Площадь перед Белым домом.
Со всех сторон идут люди. Преимущественно мужчины. Молодые и средних лет.
— Я вначале не считал создание ГКЧП серьезным делом — особенно после выступления по телевидению членов ГКЧП. Жалкое впечатление оставили. Но когда увидел десятки танков на улицах — стало ясно, что они заварили кашу всерьез.
— Единственная надежда на Ельцина и наших депутатов. Пусть видят нас и держатся.
— Какой бой мы можем дать? Пушечное мясо для ГКЧП. Но больше невозможно терпеть.
— Если пушечное мясо состоит из братьев, родителей, детей — армия стрелять не станет.
— А если будут? Стреляли же когда-то и в Новочеркасске, и совсем недавно в Вильнюсе.
— Вот поэтому и идем все сюда. Чтобы нас было столько, что никакого спецназа не хватит.
— Баррикады возле Белого дома надо все же строить. Пусть видят — мы не разбежимся.
Старик. Мне нужно оружие.
Защитник. Вы бы, папаша, уходили. Вы свое небось отвоевали на фронтах.
Старик. Ничего я не отвоевал. Я два десятка лет был в лагерях.
Защитник. Тем более, надо отдыхать. Идите.
Старик (кричит). Вы не имеете права... Меня били, судили... Потом в 56-м году освободили с нищенской пенсией. Я два десятка лет был под прицелом вертухаев. Я всю жизнь мечтал об одном: хоть раз увидеть их через прорезь мушки... Дайте мне оружие.
Подросток. Кто тут главный?
Мужчина в камуфляже. Что тебе надо?
Подросток. Я пришел защищать Белый дом.
Мужчина. Сколько тебе лет?
Подросток. 14.
Мужчина. Ты хоть знаешь, что защищать? На митинги ходил?
Подросток. Что защищать — знаю. Демократию. А на митинги я не ходил.
Мужчина. Почему?
Подросток. Бабушка не разрешала. Говорила: хватит, что папа и мама ходят.
Мужчина. А сейчас почему пришел?
Подросток. Бабушка велела. Сказала: папа и мама на юге, а отпор ГКЧП дать надо. Выходит, пришла твоя очередь. Иди.
Ростропович. Я не умею стрелять. Но стоять рядом с вами я могу и буду.
Защитник. Мы все рады, что вы рядом. Но вас никто не увидит — ни друзья, ни враги. Вас просто убьют — как всех нас. Уходите.
Ростропович. Себе я никогда не прощу, если уйду. Это как в 41-м году — тогда музыканты шли в окопы. Сейчас — то же самое. Сегодня есть одно место для меня — здесь. Дайте автомат и покажите, как стрелять.
Защитник. Смотрите, идет Шеварднадзе.
Шеварднадзе. Я тут рядом живу. Нет сил сидеть дома.
Защитник. Они разорвут на части — как изменника в своих рядах.
Шеварднадзе. Знаю. Но если они победят — конец всему. Я буду с вами.
Кабинет Лужкова. Звонит телефон спецсвязи.
— Слушаю, Лужков.
— Это говорит Прокофьев из МГК КПСС. Юрий Михайлович! Сейчас создается Московский комитет по чрезвычайному положению. Вам надо войти в него. Пора исправлять ошибки. У вас есть шанс. Приезжайте в МГК. Это не просьба. Это приказ партии коммунистов.
— Я человек дисциплинированный. У меня есть начальник — мэр. Есть Президент России — Ельцин. Я сейчас еду к нему. Никакой другой власти надо мной нет.
— Вы об этом пожалеете. И очень скоро.
— Я свой выбор сделал, когда согласился идти на выборы в качестве вице-мэра. За нас голосовало более трех миллионов москвичей. Прошу вас больше мне не звонить.
— Это говорит Прокофьев из МГК. Вам предлагается войти в Московский комитет по чрезвычайному положению. Вы были в Грузии вторым секретарем партии. На вас Горбачев и компания навешали всех собак и обвинили во всем. Не помните?
— Да, навешали. Но предали меня вы, руководители КПСС. Меня взял Попов в правительство Москвы. Я за этот год понял, как много можно сделать, если работать без указок ЦК и горкома. Я, администратор, впервые работаю по-настоящему.
— Вы что, не понимаете, что вы для них чужой? Вас держат, пока у них нет своих кадров. Потом выбросят.
— Не думаю. Создается строй, где люди моего типа всегда будут нужны. Не в аппарате, так в частном секторе. Я много, очень много думал. Я решение принял. Я не вижу у вас перспектив — ни для страны, ни для Москвы, ни для себя.
— Вы об этом пожалеете.
— У меня после Тбилиси было время все обдумать. Новых ошибок я не сделаю.
— Пусть каждый, с учетом своих взглядов, определит, с кем он в это трудное время. Есть вопросы? Вопросов нет. Без прений принимаем решение об отказе выполнять требования ГКЧП.
— Сейчас Моссовет тоже решил не подчиняться ГКЧП.
— Призывы из окружения Ельцина к забастовке — ошибка. Напротив: надо не устраивать в городе хаос. Он бы оправдал действия гэкачепистов и введение чрезвычайного положения, комендантского часа и т.п. Жизнь в городе должна идти нормально: транспорт, магазины — все должно работать как всегда...
— Надо собрать руководство стройорганизаций и обеспечить строительство баррикад возле Белого дома бочками, песком. Особенно на танкоопасных направлениях. Если надо — пусть используют автобусы и троллейбусы.
— Музыканский должен ехать на конгресс соотечественников — русских иммигрантов. Пусть сообщит, что мэрия не признает хунту.
— Пусть Шахновский едет в Московский военный округ и заявит командующему Калинину о непризнании его в качестве коменданта Москвы. Сам факт приезда Шахновского в штаб деморализует военных.
— Надо предупредить все структуры города о личной ответственности каждого руководителя за выполнение указаний только правительства Москвы. Факт, что в России есть законный президент, в Москве — законный мэр, законное правительство. Есть начальство, есть приказ сверху. А ГКЧП — это что-то непонятное.
— Это не ГКЧП. Это мятеж. Это путч.
— Против Горбачева. Против Ельцина. Против реформ.
— Народ возмущен. Готов к борьбе.
— Мы обязаны организовать отпор.
— Надо ехать в округа и организовывать сопротивление.
— Посылать группы к Белому дому, образовать живое кольцо.
— Средства информации ГКЧП не все перехватил. Радио Москвы работает. Объединились редакции многих газет и выпускают “Общую газету”.
— Силы распылять нельзя. Надо все сконцентрировать вокруг Белого дома.
— Пусть Юрий Михайлович прямо сейчас едет к Ельцину и сообщит о твердом решении и мэрии, и Моссовета не подчиняться ГКЧП.
Татьяна (вбегает). Папа, вставай! Переворот. Входит и Наина Иосифовна.
Ельцин. Вы что, меня разыгрываете?
Коржаков. Дача окружена. Но их совсем немного. Для того чтобы арестовать нас, их явно недостаточно.
Ельцин. Это символический шаг. Чтобы мы знали, что мы у них под прицелом. И в то же время показать, что нам опасаться нечего.
Ельцин (остается один). Значит, они все же решились сместить Горбачева. Лидера у них нет — рано или поздно придут ко мне. Чтобы начать торг. Что же, будем ждать. (Уходит.)
— Ну что, собрал вещи?
— Какие вещи?
— Освобождать дачи в Архангельском. ГКЧП мы не нужны.
— Может, Борис Николаевич с ними договорится? В конце концов, пользы нам от Горбачева никакой. Всем мешает.
— Бориса Николаевича они, может быть, и примут. А вот нам всем в Кремле места не будет. Там и так все занято.
— Значит...
— Значит, надо сделать все возможное и невозможное, чтобы Ельцин выступил против ГКЧП. Это для нас единственный шанс.
— Идем к нему.
— ГКЧП явно хочет заменить Горбачева на кого-то другого.
— Неужели пойдут на Ельцина?
— Пойдут, даже все посты ему отдадут. Но вот нас от него отсекут. Им он с таким наследством и не нужен, и опасен.
— Но, став первым в СССР, он сможет о нас вспомнить.
— Да не дадут они ему свободы рук.
— Значит, ситуация такая же, как была при открытии Первого съезда РСФСР. Тогда вопрос стоял ребром: или провозгласить суверенитет в России — и все мы тогда первые, а все союзные — что-то вторичное. Сейчас тоже ребром вопрос стоит. Или ГКЧП победит — и наша судьба ясна, или надо убедить шефа выступить против ГКЧП.
— Надо любой ценой заставить его порвать с ГКЧП.
Ельцин. Значит, надо писать обращение к гражданам России? Но ведь это — полный разрыв с ГКЧП.
Хасбулатов. Только так. Давайте я начну записывать текст.
Собчак (входя). Борис Николаевич! Избиратели голосовали за вас, за нас, но не за ГКЧП. ГКЧП — конец демократии. Надо немедленно выступить против ГКЧП.
Полторанин. Уже пишем обращение.
Собчак (очень четко и резко). Извините, я ухожу — попробую улететь в Петербург. Я там сейчас нужен. Никаких уступок.
Звонит личный телефон Ельцина.
Ельцин. Да. Да. Согласен. Выезжайте. Это звонил из Киргизии Попов. Тоже настаивает на жестком отпоре ГКЧП. Вылетает сюда.
Лужков (входя). Московская мэрия и Московский Совет не признают ГКЧП.
Ельцин. Вот Хасбулатов в соседней комнате пишет проект обращения. Присоединяйтесь.
Ельцин (оставшись один). Все как один против ГКЧП. Что же мне делать? Без моих избирателей, без депутатов я один против ГКЧП не устою, какие бы посты они мне ни предоставили. Они меня подомнут под себя. Надо действовать так, чтобы не потерять своих союзников.
Входит Хасбулатов.
Хасбулатов. Текст готов. Пусть ваша дочка его перепечатает, и мы распространим его по средствам информации.
Полторанин. Этим обращением мы переместим удар ГКЧП от Горбачева на себя.
Ельцин. Мы поступим еще умнее. Так, как они не ждут. Мы в обращении выступим в поддержку Горбачева.
(Звонит Грачеву). Павел Сергеевич! Помните наш давний разговор? Вы сказали, что в непредвиденной ситуации я могу на вас положиться.
— Грачев наш. Он выбор сделал.
Ну что ж. На часах уже девять утра. Телефон работает. Блокады серьезной нет. Нужно ехать в Белый дом. Силаев уже доехал и звонит, что доехал нормально.
Ельцин. Ну вот я и здесь. Мучительно думаю: не допустил ли ошибку с этим выступлением против ГКЧП? С одной стороны, они меня не бросали и вроде бы соблюдали свои обещания. С другой стороны, никаких шагов в мою сторону с утра не предпринимали. Создавалось впечатление, что они надеются обойтись без меня и вспомнят обо мне, только если им станет плохо. Следовательно, я прав, взяв курс на то, чтобы им стало плохо. К тому же только этим я мог успокоить свое окружение.
(Входят Коржаков и Бурбулис.)
Коржаков. Посмотрите в окно. Народа все больше. Целое море.
Бурбулис (про себя). Зрелище массы народа на Бориса всегда производит наркотическое действие — как на всякого популиста.
Ельцин. Да, стоят танки. Тысячи людей. Ведь не боятся люди, подходят, да что там подходят — бросаются под эти танки.
У меня внутри все напряжено. Я чувствую всеми клетками: я должен быть сейчас там, рядом с ними. Александр Васильевич, пошли.
Бурбулис (глядя в окно). Он подошел к танку и взобрался на него. Читает обращение. Крики одобрения со всех сторон. Журналисты, телеоператоры, фоторепортеры. Говорит с танкистами. Все. Он теперь наш.
Ельцин (входит). Я перешел рубеж. Теперь я уже другой человек. Какой-то прилив внутренней энергии, громадное внутреннее облегчение. Никакого соглашения с ГКЧП. Будем с ГКЧП драться. До победы.
