Это была третья крупномасштабная акция по транспортировке детей из зоны бедствий в другие города страны. Первые две — после землетрясений в Армении и на Сахалине. Это хорошо, что мы научились это делать. Тогда были разрушены больницы и погибали или были травмированы и медики. Сейчас из Беслана и Владикавказа раненых детей переводили в Москву при существующих и действующих местных больницах и без потерь кадров медицинских работников.
Основное число детей — более 200 — в первые часы были госпитализированы в Республиканскую детскую больницу. Восемнадцать детей оставались в Беслане и около 35 с ожогами были доставлены в ожоговое отделение больницы скорой помощи Владикавказа. Емкость Республиканской детской больницы позволяла принять еще большее число больных. Единственным отличием от повседневной жизни являлось то, что сразу поступило много детей и часть из них госпитализировали “не по профилю” в различные терапевтические отделения.
Огромная нагрузка легла на хирургов, травматологов, невропатологов, нейрохирургов, специалистов по лечению ожогов и особенно реаниматологов, которые должны были не только оказывать помощь в своих отделениях, но и консультировать детей в других. В сложные условия были поставлены отоларингологи, нефрологи, кардиологи и врачи иных специальностей, в каждодневной работе далекие от хирургии, и лабораторная служба. Несколько облегчало работу то, что около 75% были не в тяжелом состоянии, около 10% — в состоянии средней тяжести. В тяжелом и критическом состоянии — примерно 5%.
Можно ли было детям оказать полноценную помощь на месте, в Республиканской больнице Владикавказа, без перевода их в Москву? Отвечаю твердо: подавляющему числу — да. Но при двух условиях. Первое: если бы во Владикавказ была направлена группа высококвалифицированных детских специалистов (хирургов, травматологов, нейрохирургов, комбустиологов и реаниматологов) в составе не более 15—20 человек на 7—10 дней постоянной работы в больнице. Я знаю детских врачей Владикавказа. Это хорошие специалисты. Но они не в силах были сделать больше того, что смогли. Особенно важны первые двое суток. Подключение к работе врачей прилетевшего мобильного госпиталя, который проделал большую работу при оказании первой помощи, все равно не решило бы проблему. И второе. Если бы...
Несомненно, что сегодня детям в Москве будет лучше, чем во Владикавказе, особенно тем, кто находится в критической ситуации. Московские клиники оснащены на порядок лучше, чем, например, Республиканская детская больница во Владикавказе, как и во многих других регионах России. Хотя и в Москве есть проблемы. Качество и результат лечения зависят во многом и от материально-технической базы здравоохранения. По данным Счетной палаты, в нашей стране 80% медицинской аппаратуры устарело и выработало свой ресурс. И многого из необходимого просто нет. Я очень сожалею, что не были сделаны всеобъемлющие выводы из заключения Счетной палаты.
Прилетел в Махачкалу 9 мая 2002 года после теракта. В реанимационном отделении Республиканской детской больницы уже другой республики на 10 или 12 коек — только один среднего качества аппарат искусственного дыхания. Это ужасно. Сказал об этом на всю страну. Кто-то где-то заседал, какие-то деньги, возможно, выделялись. Но когда я более чем через полгода прилетел обратно в Махачкалу с одним из лучших в мире аппаратов искусственной вентиляции, который был куплен бизнесменами с помощью Э.Памфиловой, то оказалось, никто ничего им так и не поставил.
Сегодня нельзя лечить тяжелых больных без простых оксиметров для определения сутурации кислорода в крови, без аппаратов, постоянно следящих за давлением, дыханием, пульсом, без датчиков определения внутричерепного давления при мозговой травме, без определения насыщения крови кислородом и углекислотой в крови, осмометров, определения калия, натрия, кислотно-щелочного равновесия. Ничего этого в Республиканской детской больнице Владикавказа нет. Я не говорю уже о компьютерных томографах, без которых сегодня просто невозможно лечить детей с черепно-мозговой травмой. У меня в институте на Полянке совершенно исчезли операции “поисковые трепанации черепа” у детей с тяжелой черепно-мозговой травмой, так как рядом с приемным покоем стоит компьютерный томограф, который работает круглые сутки. А что такое поисковая трепанация? Это когда хирург сомневается, есть или нет внутричерепная гематома (кровоизлияние) в результате травмы головы, — и в этом случае лучше сделать трепанацию, чем не делать ее. Но нередко оказывается, что гематомы нет. Значит, операцию ребенку сделали зря. Как бы отреагировали те, от кого зависит финансирование отечественного здравоохранения, если бы с их близкими, не дай бог, произошла подобная ситуация? Во Владикавказе в другом лечебном учреждении есть компьютерный томограф, а в Республиканской детской больнице — нет. Но нельзя же ребенка на искусственной вентиляции в тяжелейшем состоянии везти из одной больницы в другую для проведения под наркозом компьютерной томографии, а затем возвращать обратно. Все должно быть рядом. Кстати, во владикавказской Республиканской детской больнице после трагедии в Беслане было несколько детей с тяжелыми черепно-мозговыми травмами.
Транспортировка в Москву такого числа раненых и обожженных детей показала полную несостоятельность нашего здравоохранения в оказании помощи при чрезвычайных ситуациях приближенно к месту катастрофы или на месте. Это касается не только стационаров, но и скорой медицинской помощи, на которой не хватает специалистов и водителей из-за низкой заработной платы, и машины плохо оснащены необходимым оборудованием. Мы собирали “скорые” со всего региона, которых и так везде не хватает. Представьте, если такая катастрофа случится не в одном маленьком городе Беслане, а если это будет более крупная катастрофа, и не одна, а одновременно в нескольких городах, — что тогда? Какие у нас будут “санитарные потери”, т.е. число погибших? Мы что, теперь со всей России будем возить больных в Москву? Самолетов не хватит.
Я понимаю, что нужно кардинально пересмотреть всю нашу систему подготовки к чрезвычайным ситуациям в плане оказания неотложной медицинской помощи с максимальным приближением к месту катастрофы. Когда я говорю и требую увеличения финансирования здравоохранения хотя бы в два раза, в соответствии с международными нормами и решением правительства России еще 1997 года, я понимаю, что это необходимо не только для мирной жизни. Это небольшие деньги для бюджета. Если наша система будет готова к оказанию полномасштабной помощи при ЧС, она достаточно легко справится и с проблемами мирной жизни.
Когда детей транспортируют на большие расстояния от дома, т.к. им угрожает смерть, финансовые затраты не имеют никакого значения. Но возникают другие проблемы, например, необходимость сопровождения ребенка родственниками, ухудшающие, несомненно, условия жизни семьи. Поэтому международные правила советуют не отрывать детей от родственников, а стараться создать условия для лечения на месте. С этим я столкнулся, когда было желание забрать детей из осажденного Багдада.
Я лично принимал непосредственное участие в подготовке медицинской службы, в том числе и в Республиканской детской больнице Владикавказа, к приему пострадавших и проконсультировал повторно каждого из более двухсот детей, поступивших в Республиканскую детскую больницу, поэтому говорю обо всем со знанием дела. Могу и еще кое-что сказать.
Сейчас все бросились помогать больницам Беслана и Владикавказа. Нам что, нужно устраивать теракты во всех регионах, для того чтобы довести уровень оказания медицинской помощи в России до нормального состояния?
