Его песни стали украшением спектаклей (например, “История лошади”) и фильмов (“Три мушкетера”, “Гардемарины, вперед!”). Свое душевное настроение он отдает стихам. Имели успех его книги лирических стихотворений — он лауреат нескольких премий, в том числе самой дорогой ему — премии Булата Окуджавы, которую год назад он получил из рук президента.
— Ты сам себе можешь объяснить, Юра, за что получил премию Окуджавы?
— Ты будешь смеяться, но я не знаю, за что именно. Да и не было объяснено, за какие заслуги мне ее дали. Выдвигалась на премию книжка лирических стихотворений “Прощание с империей”. Писать лирические стихи и работать для театра или кино — это две разные профессии. Подозреваю, что дали мне эту премию за мои зонги.
— Эта премия дается поэтам. Среди ее лауреатов — Юлий Ким и Белла Ахмадулина. Это серьезный класс. И ты вправе думать, что твой поэтический опыт оценен по достоинству.
— Я очень рад этой премии. Имя Булата для меня святое. Очень люблю его. Не могу сказать, что был его другом. Но всегда, когда мы с ним где-то встречались, я замечал на его лице приветливую улыбку. Булатова улыбка для меня очень много значила... Однажды мы жили с ним в одном номере в Кутаиси. Как-то сидели за бутылкой вина, и я почувствовал в нем какое-то смущение. Но вот Булат заговорил: “Юра, мне одну вещь тебе надо сказать...” Я ожидал услышать что-то неприятное — видел, что он мнется. И наконец признался: “Ты знаешь, у меня твоей Оле девять стихотворений посвящено”. Он имел в виду мою тогдашнюю жену Олю Батракову. И я спокойно ему сказал: “Булат, неужели ты думаешь, что найдется хоть одна женщина, которая не похвастается стихами Окуджавы, посвященными ей?” Он рассмеялся...
Альма-матер
— Юра, между прочим, наши с тобой биографии начинались в МГПИ имени Ленина, на Пироговке, в прекрасном старинном здании, где когда-то были Бестужевские женские курсы. Мы чувствовали себя там крылатыми птицами. Лишь иногда всевидящий ворон, директор Поликарпов, близкий друг Жданова, внезапно вырастал перед нами — и падала душа куда-то в бездну.
— Дмитрий Алексеевич Поликарпов был не просто другом Жданова, а еще и первым советчиком. Дмитрий Алексеевич очень не любил писателей и постоянно жаловался на них Сталину, а тот будто бы ему говорил: “Ну нет у меня для тебя, Поликарпов, других писателей”.
У меня странные были с ним отношения. Звал он меня Черным рыцарем литфака. Я часто появлялся в черном тренировочном костюме, прибегал в нем из дома с опозданием. У раздевалки Поликарпов вырастал как из-под земли: “Ну, Ряшенцев, опять опоздал!” Я свой светлый взор устремлял к его глазам и врал: “Транспорт плохо ходит...” И тут наступал момент выволочки: “Да какой транспорт? Да ты же живешь в двух шагах отсюда...” После нашего острого капустника директор отчитывал меня в своем кабинете и впадал в благородный гнев, орал: “Во-он!” Это его “вон” до сих пор слышу. Меня направили во Владивосток. Приехал, а там первенство края по волейболу. Меня, перворазрядника, заставили играть. После этого первенства, простуженный, осипший, пришел я к начальнице, а она мне: “Какой ты преподаватель — у тебя и голоса нет”. Я с ходу: “Голос никуда не годится. Дайте мне открепительный талон”. Она мне с ходу: “На!” Взял я эту бумагу и два месяца поболтался по красивому Владивостоку, попытался закрепиться в газете. Не вышло. Вернулся в Москву и нашел работу лишь в школе переростков, где чувствовал себя укротителем.
Когда я потом ушел работать в журнал “Юность”, то долго не мог сообразить: что это за работа — сидеть без дела? Захочешь — выйдешь. Никакого напряжения. И обязательства, в общем-то, смутные по сравнению с тем, что у меня были в школе. Ведь какой-то кретин придумал собрать переростков в одну школу. Мы там с моим другом Максимом Кусургашевым придумали свои приемы усмирения — взяли спортом. Сыграли с их командой и по всем статьям обыграли.
Мюзиклы и музы
— Юра, ты стал знаменит после фильма “Три мушкетера”. Люди пели песни Максима Дунаевского с твоими стихами. А потом они захватили улицу.
— Если песня нравится человеку и он запевает ее сам, он меньше всего интересуется, кто ее написал. Композитора он, может быть, потом узнает, авторов песен — не всегда. Я вообще несерьезно отношусь к этой своей песенной ипостаси.
— Ну что уж тут, поработал на славу, вот и расскажи, с чего все начиналось.
— Честно говоря, я люблю больше спектакль Московского театра юного зрителя.
Мюзикл “Три мушкетера” Максима Дунаевского, Марка Розовского и Юрия Ряшенцева был поставлен в 74-м году.
— Замечательный получился спектакль с уникальным Д’Артаньяном. Его исполнял Володя Качан. Мы с Марком Розовским сочинили пьесу. Поставил ее Сандро Товстоногов, сын великого отца. Сандро, увы, недавно умер. Спектакль имел невиданный успех. Билеты спрашивали от метро “Маяковская”. Но почему-то новый главный режиссер Жигульский снял этот спектакль. Потом родилась идея сделать фильм для объединения “Экран”. Пригласили кинорежиссера Юнгвальд-Хилькевича. Съемки шли на Одесской киностудии. Кинорежиссер взял всю нашу команду. Мы с Розовским написали сценарий — песни-то уже были готовы. Фильм был снят. В фильме мне очень нравились актеры. Чего стоит один Михаил Боярский! Но мне казалось, что фильм должен быть более тонким, более смешным, ироничным.
— У тебя слишком взрослое отношение к героям Дюма. Ты видишь их пороки, недостатки насквозь.
— Если трезво смотреть, Атос пьет запойно, колотит верного слугу. Читатель не хочет замечать того, что Портос — типичный альфонс, использует госпожу Кокнар. Д’Артаньян пользуется любовью служанки, стремясь попасть в постель ее хозяйки — миледи...
Но эти люди со всеми недостатками своего времени имеют общую святыню — дружбу. Здесь они безукоризненны. В фильме мне не хватало русского озорного представления о французах. Как могла бы сыграть Маргарита Терехова с ее редким ироничным взглядом и прекрасными эксцентричными возможностями! Но у режиссера был свой взгляд на графиню де ла Фер. И комически-зловещая песенка миледи, написанная мной, режиссеру только мешала. И они сами сочинили ей песню, на мой взгляд, ужасную. Я возражал против того, чтобы эта песня вошла в фильм под моим именем. Они же настаивали на своем варианте, и мне пришлось подать на них в суд. И суд обязал авторов фильма снять эту песню — остался от нее один куплет. Мы расстались плохо.
Несмотря на этот неизбежный конфликт с режиссером, автор стихов к фильму признается: “Работа с Маргаритой Тереховой и Алисой Фрейндлих, сыгравшей королеву, — большая честь и счастье”. Вслед за “мушкетерами” мы повторяем слова поэта Ряшенцева: “На волоске судьба твоя — враги полны отваги. Но, слава богу, есть друзья, но, слава богу, есть друзья. И, слава богу, у друзей есть шпаги”.
— К тебе “мушкетеры” не изменили своего отношения после судебного процесса?
— Ребята так полюбили фильм, что говорили мне: “Напиши историю смерти мушкетеров”.
— Когда ты видел в последний раз Боярского?
— Мы выиграли с ним в передаче Швыдкого “Песни века”. Лучшей песней признали “Пора-пора-порадуемся на своем веку...” Я ее уже терпеть не могу! Она в зубах навязла.
— Я видела Боярского весной на вручении премии Солженицына режиссеру Владимиру Бортко и актеру Евгению Миронову за “Идиота”. Он все так же великолепен в черном сюртуке и черной шляпе. Какое у него сдержанное достоинство! Как истинный талант, он держится очень просто.
— Кстати, он у меня поет еще одну очень популярную песню. Я за нее все время получаю деньги. Это стилизация французской песни из фильма “Гардемарины, вперед!” — “В мой старый сад, ланфрен-ланфра, лети, моя голубка...” Боярский мне говорил когда-то: “Я хочу быть уходящим Д’Артаньяном. Но уходящим с последней любовью!” Он приходил ко мне домой. И вот по его просьбе с Галей Полиди написали сценарий о последних сражениях и гибели мушкетеров. Мы имели дело с продюсерами. Они выслушали и одобрили. А потом все ушло в песок.
— Костюмный фильм нынче стоит дорого.
— Задуман роскошный фильм. Боюсь, что “мушкетеры” настолько состарятся, что не смогут сыграть. Жаль.
Надеюсь только на молодых. В задуманном фильме есть замечательный эпизод. Лувр готовится праздновать присуждение Д’Артаньяну маршальского жезла. В зале висят портреты маршалов. Одно место пусто. Завтра повесят портрет славного мушкетера. Мы в доме маршала Д’Артаньяна. Художник пишет его портрет. Но это придворный художник — на полотне мы видим прежнего Д’Артаньяна, с горящими дерзкими глазами. Вдруг камера выхватывает лицо старого маршала: он сидит усталый, веки набухли, где-то блуждает его сознание. Завтра он пойдет смотреть представление о себе — на сцене будут играть его подвиги. Он в ложе театра. И вдруг туда входит человек, что-то шепчет ему и передает письмо от старого де Тревиля: ему грозит гибель. Д’Артаньян встает и на глазах становится моложе. Он спускается вниз, где уже гремит баталия, где старый Портос сражается один за всех... Эти сцены будут началом картины. И вновь масса подвигов... И потом они погибают... Жалко, что не осуществился замысел.
— Может быть, мы сейчас прокричим и кто-то рискнет оживить этот сюжет?
— Дай бог.
Поговорим о любви
— Ряшенцев, почему бы тебе не рассказать о своей любви. Ольга была не первой твоей женой?
— Не первой. Но это не увлекательная история. Я к Ольге очень хорошо отношусь. У нас с ней общий сын, мы всегда советовались, как его воспитывать. Теперь это взрослый парень, женатый.
— Автор лирических стихов, певец любви, был ли счастлив в любви сам?
— Да! Жаловаться не буду.
— Ты еще не старый мушкетер — в глазах еще бесы бродят.
— У меня есть все, что должно быть у человека моего возраста.
— Меня интересует твоя Галя.
— Нашему роману с Галей — 14 лет. Счастье заключается в том, что мы с ней все делаем вместе: вместе играем в теннис, вместе работаем. Она окончила архитектурный институт, но в архитектуре себя не реализует. Она оказалась литературно одаренным человеком. Писатель Юрий Коваль, который дружил с ней, говаривал: “После меня лучше всех в стране пишет Полиди”. Коваль, конечно же, шутил. Но правда, Галя Полиди очень хорошо придумывает. Просто здорово — не надо расставаться с любимой, чтобы пойти работать. У нас все это счастливо совпало. Мы можем ругаться по поводу того или иного драматургического решения.
Мы вместе с ней сделали мюзикл “Метро”. Продюсер “Нотр-Дам-де-Пари” Катя фон Гечмен-Вальдек, в девичестве Урманчеева, в замужестве ставшая баронессой, увлекла нас идеей. Мы написали “Метро” для талантливых исполнителей, отобранных из трех тысяч соискателей. Это был первый опыт создания мюзикла на пустом месте. Все было очень хорошо организовано. Композитор — Януш Стоклосса, режиссер — Януш Юзефович. Они из Польши. Работа сделана азартно, с выдумкой и вкусом. Когда пришли посмотреть на нее Дима Певцов, Гоша Куценко, они увлеклись и стали работать вместе с нами. Во время спектакля Киркоров пришел за кулисы и сказал: “Я петь не буду, ребята, возьмите меня поиграть”. И бесплатно ходил и играл. Получился настоящий мюзикл с русскими реалиями, с русскими проблемами и типажами. Я был на всех репетициях — от начала до конца.
— Возобновить “Метро” трудно?
— Если бы у нас был свой театр мюзикла...
Прожекты
— Не представляю, чтобы ты, Ряшенцев, жизнелюбивый и крепко натренированный, вдруг стоял без дела.
— Я закончил несколько крупных работ. Для нового фильма “Бегущая по волнам” режиссера Валерия Пендраковского я написал текст. Эта работа вдруг творчески свела меня с композитором, музыку которого я очень люблю, — с Тихоном Хренниковым. Он обычно берет две-три строки из текста и пишет свою вещь, и к ней потом делают подтекстовку. А здесь он сделал песню полностью на мои стихи.
— Слышала, ты теперь работаешь и над большой оперой.
— 25 лет мы писали с композитором Эдуардом Артемьевым оперу “Раскольников”.
— Опасная работа — проникнуть в психическую аномалию героя Достоевского.
— Я должен был понять, чего он хочет и какие мотивы заставили его совершить преступление. Это в двух строках не расскажешь. У меня позиция традиционна: для меня безбожие — это тупик. Выхода из него никто еще не нашел. И не надо искать! Музыку Артемьева могут назвать эклектичной, потому что там может быть и рок, и классическая ария, а в сценах с Порфирием Петровичем есть замечательные моменты в стиле гротеска.
— Надеюсь, тебя не покинула мысль о новом мюзикле?
— Мы закончили с Артемьевым “Рабу любви” для Михалкова.
— Все помнят этот замечательный, пластически виртуозный фильм с неподражаемой Еленой Соловей.
— Мы попытались на эту тему создать мюзикл. Музыка там замечательная. Только что сдали все Никите Михалкову. Но где найти такую актрису, да еще поющую? Не знаю, поет ли Женя Крюкова, но в стильных нарядах она очень выразительна.
— Скажи, какое событие дало тебе однажды острое ощущение счастья?
— В молодости мы попали в Крыму, у Золотых Ворот, в неожиданно налетевшую бурю. Шли вдоль берега по пояс в воде, скалы там обрывались карнизом. Поднялись волны, и нас начало бить об эту скалу. Было нас семеро. А плавали хорошо только я и мой друг. Мы все почти потеряли надежду выбраться. Какая смерть, когда солнце вокруг! И когда мы все-таки выползли в безопасное место, то сидящие на берегу водолазы с масками в руках просто ахнули. И вот тогда нас охватило ощущение полного счастья. Мы осознали, что смерть была рядом, но никто не струсил.
— Самая большая твоя удача.
— Встреча с Галей. Мы с ней были друзья театра Марка Розовского. Нас сблизила личная беда — и у нее, и у меня.
— Чего ты больше всего опасаешься?
— Потери друзей.
— Легко прощаешь себе свои прегрешения?
— Нет, тяжело.
— Откуда в тебе такая упругая энергия и неугомонность?
— Это мама, видимо, передала мне свой генетический аппарат. Мы очень дружили с мамой. Я любил ее, и мне ее сейчас так не хватает.
Только что в “ЭКСМО” у Юрия Ряшенцева вышел сборник лирических стихотворений “Есть в графском парке черный пруд”.
