашим словам, режиссеры думали: “Я бы очень хотел Стриженова, но у него такой поганый характер...” Да, может быть, он к тебе бы еще и не пошел! Знаете, на обиженных воду возят... Вот сейчас я заканчиваю свою вторую картину. Если бы, приступая к третьей, я сказал: “С удовольствием Джека Николсона бы снял, но у него такой чудовищный характер...” А он согласится ко мне пойти?!
— Но есть мнение, что режиссеры предпочитали не рисковать еще и потому, что Олег Стриженов — человек пьющий.
— Никогда в кадре не видел его выпившим. А так... Знаете, вот, к примеру, хороший артист — Том Круз. Как-то прочитал его очень честное интервью, где он рассказывал о том, как перед съемками фильма “Человек дождя” полгода проработал санитаром в больнице для аутистов. И своими откровениями Том Круз испортил мне все впечатление от просмотра картины — с экрана все время до меня доносился этот больничный запах. И я думаю: может, и не надо этого раскрывать — пусть останется где-то там: кто с кем поругался, кто сорвал съемку, потому что был не в состоянии... Да у всех у нас были какие-то свои неприятные моменты. Но есть результат труда. Какими способами он достигается? Я думаю, талантом. Остальное — дело десятое.
— У вашего отца было три жены. Имена первой и последней — Марианны Стриженовой и Лионеллы Пырьевой, — что называется, на слуху. О вашей матери — Любови Стриженовой — известно много меньше.
— Мама — очень талантливая театральная актриса, народная артистка России, больше сорока лет проработала в Художественном театре. Другое дело, что у нее, быть может, кинокарьера не сложилась. Во многом, кстати, из-за папы. Он говорил: “На семью достаточно и одной звезды. Есть Санек — вот его и воспитывай”.
— Когда родители расстались, вам было всего 8 лет. Обижались на отца?
— Нет, мама не давала мне такой возможности. Она нашла единственно правильные слова, сказала: “Мы решили не жить вместе, но это ничего не значит. У тебя по-прежнему есть папа и мама — на наших взаимоотношениях это никак не скажется”. И действительно, у меня никогда не было ощущения, что расту без отца. Мы жили буквально через Садовое кольцо: как только я начинал по нему скучать, он тут же появлялся... Нет, никаких обид на родителей у меня не было. Да, у них могла уйти любовь и страсть, но при этом они никогда не забывали, что у них есть общий сын. Вы представляете, со стороны это может показаться полным безумием, но, допустим, на юбилее моей бабушки, маминой мамы, обязательно присутствовали папа с Линой и первый мамин муж, Володя Земляникин, со своей женой Любой.
— Как вы сейчас относитесь к Лионелле?
— Я фантастически благодарен ей за отца. Она для него и жена, и друг, и соратник, и нянька, и кухарка. Во многом благодаря Лине отец и живет.
— Иногда складывается впечатление, что он у нее как бы немножечко под каблуком.
— Ну не знаю... Я думаю, не до такой степени. Хотя в принципе это нормальное явление.
— Ваша мама после развода обрела личную жизнь?
— Да, она потом была еще замужем.
— А сейчас?
— Сейчас нет.
— Совсем недавно Олег Александрович перенес две тяжелые потери. Год назад умерла его дочь от первого брака Наталья, а уже в мае этого года — и ее мама, Марианна Стриженова. Как он пережил сразу два таких потрясения?
— Как раз с Мариной и Наташей я не общался. И в основном это исходило от них. Для Наташи, как для девочки, развод ее родителей был очень болезненным. Она всю жизнь, даже когда папа с моей мамой уже находились в разводе, все равно ревновала меня к отцу... Как он пережил? Ну а как можно относиться к смерти своего ребенка? Страшнее наказания, считаю, в жизни нет. У меня самого две дочери, и я боюсь, если что случится, у меня просто сердце разорвется. Он очень тяжело переживал, и не могу сказать, что пережил до конца.
— Сильно постарел за этот год?
— Не хочется об этом говорить и хочется верить, что он все-таки еще полон жизненных сил. Хотя понятно, что такое бесследно не проходит.
— Ваша профессия была предопределена с детства?
— Ну понятно, что о профессии родителей мы знаем намного больше, чем о любой другой. И, может быть, как-то неосознанно стремимся повторить их путь. Другое дело, что фразу “На детях гениев природа отдыхает”, я думаю, придумали завистники. В советские времена считалось, что сын комбайнера комбайнер — это традиция, а сын актера актер — это по блату. Но это не так. Наоборот, нам сложнее было — нас ведь не только как артистов воспринимали, но еще и сравнивали с родителями.
— Но иной судьбы отец для вас не видел?
— Наоборот, пытался уберечь от этой профессии. И он, и мама. Говорили, что профессия зависимая. Что может случиться, а может и не случиться; может произойти, а может и не произойти. Что нестабильная профессия, нервная. Обратная сторона популярности опять-таки слишком дорого стоит.
— Слышал, Олег Александрович не очень-то доволен тем, как складывается ваша карьера. Имею в виду телевидение.
— В его время на телевидение шли только артисты-неудачники. Может, дело в этом.
— В одном из интервью на вопрос об актерской династии Стриженовых он ответил: “Какая династия? На мне она и оборвалась”.
— Никогда в жизни он не мог такого сказать! Наоборот, отец все время мне говорит: “Вот, теперь я вижу: наконец ты обретаешь независимость”.
— А независимость для него что?
— Режиссура. Более независимая профессия, нежели актерская.
— Почему тогда он сам не стал режиссером?
— Он не может выдержать так называемый процесс “постпродакшн”, то есть озвучание, монтаж...
— А вот интересно: сейчас вы снимаете свой второй уже фильм. Почему отца не зовете?
— Не было ролей подходящих. Молодежное кино — в фильме нет ни одного человека старше сорока. Я бы мечтал, чтобы папа снялся у меня. И обязательно в главной роли.
— А вам удастся заполучить Олега Стриженова на главную роль? У многих не получалось.
— Я думаю, он согласится. Если я зацеплю его на уровне драматургии, отец мне поверит. К тому же я знаю его как никто другой. Это может стать актерским открытием.
— Ему поступают предложения от других режиссеров?
— Что-то там предлагают, без конца сценарии присылают. Но, видно, ничего не цепляет. Когда уж совсем не нравится, он спрашивает: “Ну хорошо, а сколько это стоит денег?”. Ему называют какую-то сумму. “Ну так вот, — говорит, — еще столько же за позор”.
— Как считаете, вы в отца?
— Ну я вспыльчивый тоже. Честно говоря, хотелось бы верить, что умный...
— А это значит в отца?
— А это значит: не обязательно наступать на те же самые грабли. Не все в жизни папы мне хотелось бы повторить, но его карьере можно только позавидовать. И мечтать, чтобы хоть как-то приблизиться к этому уровню.
— Вам тяжело общаться с папой?
— Нет. Мне стыдно лишь за свою какую-то нетерпимость в отношении его, за невнимание. Я понимаю, что ему очень не хватает общения со мной.
— Нечасто ему звоните?
— К сожалению, я могу пропадать.
— Обижается?
— Обижается. Хотя все понимает. Иной раз говорю ему: “Мне было некогда, почему ты сам не звонишь?” Отвечает: “Ну если ты такой занятой, чего же я буду тебя отвлекать?”
