“...Точно на таком вертолете нежданно-негаданно несколько дней назад появился с воздуха министр МВД СССР Н.А.Щелоков вместе с командующим Московским военным округом В.Л.Говоровым в сопровождении свиты высоких должностных лиц. Шатуру представлял первый секретарь ГК КПСС В.Л.Якубчак — женщина во всех отношениях удивительная, волевая и вместе с тем чуткости необыкновенной. Настоящий партийный руководитель, вожак коммунистов”.
Эту цитату мы взяли из книги “Люди огненного фронта” 1972 года издания. А Вера Леоновна Якубчак — “женщина чуткости необыкновенной” — в гостях у “МК”. В том году она была первым секретарем Шатурского ГК КПСС, и именно она руководила штабом по тушению беспрецедентных торфяных пожаров. Вертолет, Щелоков, Говоров — все это звенья одной цепи. Огненной.
— Вера Леоновна, почему в 1972-м вспыхнули торфяники? Как допустили?
— В 1972 году наш район должен был посетить кубинский лидер Фидель Кастро. Он хотел перенять наш опыт рекультивации почв после добычи торфа. Его интересовали машины и оборудование.
Мы готовили трассу к визиту и торфяники, честно говоря, подзапустили. Егорьевский район хотел, чтобы Фидель ехал в Шатуру через них. А мы, в свою очередь, — чтоб через Орехово-Зуево и Куровское: у нас не было дороги, и упустить такой исторический шанс было просто нельзя.
В конечном итоге обком партии решил прокладывать дорогу от Орехово-Зуева. Первый секретарь обкома Василий Иванович Конотоп сам проехал на дрезине по двум маршрутам, и путь через Егорьевск ему не понравился. Дорога узкая, вдоль нее небогатые деревеньки, покосившиеся избы, сараи. Чтоб украсить нашу шатурскую панораму, обком разрешил выделить небольшие клочки земли под сады и огороды передовикам производства. Лучше, чем частник, никто территорию не благоустроит.
Словом, все наши силы были брошены на трассу к Шатуре. Но Фидель Кастро к нам так и не приехал, об отмене визита мне стало известно в конце мая 1972 г., а ждали мы его в гости 10 июня. Когда мне об этом под большим партийным секретом сообщили, я страшно расстроилась. До города оставалось проложить метров триста трассы. Я понимала, что если мы ее не “добьем”, то не сделаем уже никогда. И сознательно пошла на авантюру. В тот же день позвонила начальнику Мосавтодора Захарову и сказала все с точностью до наоборот. Что, мол, кубинский лидер едет в Шатуру не 10 июня, как планировалось, а 5 июня. А у нас еще целых 300 метров дороги не готово.
Трактора, бульдозеры, экскаваторы, людей мы бросили на этот участок. А весна и лето в том году были настоящим пеклом. За четыре месяца ни одного дождя, торфяники дымились все сильнее и сильнее...
В то время мы добывали по 7 млн. тонн торфа в год. По технологии его нужно по периметру огораживать валовыми водоканалами, на делянках должны быть свои водоканалы, а сам добытый торф к отправке следует прикрывать сырым торфом и песком.
Ну так вот, в водоканалах не было ни капли воды, трещины в торфе достигали по нескольку метров в глубину. Пересохли все озера, в том году погибла почти вся рыба.
Пожары вспыхнули 10 июня — в тот самый день, когда должен был приехать Фидель.
— Тяжело вам пришлось?
— Все те месяцы, что полыхал огонь, я спала по два-три часа в сутки. Хорошо, в моде тогда был кримплен — его постираешь, и он опять свежий. Штаб мы проводили в два часа ночи — в это время “падала” роса и наступала какая-то свежесть. В шесть утра уже на ногах.
— Сколько людей участвовало в тушении?
— 25 тысяч человек “выставил” только наш Шатурский район. Еще работали отряды из других подмосковных районов, пожарные части. Техники понагнали видимо-невидимо. Ее потом почти всю оставили у нас. В то время никто затраты не считал.
И, конечно, сильно помогала армия. Первым к нам прибыл полк инженерных войск из Белоруссии, им командовал какой-то генерал, который страдал сильнейшим радикулитом и скоро уехал. Потом в палатках расквартировалась Таманская дивизия, ею командовал полковник Юрий Алексеевич Хворостянов. Уезжал он от нас после тушения пожаров уже с генеральскими погонами.
БТРы, БТМы “оканавливали” все пожароопасные зоны. А поскольку все у нас держалось на торфе, то уже скоро территория напоминала театр военных действий — все было испещрено канавами и “окопами”. Солдаты взрывали торф, а уже потом делали траншеи.
— Обстановка была нервозной?
— Больше было неразберихи. Некоторые службы — пожарные, МВД — закрепили за районом своих постоянных представителей, с ними проблем не возникало. А вот из обкома партии каждый день приезжал новый представитель. Во-первых, его надо было два часа вводить в курс дела. К тому же каждый давал свои ЦУ. Один приезжает: “Срочно свози добытый торф в Шатуру и организуй охрану”. 7 млн. тонн — рехнуться можно! Другой командует: “Надо эвакуировать население, сейчас все начнет гореть!” Однажды без моего ведома инструктор обкома действительно эвакуировал из поселковой больницы детей. Приехали они к нам в Шатуру, два дня поболтались и говорят: “Нет, мы обратно поедем! Здесь у вас дыма еще больше, чем у нас”.
Такие были дела. Я поставила вопрос перед обкомом партии: чтоб за районом был закреплен постоянный сотрудник, которого не надо ежедневно вводить в курс дела.
А нервозность, конечно, была. Помню, дня три прошло с начала пожаров, я оказалась в поселке Радовицкий Мох. Деревья горят, торф горит, змеи, зайцы — все живое убегает. Жутко. Три дня и три ночи были полные огня, и мы, штаб по ликвидации, практически не спали.
Вдруг в поселок приезжает начальник штаба Московского военного округа, двухзвездный генерал. Ему не сказали, что первый секретарь горкома — женщина. И он в резкой форме начал “допрос” работников местного торфопредприятия, стал грубо требовать какую-то топографическую карту, которой у них не было. От такого напора “мои” совершенно сбились с толку и уже на самые элементарные вопросы не могли ответить. Мне стало обидно за своих людей.
— Прошу прощения, — сказала я генералу, — но не надо кричать на моих людей.
— А вы кто такая? — строго спросил он.
— Я первый секретарь горкома партии, — ответила я. — Да, у нас нет карты, которая вам нужна. Но и пожаров таких у нас никогда не было. Что же теперь — расходиться по домам?!
Генерал страшно смутился, покраснел и побледнел... Потом мы с ним часто встречались, но натянутость в отношениях оставалась. Когда пожары мы уже потушили, мне намекнули, что нужно сгладить тот конфликт, начштаба МВО его сильно переживал.
Мы купили самый большой и дорогой столовый сервиз на Дулевском фарфоровом заводе, и на торжественном собрании я вручила его генералу. И попросила у него извинения за тот инцидент. Как галантный кавалер, он тоже попросил извинения, взяв вину на себя. Словом, конфликт был исчерпан.
Скажу, что стихию все-таки победили люди. У нас в районе не сгорел ни один дом, ни одна ферма и ни одна корова.
Все было под неослабным контролем Председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина.
— Он и сам бывал у вас на пожарах?
— Нет, от правительства штаб возглавлял зампред Совмина РСФСР Школьников. Обычно он брал с собой российских министров и прилетал к нам на вертолете. В первые дни пожаров в Шатуре в местечке Андреевское быстро построили площадку, где одновременно могло приземлиться 12 вертолетов. И она, как правило, не пустовала.
Даже у меня был вертолет. Каждый день я проводила в воздухе не меньше пяти часов — облетала пожары. Это было настоящее пекло: все в дыму и море огня. Часто приземлялись прямо на горящие торфяники.
— От тех пожаров погибло много людей?
— Два человека — парень и девушка. Заявляю со всей ответственностью, потому что сама не раз слышала якобы о десятках и даже сотнях жертв, о том, что трактора, танки и автомобили проваливались в горящий торф вместе с людьми. Ничего этого не было.
Те два человека погибли, по сути, по своей глупости. В районе Рязановского торфопредприятия они понесли в соседнюю деревню шланги, неожиданно вспыхнул верховой пожар — по деревьям. Он перекинулся на торф, и рабочие решили спрятаться в высохшем водоотводном канале. Задохнулись от дыма... Посмертно награждены орденом Дружбы народов.
Против главного инженера торфопредприятия было возбуждено уголовное дело, но его отстояла я, его вины не было. Произошел несчастный случай.
— А что в то время разрешалось сообщать в печать? Цензура фильтровала информацию?
— Фильтровала. Нам всем было рекомендовано говорить не о пожарах на торфяниках, а о смоге над восточными районами Подмосковья. Но я говорила как есть: горят торфяники. Они же у нас всегда горели. Наши пожары даже были использованы в известном фильме “Коммунист” Габриловича. Сцена на торфяниках — помните, страшный пожар? — снималась в Шатурском районе и основывалась на реальных событиях. В начале 20-х годов у нас тоже сильно бушевал огонь, сгорело много построек, и сам Ленин распорядился выделить Шатуре гвозди. Факт общеизвестный.
Но я хочу сказать о цензуре. К сожалению, коммунистические времена были “закрытыми” для людей. То запрещалось говорить, это... Когда в середине 70-х годов я стала завотделом обкома партии по зарубежным связям, предложила показать зарубежным журналистам Люберецкий район. Их ведь тоже никуда не пускали.
Второй секретарь обкома Борисенков запретил даже думать об этом: “Как бы чего не вышло”. Я говорю: “Да чего мы боимся? Что, они не знают, как мы живем?” “Добро” дал Василий Иванович Конотоп.
Ну и что? Привезли репортеров из США, Англии, ФРГ, Японии в Люберцы, в горисполкоме прочитали им лекцию о районе и Подмосковье, показали “Люберецкие ковры”. Потом до отвала их накормили на Томилинской птицефабрике, с собой кур дали, после чего распределили по люберецким семьям, чтоб они познакомились с бытом советских людей. Буржуазная пресса была восхищена и приемом, и экскурсией. Кстати, осветили это мероприятие весьма неплохо, “чернухи” не было.
И все-таки подобные “десанты” впоследствии мне запретили делать. Может, поэтому советская власть и ушла со сцены, что была очень закрытой.
Вот вы просите фотографии пожаров 72-го года. А их у меня нет. Запрещалось нам брать фотографов.
— Кто из больших людей приезжал тем летом?
— Практически весь Совет Министров СССР и РСФСР. Про Школьникова я уже говорила. Человек он был тяжелый. Как-то на вертолете мы сели в районе Рязановского торфопредприятия. Нас тут же обступили местные жители. У каждого во дворе по две-три коровы, кормить их нечем — трава давно сгорела. Вертолетом (по дороге ездить было опасно) им доставляли хлеб, чем они и кормили животных. Просили присылать в день не 5, а 15 тонн хлеба. Школьников обрушился на меня: мол, не ведем с людьми разъяснительную работу. А какую работу можно вести? Хлебом кормить буренок — тоже не дело...
Мне больше всего импонировал министр внутренних дел СССР Николай Анисимович Щелоков. О нем в печати сегодня дают много негатива. А я так скажу: если б не Щелоков, мы бы пожары и не потушили.
Срочно были нужны мощные насосные станции, чтоб качать воду из города, из центрального водопровода. Ведь природные источники у нас пересохли. Требовались станции перекачки, сотни километров пожарных рукавов... Пожар уже вплотную подступил к Шатурскому мебельному комбинату, к Рошальскому химкомбинату — а там, между прочим, порох делали. Все могло взлететь на воздух. Я попросила Щелокова помочь нам с этим оборудованием. Необходимая оснастка поступила к нам буквально через день.
Всего три часа, как сейчас помню, понадобилось на то, чтобы организовать понтонный мост на Щучьем озере — это был единственный источник, где не высохла вода. За три часа тяжелые вертолеты перевезли понтоны из Луховиц (сняли их с Оки) и смонтировали у нас на озере.
Держались высокопоставленные гости очень просто. Обедали в горкомовской столовой, в подвале, или в обычной полевой кухне — то, что готовили солдатам: борщ, каша с котлетами, компот. Выпивки у нас не было, с этим было строго.
Особый режим питания имели горноспасатели из Донецка. Они приехали тушить наши пожары со своим снаряжением: особые спецовки, баллоны с кислородом... У них к обеду полагался даже шоколад. Но пробыли они недолго. С Бакшеевского торфопредприятия уехали, толком ничего не сделав. Пожары в шахте и на торфе — совсем разные.
— Использовались какие-нибудь ноу-хау?
— Первое ноу-хау — машины с громкоговорителями. Сегодня они ездят по городам и весям, призывают людей идти на избирательные участки, если низкая явка на выборы.
Такие машины впервые появились у нас: когда огонь подступал вплотную к городу, транспорт курсировал по улицам и призывал горожан брать ведра с водой, лопаты и защищаться от огня. Меня тогда очень удивила и порадовала молодежь. Именно она совершенно безвозмездно и по первому зову шла на борьбу с огнем.
А насчет серьезных разработок... Тем летом в район приехал один ученый — его к нам прислал лично Алексей Николаевич Косыгин. Он открыл какой-то 13-й нефтепродукт, которому не могли найти применения. И вдруг выяснилось, что он хорошо смачивает, обволакивает горящий торф. Вся проблема в том, что обычной воды торф не боится, всплывает наверх и горит себе как ни в чем не бывало.
Этот элемент открывал большие перспективы в борьбе с торфяными пожарами. Однако толком испытать его нам не удалось. 13-й нефтепродукт нужно смешивать с обычной водой, а ее-то у нас, как я уже сказала, было в обрез. Испытание мы провели в самом обычном ведре, на большее воды пожалели. Но испытания прошли успешно. О дальнейшей судьбе разработки я ничего не знаю.
— Первый дождь, наверное, запомнили на всю оставшуюся жизнь?
— А то! 26 августа 1972 г. ночью грянул ливень, сверкали молнии и гремел гром. Все жители Шатуры вышли на улицы и радовались как дети. Три месяца у нас в районе работали военные гидрометеорологи. Они пытались вызвать дождь, но все тщетно. Чтоб спровоцировать осадки, оказывается, нужно хоть одно облако. А у нас четыре месяца на небе не было ни облачка.
Ливень бушевал дня три-четыре. И окончательно погасил торфяники. Мы затем подсчитали убытки и прослезились. В районе сгорел весь картофельный клин, в структуре посевных площадей он у нас занимал 15% — на 7% больше, чем в среднем по Подмосковью. Я связалась с Дмитровским районом, со знаменитым Яхромским совхозом-техникумом. Дали нам и на пропитание, и на семена. Район выкарабкался.
— Какие уроки вы извлекли из тех событий?
— Порох нужно держать сухим, всегда быть готовым к ликвидации торфяных пожаров. Есть такая красивая легенда — что с ними якобы нельзя справиться, что торфяники горят даже зимой.
Я в это не верю, и никто из торфозаготовителей тоже. Просто это красивая отговорка к “непобедимости” торфяников...
Несмотря на свои 72 года, Вера Леоновна по-прежнему энергична. “Все кажется, что на работу нужно бежать...” Наверное, она бы смогла еще поуправлять Шатурским районом: кадры, которые решают все, знает хорошо.
За ликвидацию пожаров 1972 г. ее наградили дважды. Орденом “Знак Почета” (Щелоков, как вспоминает Вера Леоновна, сделал тогда замечание Конотопу: мол, первый секретарь заслужила более высокую награду) и медалью “За отвагу на пожаре”.
Якубчак признается, что это самая дорогая медаль. Ее она действительно заслужила.
