Еще не так давно вопрос о мере пресечения для подозреваемого решал следователь. Единолично. По большей части решал известно как: возиться с вызовами на допросы ему не хотелось, а арестованный — он всегда под рукой.
К тому же человек, хоть и с подпиской о невыезде, он все еще свободный. “Воздействовать” на него трудно. Тюрьма же предоставляет следователю десятки способов давления на арестанта. Потому-то в девяноста девяти случаях из ста мера пресечения была — заключение под стражу.
Но вот два года назад вступил в силу новый УПК, согласно которому эту самую меру теперь определяет суд. Граждане, взыскующие демократии, возликовали. Но, как выяснилось, напрасно. Потому что ровным счетом ничего не изменилось.
Если новый УПК у нас действующий (а он вроде бы действующий), решение об избрании обвиняемому меры пресечения должно приниматься следующим образом.
Прокурор обязан представить суду веские доказательства относительно того, что эта крайняя мера (а заключение под стражу — это как раз крайняя мера) — в данном случае единственно возможная. Он, представитель государства, должен доказать: подписка о невыезде (или домашний арест) не помешает обвиняемому продолжить свою преступную деятельность, а залог, даже очень большой, — скрыться.
Потом судья должен выслушать адвоката с его контрдоводами. И конечно же — обвиняемого. Этому последнему, как вы понимаете, тоже есть что сказать в свою защиту. И только после всего этого судья выносит решение — то или иное.
В подавляющем большинстве случаев решение как раз то. А посему — зачем все эти формальности?.. Поэтому то, что вы прочли выше, — так сказать, голая теория. А вот как выглядит голая практика.
Взять, к примеру... очень мне нравится это выражение — “взять, к примеру”. Так вот: взять, к примеру, Платона Лебедева, подельника олигарха нашего, г-на Ходорковского. Сам-то Лебедев, может, и не олигарх вовсе. Впрочем, не важно это. Важно другое.
Арестовали Лебедева более года назад, 2 июля 2003 года. Забрали из госпиталя, где он в тот момент находился, и арестовали. Хотя в повестке, которой его вызывали на допрос, он значился свидетелем. В абсолютно законной просьбе — перед допросом поговорить с адвокатами — следователь отказал. Адвокаты, видя состояние своего подопечного, попросили следователя вызвать “скорую”. Следователь опять отказал. Знаете, под каким предлогом? Дескать, рабочий день у него, у следователя, уже закончился.
Гуманист, однако.
На следующий день, 3 июля, Басманный суд столицы (тот самый) избрал Лебедеву меру пресечения: заключение под стражу. Судебное заседание было закрытым, адвокаты допущены не были, Лебедев тоже отсутствовал — в связи с ухудшившимся состоянием здоровья. В судебном заседании участвовали лишь судья и прокурор. Этакий междусобойчик. Очень удобно.
“Общие правила принятия судом решений о мере пресечения в виде заключения под стражу устанавливаются статьями 108 и 109 УПК РФ, согласно которым соответствующее решение принимается в ходе судебного заседания с участием подозреваемого или обвиняемого, его защитника и прокурора; в отсутствие обвиняемого рассмотрение судом ходатайства об избрании названной меры пресечения допускается в случае объявления обвиняемого в международный розыск...”.
Определение Конституционного суда Российской Федерации.
Аргументы прокурора, коими руководствовался Басманный суд, вынося решение о заключении Лебедева под стражу (аргументы защиты и самого подозреваемого суду не понадобились), сводились к следующему. Во-первых, находясь на свободе, этот пособник олигарха способен оказать давление на следствие. Во-вторых, может сбежать от нашего правосудия. А в-третьих, Лебедев подозревается в совершении серьезных преступлений, поэтому оставлять его на свободе никак нельзя...
Ну что тут скажешь. Прокурор — он и есть прокурор. Закон у него — тайга, сам он — медведь... Казалось бы: Платон Лебедев не насильник и не убийца, опасности для общества не представляет. Преступления, вменяемые ему в вину, экономические, доказательства и свидетельства по ним — документы. Иначе говоря, бумаги. Какое давление можно оказать на бумаги?
Сбежать тоже нелегко. Загранпаспорта, какие у него были, Лебедев сдал. Дома у него жена, дети, внуки. Известность опять же: далеко ли с ней убежишь?
Не понимаю, почему бы не домашний арест и залог? Чтобы все цивилизованно — и тогда уж безо всяких претензий к следователям и судьям.
Не можем мы цивилизованно. Если обвинение, скажем, в неуплате налогов — непременно в тюрьму. А ведь обвинение еще доказать нужно. А ежели без доказательств, которые оцениваются в судебном процессе, то получается, что человек сидит в тюрьме в нарушение принципа презумпции невиновности. То есть сидит просто так, зазря. Я еще могу понять, если речь идет об убийстве: отправляя заподозренного в нем в тюрьму, общество таким способом защищает себя, пусть даже и превентивно. Но ведь в нашем-то случае речь идет о преступлении, не связанном с насилием.
“В соответствии с законом заключение под стражу в качестве меры пресечения может быть избрано лишь при невозможности применения иной, более мягкой меры пресечения”.
Разъяснение Пленума Верховного суда Российской Федерации.
Хорошо помню одну из “лекций”, с которыми любил выступать по внутритюремной радиосети начальник Бутырской тюрьмы полковник Подрез. В тот раз он говорил о прокурорской санкции на содержание под стражей. Дескать, некоторые сидящие граждане жалуются, что срок содержания под стражей — согласно той самой санкции — давно истек, а они, граждане, всё сидят. Срок может хоть десять раз истечь, говорил полковник Подрез, и санкция не продлена, но сидеть все равно придется. Потому что без специального разрешения вас (нас то есть) никто отсюда не выпустит. И того разрешения тоже не ждите, с явно заметной усмешкой продолжал начальник тюрьмы, потому что его просто не может быть. В принципе.
Было это, само собой, при советской власти. Но сейчас-то у нас — как бы демократия...
Вот именно, что как бы...
Срок содержания Лебедева под стражей истек 30 марта нынешнего года. К этому моменту подследственный уже числился за Мещанским судом, поэтому теперь он был подсудимый. Однако лишь 6 апреля судья Колесникова постановила: “Меру пресечения обвиняемому Лебедеву П.Л. оставить без изменения — заключение под стражу”. Таким образом, в течение недели Лебедев оставался под стражей без санкции суда. Иначе говоря — незаконно.
В любой стране, претендующей на эпитет “демократическая”, всего лишь один час, проведенный человеком в заключении без постановления суда или прокурора, явился бы основанием для немедленного освобождения. Да что там час — хватило бы и нескольких минут! А тут — неделя... При этом все остались на своих местах: судья Колесникова — за судейским столом, прокурор (которому надлежало, видя столь грубое нарушение закона, первому прибежать и освободить заключенного) — за прокурорским, а Лебедев — в тюрьме.
Но и это еще не все. Г-жа Колесникова определила Лебедеву содержание под стражей без необходимого в таких случаях ходатайства прокурора, который согласно закону должен был бы обосновать необходимость именно такой меры пресечения. Более того, ни самого прокурора, ни адвоката, ни тем более подсудимого при этом не наблюдалось. Г-жа Колесникова свое решение выносила единолично. И, соответственно, единогласно. Потому что более никто на том, я извиняюсь, “заседании суда” не присутствовал: оно было закрытым.
А вот интересно: была ли в тот момент г-жа Колесникова в красивой судейской мантии? Или так, по-домашнему?
7 мая история повторилась. “Меру пресечения — в виде заключения под стражу — Лебедеву П.Л. оставить без изменения”, — постановила г-жа Колесникова. И вновь — то же самое: решение принято на закрытом заседании (да и было ли оно вообще?), в отсутствие сторон и подсудимого.
8 июня. Еще одно решение г-жи Колесниковой, ничем не отличающееся от предыдущих. Заседание (если опять же оно состоялось) закрытое, ходатайства прокуратуры нет, стороны и подсудимый отсутствуют. Мера пресечения избрана г-жой Колесниковой единолично.
“Правовая норма не предполагает, что при подготовке к судебному заседанию суд вправе принять решение об оставлении без изменения меры пресечения в виде заключения под стражу и тем самым — продлить эту меру пресечения, не выслушав мнение обвиняемого по данному вопросу и не исследовав его доводы. При принятии судом соответствующего решения должны быть соблюдены все установленные статьями УПК РФ требования, в том числе об участии защитника”.
Определение Конституционного суда Российской Федерации.
В ситуации с Платоном Лебедевым есть еще одна составляющая: медицинская. Врачи и адвокаты утверждают, что Лебедев серьезно болен, он нуждается в тщательном обследовании и лечении (напомню, что в тюрьму его доставили из госпиталя). Совсем недавно адвокаты направили просьбу начальнику “Матросской Тишины”: обратить внимание на постоянно ухудшающееся состояние здоровья Лебедева. Реакция начальника последовала незамедлительно — в тот же день заключенного перевели из больничного отделения в общую камеру. Для “лечения”.
А может быть, правильно, что перевели? Я серьезно. Известный адвокат Михаил Трепашкин, против которого было возбуждено откровенно состряпанное уголовное дело (о нем писали и продолжают писать многие СМИ; Трепашкин находится в той же “Матросской Тишине”, в камере, расположенной по соседству с камерой Лебедева), сумел переправить на волю подробное описание тюремной “больнички”. Ограничусь коротким фрагментом из этого описания:
“Мне известны случаи, когда из больничного корпуса СИЗО “Матросская Тишина” неоднократно отправляли в суд тяжелобольных людей, которые по пути чуть не умерли. Так, в начале марта 2004 года для доставки в суд из больничного отделения, с 5-го этажа, на носилках спустили старика 70 лет с очень высоким давлением. После этого его под руки буквально перенесли в бокс на сборке. Когда прибыла конвойная автомашина, его таким же способом переместили в автозак, где посадили в отдельный бокс — “стакан”, несмотря на то что арестованные просили посадить его в общий бокс, чтобы наблюдать за ним. Когда старика доставили в суд, он умирал. Срочно вызвали “скорую помощь”. Врачи еле привели его в чувство. Дальнейшая судьба старика мне неизвестна.
Сокамерники, которые длительное время находятся под стражей, не советуют обращаться с жалобами и попадать “на больничку”. Был случай, когда одного неугодного арестованного, который требовал медицинской помощи и жаловался, перевели в больничный корпус, где умышленно сделали укол после больного ВИЧ-инфекцией. Потом его отправили в колонию, уже зараженного. Это была месть за жалобы.
В СИЗО добиваться своих прав опасно”.
Может быть, повторяю, оно и хорошо, что Лебедева перевели из “больнички” обратно в камеру. Он, правда, заявлял суду ходатайство о запросе в СИЗО медицинских документов, отражающих состояние его здоровья и оказанную медицинскую помощь. Суд, понятное дело, отказал. И адвокатам тоже отказал. Они, наивные, требовали проведения независимого медицинского обследования их подзащитного.
Честно говоря, не понимаю. Ну проведите вы это самое независимое обследование! Тем самым и гуманность проявите (пусть даже сквозь зубы), и избавите себя от нападок правозащитников. Так нет же: человеки в прокурорских и судейских мантиях ведут себя так, будто им всё и все нипочем.
А может и вправду — нипочем?..
“Если при судебном рассмотрении дела были выявлены обстоятельства, которые способствовали нарушению прав и свобод граждан, гарантированных Конвенцией (Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. — М.Д.), суд вправе вынести частное определение (или постановление), в котором обращается внимание соответствующих организаций и должностных лиц на обстоятельства и факты нарушения указанных прав и свобод, требующие принятия необходимых мер”.
Постановление Пленума Верховного суда РФ.
Видите, как обтекаемо сказано: “вправе вынести”. А вправе и не вынести. И если не выносить и тем самым не задевать “соответствующие организации и должностные лица” и не требовать “принятия необходимых мер” — все будет нипочем.
Так и живем.
“Богатеньких защищаете, — скажет читатель. — Олигархов всяких...”
Да нет, граждане. Я себя защищаю. И вас тоже. Потому что у олигархов защитники и без меня найдутся. А вот кто защитит нас с вами? В подобной ситуации? Ведь от тюрьмы, говорят, не зарекайся...
Свобода — вещь бесценная. Нет у нее цены. Если на наш российский язык перевести, это значит — дармовая она, свобода. Ничего не стоит.
Это ежели по эту сторону решетки рассуждать. А ежели — по ту? Там пенять-то ведь будет не на кого. Только на самих себя.
