Потерявший давеча дуэт “Тату” (разорвали-таки контракт со своим шефом-пигмалионом после всех коллизий) как кормушку и способ скандального самовыражения продюсер-психиатр Иван Шаповалов, человек с параноидально-креативным даром генерирования шокирующих массовое сознание образов, недолго пребывал в потерянно-растерянном состоянии. “Тату” от него ускакали, но “Поднебесная” — довольно навороченная студия в пентхаусе гостиницы “Пекин”, долгосрочно арендованная некими меценатами для записи еще “татушного” альбома, — осталась. И в ней Шаповалов сгенерировал новое нечто: НАТО-ЖЕНЩИНУ-СИМВОЛ. Которую многие назвали уже провокацией года.
11 сентября, в день печальной годовщины, и ровно через неделю после страшных событий в Беслане, детской кровью омывших эту страну, в Москве усиленными милицейскими нарядами был оцеплен Колонный зал, дабы в нем не свершился акт “музыкального джихада”. Эпитет начал сквозить в разговорах об этой девушке и ее пластинке, которую, собственно, и собирались презентовать с большой помпой (выслав пригласительные в виде авиабилетов депутатам Госдумы, дипломатическому корпусу и иностранной прессе) в Колонном зале Дома союзов. Дирекция зафрахтованного помещения не очень-то стремилась врубиться, что тут затевается, а когда до нее что-то дошло — в ужасе начала рвать договора, делать заявления в информагентства, вызывать милицию и чуть ли не ФСБ привлекла, только б отмежеваться от непонятных замыслов Шаповалова и его “шахидки”.
НАТО. Наташа Шевлякова, жительница города Челябинска, девушка русская по национальности, но смугловатая, черноглазая и черноволосая, внешности околокавказской, как нынче принято выражаться (посему шаповаловский продюсерский центр в соответствии с “шахидской” фабулой стал рассказывать всем, что она, мол, таджичка), обладая удивительным, не сказать уникальным — низким тембром голоса, приехала в Москву с целым рюкзаком красивейших песен — так называемой этники — на таджикском, грузинском языках и на фарси. Приехала не одна, а с командой талантливых молодых электронщиков, имеющих заготовки во всех отношениях прогрессивной пластинки, достойной внимания едва ли не Питера Габриэля и его рекорд-лейбла “World Music”. Однако забрела девушка Наташа со товарищи в Москве волею судьбы не к Питеру, не к Максу и даже не к Иосифу, а к расплевавшемуся уже с “ТАТУ” продюсеру Ивану. Появившаяся в “Поднебесной” с восточной этникой в кармане Наташа, едва глянув на Шаповалова большими грустными черными глазами, мгновенно спроецировалась в его помешанном на “мессиджах миру” сознании в яркий и безусловно провоцирующий образ. (Дело было прошлой осенью, когда батальон “черных вдов” уже посеял в Москве непроходящий смертельный страх.)
Пока челябинские электронщики с упоением конструировали в предоставленной им навороченной студии объемный саунд для красивейших, пронзительных и абсолютно лирических песен, Шаповалов заматывал русскую, ни сном ни духом ни про какой ислам не слышавшую девушку Наташу в черную паранджу, прилаживал ей для первой фотосессии всякие портупеи... Переделал простое имя в короткое, многозначительное созвучие — НАТО или NATO... Сама Наташа вполне доверилась продюсерским шокирующим манипуляциям. Поскольку успех его же манипуляций на ниве подростково-однополой, шокирующей опять же любви уже привел однажды к транснациональному гиперуспеху и гигантским прибылям. Да и вообще — развит у Шаповалова дар убеждать. Однако, глянув на первые плакаты с женским лицом, закрытым черным платком, Наташа растерянно проронила: “Ну, это ведь не я...”.
Законченный на исходе лета альбом “Чорчовон” — наполненная пронзительной печалью, навороченная этно-электроника — получился удивительным и ни на что циркулирующее на нашем затхлом музыкальном пространстве не похожим. “Мегахаус” даже полагает, что “Чорчовон”, которому ввиду агрессивных продюсерских замутов отрежут дорогу к массовому слушателю (хотя в этой цепляющей сердце музыке ни намека на национальное, религиозное, тем паче — политическое), тем не менее самая сильная, возможно — лучшая пластинка нынешнего года.
Заточив мозг вновь на глобальность-транснациональность и просчитав парочку провокационно-маркетинговых ходов, Шаповалов свозил альбом своим знакомым рекорд-дядькам в Лондон. Затем сконструировал клип: дикторы всех мировых теленовостей в студиях BBC, CNN, Sky News, захлебываясь, рассказывают об очередной трагедии, террористическом злодействе, а на мониторах, перемежая взрывы и разгоняя дым, появляется образ в черном, женщина со взглядом, топящем во вселенской скорби. Она поет болезненно и очень цепляюще... Снизу бегут титры мелкой арабской вязью... Непонятно о чем. Так впервые материализовался образ НАТО — женщины-символа, воплощения страха, боли и печали. Мессидж, по разумению Шаповалова, должен был прозвучать на первом концерте в Колонном зале так: вы нас боитесь, вы живете в страхе, вы убиваете нас, мы — вас, но мир-то заполнен любовью... Я — женщина, у которой убивают любовь, но которая поет о любви...
Шаповалов, как одержимый психиатр-манипулятор, мыслит глобальными категориями: мол, надо, как и в случае с “Тату”, излечивать мир от страхов и фобий. Теперь вот — от страха перед массовым террором. Для лечения хороши самые радикальные способы... А для удачного маркетинга хорош скандал. К Колонному залу Шаповалова и НАТО не подпустили, теперь придумываются другие варианты. Давеча у “Мегахауса” произошел с Шаповаловым странный, в цвет легкой паранойи окрашенный разговор...
— Скажи-ка, Вань, тебе самому-то нужно, чтоб эти красивые песни услышали люди? Или для тебя возбуждающа просто мысль устроить жесткую провокацию?
— Что значит нужно? Кто хочет, тот услышит. Мне достаточно, чтобы эту музыку слышали те, с кем я разговариваю. Вот я здесь, возле кафе, в машине ее поставлю — и уже мне достаточно, что она прозвучит.
— Ты ведь не имеешь к самой музыке никакого отношения. Это — плод усилий талантливой девушки и аранжировщиков. А ты приплел сюда только пугающий имидж?
— Какая разница-то?..
— Хм, благодаря твоим “пугалкам” пластинка “Чорчовон” — удивительно красивая — не дойдет здесь ни до одного источника музинформации. Не будет ни радио, ни ТВ. Все звукозаписывающие компании станут шарахаться, как от чумы! Не говоря уже о том, что спецслужбы могут силовым образом перекрыть кислород и тебе, и талантливой девушке сломать карьеру...
— Но ты ведь услышала эту музыку, и я услышал... Посмотрим...
— А после всего, что произошло в стране в этом кошмарном сентябре, тебе не кажется, что надо отказаться от самой идеи? От достаточно страшного образа?
— Как можно отказаться от того, что есть в этом мире? Что ты предлагаешь: спрятаться от этого всего, засунуть голову под одеяло?
— Но ведь сама девушка Наташа в реальности не такая. Это ты делаешь из нее образ, почти апокалипсический в сложившихся сейчас обстоятельствах, воспринимаемый исключительно как символ боли, ужаса и смерти.
— Кто как хочет, так и воспринимает. Я не навязываю никому восприятие.
— Помнишь, года три назад твоя бывшая партнерша-сопродюсерша Лена Кипер собиралась делать проект “Шамиль” с бывшим певцом Оскаром, осетином, кажется, по национальности?
— Да, я даже видел клип какой-то...
— Там тоже был провокационный посыл: я — боевик, затянутый в хаки, я пою во имя Аллаха... Но они очень быстро отказались от этих мыслей, осознали, что такие шутки лучше не шутить... Тебя, помимо прочего, могут еще и упрекать в том, что спер идею у Кипер...
— Что значит спер? Все идеи лежат в одной копилке. Вопрос в том, на что ты готов. Вот на что ты готова?
— Не играть в игры с дьяволом. Очень яркую, цепляющую историю ты замутил. Но очень страшную. Возможно сейчас играть в такие символы? Ведь человеческая жизнь одна...
— А нечеловеческих сколько?
— Хм, но если кто-то кому-то душу продает, то у него, наверное, имеется ответ на этот вопрос...
— М-м-м...
Чего у Шаповалова сроду не было — это чувства меры. В данном случае, для талантливой музыки — это гипероблом.
Альбом “Чорчовон” мог бы стать сенсацией года именно из-за своей начинки, из-за глубокого и насыщенного голоса певицы Нато, из-за неожиданности ощущений. Манипуляции со страхом и отчаянием перечеркнут саму возможность внимания к нему. Любовь, заложенная в этих песнях, вряд ли найдет выход, может слышаться как ненависть. Поскольку женщина в чадре у микрофона — неуместный символ в стране, омытой детской кровью.
