Русский самурай

Он всегда считал себя самураем. Но попал в плен и не смог вернуться домой. Три долгих года Хи Сао Суговара провел на лесоповале в Красноярске, а потом был отправлен в Омскую область. Женился, работал везде, где можно было. В небольшой сибирской деревне он смог стать незаменимым специалистом — для администрации, хорошим мужем и отцом — для семьи, уважаемым человеком — для всех, кто его знал. А когда правительство Японии предложило своему гражданину уехать на родину, Суговара отказался.

Последнему самураю Сибири 85 лет. У него 8 детей, столько же внуков, есть и правнуки. А еще — есть уверенность, что ни разу за всю свою долгую жизнь он не отступил от того, что называется кодексом самурая.

Коничива и мокрые валенки

— Он не будет с тобой разговаривать, — сразу предупредили меня омские коллеги. — Он даже родным не любит рассказывать о своей жизни, а уж журналистам...

Найти сибирского самурая, и правда, оказалось нелегко. Омская область, Калачинский район, деревня Воскресенка — вот и все “вводные”. В поисках Хи Сао Суговары пришлось дважды обойти всю деревню, то и дело сталкиваясь с его детьми и внуками. Наконец в доме Оли — одной из многочисленных русских потомков самурая — я поймала самого Хи Сао. Однако ни журналистское удостоверение, ни уговоры внучки, ни ссылки на Москву не помогали. Хи Сао молча смотрел на меня, явно не собираясь продолжать знакомство. Пришлось прибегнуть к последнему средству.

— Коничива, Хи Сао-сан, — как и положено по японскому ритуалу, я склонила голову в приветственном поклоне. Родная речь произвела именно тот эффект, на который я рассчитывала. Хи Сао заулыбался.

— Коничива, — ответил самурай. — Здравствуйте. Можете пройти.

Невысокий худенький старичок в футболке и брюках с подтяжками. Толстые стекла очков, умные глаза. Когда-то наверняка был жгучим брюнетом, теперь совершенно седой. На нем нет ни кимоно, ни обязательных двух мечей, но достаточно приглядеться внимательнее — и веришь: да, самурай. По-русски Хи Сао до сих пор говорит с выраженным акцентом. Когда вопрос ему не нравится, акцент становится гораздо сильнее, и понять, что говорит Суговара, практически невозможно. Такая прозрачная военная хитрость.

Его взяли в плен в 1946 году на Сахалине. На вопросы о том, как назывался корабль, где служил Хи Сао, как проходило сражение, он отвечает “не помню”. Понятно, что на самом деле это не так. В свои 85 лет Суговара сохранил удивительную ясность ума и здравую память. Скорее всего дело в том, что он до сих пор уверен: обстоятельства давно минувших дней — военный секрет, который вовсе не обязательно знать журналисту, тем более женщине. Свое воинское звание Суговара называет по-японски, поясняя — соответствует вашему званию капитана. Хи Сао — потомственный военный, и его отец, и дед тоже самураи. Он называет их так без тени иронии, потому что в Японии каждый настоящий воин — это самурай. Отец служил в Корее, дядя — в императорской гвардии Японии, еще один дядя — на флоте.

— А как вам жилось в плену, Хи Сао-сан? — спрашиваю я, в общем не надеясь на ответ скрытного собеседника.

На удивление об этом Суговара рассказывает охотно.

— Работали в Красноярске, на лесоповале, — вспоминает он. — Нас, пленных, разделили — потом объяснили зачем: чтобы японцы не устроили бунт. Все работали в разных местах. Больше всего запомнились мокрые валенки. Выдавали по одной паре, за день снегу в них набивалось много. Боролись за место у сушилки. И все равно это ничего не давало — до утра не высыхали. Очень многие тогда заболевали и умирали.

— А как вам удалось уцелеть?

Суговара загадочно улыбается и ничего не отвечает.

Из “Хагакурэ” (кодекса самурая):

“Даже если удача отвернулась от тебя, ты потерпел поражение и вот-вот расстанешься с жизнью, четко и громко произнеси свое имя, улыбнись и без тени сомнения и страха склони голову. Вот подлинный Путь Воина”.

Путь Воина

“Второй эпохой самураев” называют этот исторический период в Японии — с 1900 по 1946 год. Долгое время считалось, что время самураев закончилось раз и навсегда, и то, что было возможным в древней феодальной стране, в веке ХХ утратило и смысл, и цену. Но уже Первая мировая война воскресила в японцах самурайские корни. Военная служба прекрасно вписывалась в древнюю самурайскую модель абсолютной верности клану и господину. Правда, клан был только один — Япония, и только один господин — император. Вторая мировая прошла под тем же знаком самурайского меча. Один из ярчайших примеров — история вице-адмирала Ито Сэиити, командовавшего линкором “Ямато”, самым мощным боевым кораблем японского флота, настоящей морской крепостью. В ходе сражения у побережья Филиппин в апреле 1945 года линкор получил боевое задание, обрекавшее весь экипаж на гибель. Все офицеры протестовали, ибо считали, что жертвы будут напрасными. Адмирал Ито собрал личный состав.

— Я полагаю, — сказал он, — что нам предоставлена подходящая возможность умереть. Самурай живет, ни на мгновение не забывая о смерти.

Именно так звучала древняя пословица, выражавшая суть Пути Воина — бусидо. В последнюю ночь перед походом обреченные офицеры пили саке и пели патриотические песни.

— Говорят, самурай должен владеть многими видами оружия. Вы еще не потеряли своих навыков?

— Меня с малых лет учили, — отвечает Суговара, — и кендо, и джиу-джитсу, и многому другому. Знаешь, что такое кендо? Это бой на палках, каждая длиной около метра. Потом эти палки заменяются мечами. Конечно, много лет я не тренировался. Что-то, может, и забыл. Но если сейчас ты дашь мне в руки такую палку и выставишь против меня 17 здоровых мужчин, думаю, ни один не сможет подойти ко мне ближе, чем на длину этой палки.

— А что еще вы помните из вашего обучения? В армии вас учили в соответствии с духом бусидо?

— Да, можно сказать и так. Очень суровая дисциплина. С самого начала воспитывали жестко. На корабле матросу нельзя было жаловаться на офицера. Даже если тот его ударил. Помню, несколько раз наблюдал одну и ту же сцену: комиссия на корабле, идут проверяющие. И им на глаза попадается матрос — весь в синяках, даже в крови. Его спрашивают: что случилось с тобой? А он отвечает: с лестницы только что упал. И тот самый офицер, который избил его, может тут же и сказать: осторожней ходи по кораблю, матрос, а то будешь наказан.

О суровой воинской дисциплине Суговара рассказывает долго. Похоже, самым невинным ее проявлением была практика ударов по лицу. Особенно распространена среди низших рангов. Если солдат второго года службы, проходя мимо первогодков, вдруг решал, что они недостаточно четко отдали ему честь, он имел право построить их всех в шеренгу по стойке “смирно” и дать пощечину каждому. Молодые при этом не имели права даже шевельнуться. А если солдат падал от удара, то обязан был немедленно встать и вновь вытянуться.

— Еще было правило бусидо, — продолжает Суговара. — Плен — это очень большой позор.

Именно сейчас и возникает вопрос, который нельзя не задать самураю.

— А почему вы не сделали харакири, Хи Сао-сан? — говорю я, внутренне готовясь к позорному изгнанию из этого дома. Но Суговара реагирует на редкость спокойно.

— Харакири обязан сделать, только если сам сдаешься, — говорит он. — А у нас был приказ. И ослушаться командира — еще хуже, чем сдаться в плен.

Тем не менее, по рассказам внуков, Суговара долго чувствовал себя виноватым в том, что остался жив. В 90-х годах у него появилась возможность поехать в Японию. Несколько раз Хи Сао отправлялся туда. Добирался до Москвы и... поворачивал обратно. Потому что ему было стыдно вернуться на родину. Стыдно, что не смог избежать бесчестья — плена. Стыдно, что не смог смыть бесчестье кровью — не сделал себе харакири.

Из “Хагакурэ”:

“Человек, который желает стать самураем, должен быть твердо уверен: не существует ничего такого, чего бы он не мог совершить”.

Русско-японская любовь

— Видите дом напротив? — говорит Оля, внучка Суговары. — Там тоже его внук живет. А через дом — еще один. На другом конце деревни — его сын и несколько внуков. Около церкви — старший и средний сыновья.

“Во глубине сибирских руд” сформировалось чуть ли не маленькое поселение из потомков Суговары. Всего у самурая было 11 детей. Трое умерли. Год назад умерла его жена — Маруся.

— Бабушка часто рассказывала, как они познакомились, — вспоминает Оля. — Она в Калачинске на стройке работала, а он — водителем, привозил туда кирпич. Она в юности очень красивая была, русские парни даже боялись к ней подступиться. А тут — дед. Мало того что японец, невысокого роста, еще и военнопленный. Она говорила, что он весь был неухоженный какой-то, завшивленный. Русский плохо знал, бабушка его учила. Зато матом ругался хорошо. А потом она привела его к себе в дом...

После свадьбы Суговара уже не разрешал жене работать. Маруся занималась домом и детьми. Следила за порядком — да так, что многие удивлялись: чистота, “как у городских”. Сама пекла хлеб, ухаживала за скотиной — они держали нескольких коров и свиней. А Хи Сао обеспечивал семью. Работал на молочном комбинате, в котельных, был одним из лучших печников.

— Суговара-то? — говорит глава сельсовета. — Давно его знаю. Очень хороший работник. Никогда без дела не сидел. Летом вместе с сыновьями красили купола в нашей церкви.

— Зарабатывал я всегда хорошо, — вспоминает Хи Сао. — С 1956 по 1964 год пил крепко — это было. Потом бросил — с тех пор ни капли спиртного в рот не беру. Раньше работы было много, и чуть что — вызывали меня. Инженер наш на мясокомбинате говорил: не надо мне омских специалистов, у меня Хи Сао есть. Скажут мне: сделай в три дня — сделаю. Нацию свою не опозорил.

17 лет назад Суговара перенес инсульт, ослеп на один глаз. После этого бросил и курить.

— Он по натуре очень спокойный человек, — рассказывает Оля. — Шума не переносит. Даже если чашка упадет — морщится. Может, конечно, и сам вспылить, но быстро отходит. Ругается, но не кричит никогда. А самое яркое впечатление детства, связанное с дедом, — это его большой русско-японский словарь. И еще — подписывался он всегда иероглифами. До сих пор их помнит, хотя столько лет прошло. Нас пытался учить, мы некоторые слова писали на листочках, запоминали. Сейчас, я думаю, он доволен. Все дети получили образование, все живут хорошо.

Из “Хагакурэ”:

“Ведь самурай в первый раз показывает свое мужество не тогда, когда надевает доспехи, берет копье и алебарду, вступает в битву и оказывается окруженным врагами. В спокойной и мирной жизни человека его мужество и трусость отражаются, как в зеркале. Запомни же это раз и навсегда”.

Вторая родина самурая

В 1997 году японские газеты написали о “возвращении русского брата”. Хи Сао все-таки съездил на родину. Дорога домой, на остров Хонсю, была долгой и трудной.

Первый раз Суговаре предложили вернуться в 1954 году. Тогда правительство Японии обнаружило своего гражданина, бывшего пленного, в Сибири.

— За мной приехали посреди ночи, — вспоминает Хи Сао, — разбудили, говорят: срочно собирайся, тебя ждут в Омске. Помню, сидели за столом японский полковник и русский генерал. И переводчик, кажется, тоже был. Мне предложили вернуться на родину. Уговаривали долго: мол, только дай согласие, а мы поможем, восстановим все документы, устроишься на работу, будет свой дом. Я спрашиваю: а с семьей моей, которая здесь, в России, что будет? Отвечают: сначала ты вернешься, а месяца через 3—4 и семью вывезешь. Потому что на разрешение для жены и детей уйдет больше времени. И отпускать их должно российское правительство. Я послушал и отказался. Или, говорю, мы все вместе уезжаем, или я остаюсь. Русский генерал тогда руки на стол положил и сказал: так не пойдет...

После этого Хи Сао начал искать в Омской области соотечественников — чтобы передать весточку на родину. И нашел.

— В Омске я их нашел: муж и жена, японцы, приехали погостить к друзьям, — говорит Суговара. — И, понимаешь, начал с ними разговаривать и чувствую: язык почти забыл. То есть могу сказать, как зовут меня, откуда я, но свободно изъясняться уже не получается.

Новые друзья нашли в Японии родных Хи Сао. Сделали ему визу, и он отправился в Страну восходящего солнца, где не был 48 лет.

— Сестра младшая не узнала меня, — говорит Хи Сао. — А другая сестра и брат никогда меня и не знали — родились без меня.

Сейчас у одной его сестры на Хонсю свое предприятие, вторая — хозяйка аптеки. Мать Суговары умерла за год до его приезда в Японию. Родные рассказали, что она ждала сына до последнего дня. После поездки на родину Суговара стал рисовать свое генеалогическое древо. Ведь каждый самурай должен знать собственные корни.

— Я никогда не считал себя глупым, — говорит Суговара напоследок, — но здесь такое ощущение — полный дурак. Почему? Потому что мы здесь, в России, не живем. Мы существуем. Скажи мне: чего здесь нет? Все есть. Почему же тогда так плохо? Вывод один: ума нет. А главное — все воруют. Я не могу этого понять. Моя сестра в Японии должна была зарплату выдавать своим рабочим, а у нее украли деньги. Она обратилась в банк, взяла ссуду, теперь будет ее выплачивать. Но рабочие получили зарплату день в день — как обычно. А здесь... — Суговара обреченно машет рукой.

— А почему сейчас вы не уезжаете в Японию? — спрашиваю я. — Ведь дети выросли, а там — ваша родина, ваши близкие, там вас ждут.

— Как, скажи, я уеду отсюда? — отвечает Суговара. — Здесь могила моей жены, здесь мой труд. Теперь Россия — моя родина. Тяжело? Конечно, здесь трудней, чем там. Но вот что я тебе скажу: у Моисея была еще 11-я заповедь: “Не бойся!” Это и есть бусидо.


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру