“Дорогие москвичи! Мы, жители многострадального Беслана, выражаем вам чувство огромной благодарности за вашу поддержку, участие и материальную помощь.
Погибли сотни ни в чем не повинных людей, погибли дети. Для нас сегодня настали самые трудные дни. И в эти страшные дни вы, москвичи, проявив чувства сострадания и милосердия, с нами. От имени всех матерей пострадавших детей в теракте хочу сказать вам огромное спасибо!..”
До самолета оставался час, “копейка” назойливо пыхтела и рвалась в аэропорт, когда в последний момент пришла незнакомая женщина и протянула мне это письмо. “Напечатайте, если можно, в вашей газете. Это от всей нашей улицы Первомайской — вы знаете, у нас здесь много детишек погибло”.
Третьеклашку Алину, дочку Бэллы Цгоевой, принесшей письмо, вынес на руках спецназовец. Он не добежал до “скорой” — пуля снайпера оказалась быстрее. Парень рухнул на колени, но девочку не уронил. Ее подхватили другие.
— “Пульки кругом свистели, я и сейчас, как только закрою глаза, их слышу. А еще я помню каждого боевика, они ко мне каждую ночь приходят, обещают убить”. Вот такие сны она мне рассказывает по утрам, — горько вздыхает Бэлла Цгоева. — А на самом деле не спит она по ночам — боится. Весь город не спит...
Первое чувство — выжили! — прошло. И теперь радость в Беслане сменилась жуткой депрессией. На повестке дня другой вопрос: как жить дальше?
— Моральное состояние и у детей, и у взрослых просто ужасное. Это лишь кажется, что самое страшное уже позади, — для большинства из них все только начинается, — говорят психологи, работающие в Беслане. — Острая реакция на стресс прошла, теперь у всех т.н. посттравматическое стрессовое расстройство (ПССР) и полное нежелание жить. Если человек строит дальнейшие планы и о чем-то мечтает, мы благодарим Бога — значит, за него можно не беспокоиться. Но таких на весь город — единицы.
В Беслане новая волна похорон. Приходят новости из Ростова, из 124-й лаборатории. Опознано 23 человека, одиннадцать, еще десять. Экспертиза по ДНК не оставляет надежды — число пропавших без вести тает с каждым днем. Количество трупов снова не совпадает с теми, кто еще ищет. Первых, как ни странно, больше. “Наверное, за ними некому прийти — семьями ведь гибли”, — говорят судмедэксперты.
Время лечит. Это не про Беслан. Город живет слухами. Точной информации — ноль. Расследование засекречено, все контакты запрещены. Но и месяц спустя после трагедии вопросов не становится меньше, а ясности — больше.
ВОПРОС ПЕРВЫЙ: куда делись дети, которых видели живыми? У нескольких человек сразу помутилось сознание? В том числе и у их родителей? Разве такое бывает?
Экспертиза показала, что бывает.
— Алана Батагова... Алана Батагова... — маленькая девочка с огромными, как блюдца, голубыми глазами, повторяла свое имя снова и снова. Небольшой осколок в ноге, слегка обожжена спина — на фоне других детей, которых выносили из школы, целехонькая. Но девочку все равно на “скорой” отвезли в бесланскую больницу.
А потом она исчезла. Ее фотографии были развешаны по всему городу. На стене в больнице знакомую малышку разглядели врачи, которые на коленях везли ее в больницу. Они-то и позвонили отцу: “Точно жива, ищите!” Подтвердил и незнакомый мальчишка: “Видел ее — разве такие глазищи забудешь?”
Ни про жену Марину, ни про старшенькую Юльку ничего подобного не говорили. И Аслан молился Богу — пусть из трех выживет хоть одна! Он искал малышку везде, но все бесполезно.
...Аслан качает коляску с грустным Сосликом — малышу год и месяц, Марина еще кормила его грудью, и теперь он капризничает без мамкиного молока.
— Я не смирился, вы не подумайте, но я сдал кровь на ДНК, — будто оправдывается Аслан. — Только для того, чтобы убедиться, что Аланы там нет. А потом уже будем думать, где и как ее искать.
Искать Алану не пришлось. В Ростов он поехал за всеми тремя...
Костя Мамаев — единственный в Беслане, кто отказался сдать кровь на ДНК. В школе была его единственная дочка Сабина. Он лично видел, как ее вынесли из горящего спортзала, она еще сказала ему: “Па, со мной все нормально, не волнуйся за меня”, и все время что-то показывала руками. Он в ответ тоже жестикулировал, говорит, успокаивал. Это был их тайный язык, с детства. Девочку на носилках донесли до белой машины и положили внутрь.
— Саба, ты на импортной машине поедешь, — Сабина улыбнулась: покататься на иномарке было ее давнишней мечтой. А Костя побежал опять к школе, спасать других детей.
Больше он свою Сабу не видел. Девочка пропала, исчезла, испарилась. Осталась только пленка — высокая худенькая девушка лежит вполоборота на носилках, а рядом носится Костя. Эту кассету смотрели потом в прокуратуре, милиции, Госдуме.
— Ну вот же, вот же она, видите?! Почему же вы ее не ищете? Если ее нет ни в больницах, ни в морге, значит, Сабу похитили! — все не сдавался отец. И так — весь месяц.
Теперь Костю Мамаева объявили сумасшедшим.
— “Померещилась вам ваша девочка, погибла она, смиритесь”, — вот так нам везде говорят, — возмущается тетя пропавшей Сабины Лида. — Ведь ту белую иномарку нашли, и водителя тоже. “Да, говорит, была девочка, — подтвердил мужик. — Отвез ее, помню”. А потом: “Ничего не помню, у самого горе, внучку найти не можем, отстаньте!” Сколько мы заявлений в милицию и прокуратуру написали, а у нас их не брали — ну нету в Беслане пропавших без вести! И значит, искать никого не надо! Мы не будем сдавать кровь на ДНК — чтобы нам под видом Сабы отдали останки чужого ребенка?!
Заявление о пропаже девочки у Мамаевых все же приняли, а сам Костя оказался на операционном столе, хотя никогда раньше не болел. В больнице и мама Сабы — она сейчас в Москве, восьмая операция на почках.
— Выйдет Костя из больницы и поедет в Ингушетию, искать дочку — а что остается, если никому до нас дела нет?.. Эх, нет у нас правды, — устало заключает Лида. — Нету, одно вранье. И от этого вранья люди уже с ума сходят...
ВОПРОС ВТОРОЙ: он следует из истории Сабины Мамаевой и до сих пор не дает никому покоя. Могли ли боевики уйти и захватить с собой детей? Сколько террористов было на самом деле и каков состав банды? И главное — почему все-таки Беслан?
Собственно, над этими проклятыми вопросами и бьются сейчас десятки следователей Генпрокуратуры и оперативников ФСБ и МВД.
По данным наших источников, у террористов был запасной “аэродром” — такая же школа в Дигоре. Это небольшой городок в 50 километрах от Владикавказа.
Запасов еды — сникерсов, фиников, хлебцев — у боевиков было ровно на три дня. После чего они все равно бы взорвали школу.
В банде действительно произошел раскол — взбунтовались трое, две шахидки и боевик, муж одной из смертниц. На второй день обеих женщин подорвал Полковник — просто нажал на кнопку, и “пояса шахидов” разорвали их в клочья. А потом в соседней комнате застрелил и третьего непокорного. Бунтари до сих пор не опознаны. Впрочем, как и большинство террористов. За их телами никто не приходит, родственники боятся мести, а их “пальцы” нигде не “засветились”, и значит, по другим преступлениям они не проходили. Или их данные каким-то образом исчезли из милицейских баз.
Кстати, до сих пор не опознаны и несколько участников нападения на Ингушетию 22 июня 2004 года, где погибло около сотни человек, в основном сотрудников правоохранительных органов. “Дело о нападении на Ингушетию” уже практически раскрыто и в отношении 18 террористов направлено в суд; еще 12 человек арестованы и около 40 объявлены в розыск. В Беслане стреляло оружие, похищенное с милицейских складов в Ингушетии; костяк захватчиков школы — Изнаур Кодзоев, Магомед Аушев и Владимир Ходов (он же Абдулла) — участвовали в рейде на Ингушетию. Связь двух событий самая прямая.
— Многие боевики еще до операции в Ингушетии учились в медресе в Оренбурге, — говорят следователи. — А к этому теракту они готовились в ингушском селе Сагабаш, в открытую совершали намаз, ни от кого не прятались. Разве что SMS-ку заранее не отправили: “Идем брать школу”...
Негра среди боевиков не было, хотя какой-то труп с черным от копоти лицом в первые дни показали по ТВ. Когда “негра” приподняли и перевернули, спина у него оказалась белой. Арабы действительно были — двое. Но кто они и откуда, по-прежнему неизвестно. Один из них стрелял из пулемета детям в спину, когда они побежали после взрыва. Этому подонку спецназовцы отрезали потом голову.
И в Ингушетии, и в Беслане среди руководителей терактов помимо Шамиля Басаева фигурировал некто Магас. 22 июня, переодетый в форму с надписью “ОМОН”, он лично расстрелял и.о. министра Ингушетии Абукара Костоева и двух сотрудников прокуратуры на Экажевском перекрестке Назрани.
В конце июня прошло сообщение: Магомед Евлоев, он же Магас, убит при задержании. На самом деле настоящий Магас скрылся тогда в лагерях “Талибан”, в лесах Ингушетии и Чечни. Скорее всего там он и сейчас.
Кстати, и Евлоев, и Аушев — тейповые фамилии. Руслан Аушев был в школе 2 сентября и вывел 26 заложников, в основном грудничков. Почему его туда пустили? Боевик Магомед Аушев не только родственник бывшего президента Ингушетии, но и его бывший охранник.
Уже после захвата школы выяснилось, что Магас-Евлоев на самом деле бывший ингушский милиционер Али Мусаевич Тазиев, якобы героически погибший при исполнении служебного долга еще четыре года назад. Однако среди убитых боевиков Магаса-Евлоева-Тазиева нет. Как нет пока информации, что Магас-Евлоев-Тазиев вообще лично участвовал в нападении на бесланскую школу. Не подтверждает это и единственный живой боевик Куваев. “Пока не подтверждает”, — впрочем, оговариваются следаки, намекая, что при теракте могло быть и по-другому.
— Тазиев еще в 2000 году по суду признан погибшим, и его родственники получают за него приличную пенсию — как за героя! И прокуратура до сих пор не подала протест, — возмущаются наши источники. — А Тазиев с тех пор, как был “убит”, участвовал в подрыве колонны федералов в Ножай-Юртовском районе в мае 2003-го, а спустя два месяца убил главу села Гордали.
Родные Сабины Мамаевой, совсем не богатые люди, отказались получать 100 тысяч рублей, которые выдают родственникам за погибших. Для них Саба жива. Они верят, что найдут ее, — и никто не посмеет отнять у них эту надежду. Даже если никогда не подтвердится, что Магас-Евлоев-Тазиев в школе все-таки был. И, захватив детей, невероятным образом сумел скрыться...
ВОПРОС ТРЕТИЙ: о роли директора школы Лидии Цалиевой и спасшихся учителей.
“Вы кинули наших детей, поэтому и выжили!” — бросают в глаза тем, кто все-таки сумел выбраться из пекла. Лидии Александровне за 70, она всю жизнь отдала детям. В Беслане ей теперь лучше не появляться — разорвут на части. Весь город обвиняет ее в том, что это она по дешевке наняла чеченов и ингушей на ремонт школы. А те устроили в спортзале склад.
Следствие установило, что ремонта в спортзале не было. Склада — тоже. Так же как и “дешевых” чеченов и ингушей. Боевики действительно вскрывали полы — боялись, что “альфовцы” смогут таким образом незаметно к ним подобраться. А “косметику” успели сделать лишь в нескольких классах. Как обычно, за копейки, с утра до ночи в школе работали трудовик Александр Михайлов и завхоз Светлана Баликова. Оба погибли.
— Лидия Александровна невероятно мудрая женщина. И очень деликатная, — говорят про своего директора коллеги. — Конечно, нам хотелось, чтобы директор был помоложе, но этого никто не сказал бы ей в лицо. Пусть работает до тех пор, пока может, — это было наше общее решение. Она же никому отказать никогда не могла. Школа рассчитана на 900 человек, а у нас всегда больше тысячи училось, классы переполнены.
“Она пила с боевиками чай!”; “Как она, старуха, выжила, если у нее сахарный диабет? Ведь дети с таким диагнозом поумирали? Значит, втайне от всех колола инсулин и что-то ела!” — из уст в уста передаются по Беслану все новые подробности. Как итог — на стенах школы появилась надпись: “Директриса — сволочь!”
— Да, она пила с ними чай! Потому что Лидия Александровна — дипломат и до последнего верила, что разговорами можно что-то изменить... — не сдаются учителя.
В принципе те же самые претензии — почему живой? — можно было бы предъявить и 84-летнему бывшему учителю истории Заурбеку Харитоновичу Гутиеву. Первый раз его похоронили еще на Мамаевом кургане — его фамилия в числе погибших до сих пор значится на мемориальной доске. Он тоже оказался в заложниках в школе и сумел спастись.
— Он же у нас спортсмен, всю жизнь работает, поблажек себе не делает, — говорит его невестка Алла. — Как он выпрыгнул? Что делал? Ничего не помнит. Болеет теперь, на улицу редко выходит. Последние дни все у него перемешалось — и Беслан, и Сталинград. Воюет во сне...
Покалеченным солдатам-афганцам, вернувшимся домой не в цинке, советские чиновники бросали в лицо: “Мы вас туда не посылали”. Спустя двадцать лет молоденькой учительнице бесланской школы, вытащившей на себе троих детей, пришлось, рыдая, оправдываться:
— Ну простите, что они меня не убили!..
ВОПРОС ЧЕТВЕРТЫЙ: будет ли война с Ингушетией?
40-й день, точка отсчета, после которого, по осетинской традиции, у родственников погибших развязаны руки для кровной мести. По оперативной информации, осетины сейчас активно скупают оружие у преступных группировок. Существует даже негласное табу: им — не мешать.
Аслан Тебиев стал заложником во второй раз. До этого он был в плену в Урус-Мартане. Похищения людей и продажа в рабство к ингушам и чеченцам еще лет пять назад были в Осетии обычным делом. В Беслане нет ни одной улицы, где бы не скидывались на выкуп соседа.
В школе у Аслана погибла мать, Фатима Тебиева, начальник Пенсионного фонда района, старики за доброту и долготерпение называли ее “нашей матерью Терезой”. Погиб муж Зарины, его родной сестры, Руслан Фраев — его застрелили еще в первые минуты захвата, он сутки лежал перед школой и истекал кровью. Погибла от взрыва мать Руслана Фариза. Зарина до сих пор в больнице. Их дочку, трехлетнюю Алину-Алсу, с ожогом правой ноги уже выписали домой.
...Его украли вместе племянником в декабре 1998-го, когда они продавали машину.
— Сначала за них требовали три миллиона долларов — или пришлют отрезанные головы, — вспоминает отец Аслана Руслан. — А потом, через четыре месяца, когда от ребят остались лишь кожа да кости, отдали за 120 тысяч. И посредников, и похитителей мы искали сами, прокуратура даже дело не возбудила. “У нас сейчас 60 человек в рабах, некогда всеми заниматься”, — вот так мне и сказали.
— У меня уже кости скрипели. Буханка хлеба на неделю, да еще круглые сутки в бетонном подвале. Выводили только к телефону, чтобы плакал в трубку, — рассказывает Аслан. — Я сразу понял: ЭТИ никого не пощадят. Они кидали малышей в окна, те бились, дети орали от порезов и ужаса — чтобы остальные быстрее бежали внутрь школы... Помню Абдуллу-Ходова, его ранили в руку при захвате. Он все время был в спортзале, проклинал нас: “Вы все пропащие люди. Не верите в Бога, пьяницы, наркоманы. Была б моя воля, поголовно бы всех расстрелял!”; “Любого вашего милиционера можно за пять рублей купить”. На второй день, когда они злились и перестали давать воду, Ходов откровенно радовался — развязка близка. “Молитесь! Кто попадет в ад, кто в рай. Вы все умрете вместе с нами!” Надо было штурмовать еще 1 сентября, боевики полдня развешивали взрывчатку. Конечно, многие бы погибли. Многие, но все равно не столько.
Муж Марины Куркузашвили погиб на границе с Ингушетией, он был милиционером. Марина осталась одна с тремя детьми. Из-за т.н. осетино-ингушского конфликта Осетия несколько лет была “особой зоной” — с соответствующими надбавками. Три года Марина судилась с МВД из-за “боевых”, выиграла все процессы и все равно ни копейки не получила. Сказали, что денег в бюджете на выплаты нет. Чтобы купить детям форму, она продала единственный телевизор...
В заложниках кроме Марины с тремя детьми была ее родная сестра Тоня с двумя сыновьями, из села на праздник приехала бабушка. Тоня погибла, бабушка в больнице, а Марина собирает справки на усыновление, — теперь она одна, не имея даже квартиры, будет поднимать пятерых малышей.
— Памперс и инвалидная коляска — это все, что вместо обещанных “боевых” в 37 лет получил мой брат Петька за отличную службу, — устало говорит Надежда Гуриева, преподававшая в 1-й школе историю. — Ему предложили поделиться — отдать нужным людям половину. Петька ни в какую: “Я здоровье потерял, а кто-то будет жировать?” Такие предложения поступают всем — законных “боевых” никто не видел.
Двое детей погибли у Надежды Ильиничны в школе. Она спаслась с самой младшей, 7-летней Ирочкой. Борю и Веру узнала по кусочкам костюмов — они все лето репетировали мамбу, хотели станцевать на празднике.
— Нам говорят: помиритесь с ингушами. А я с 3-го числа их людьми не считаю, — качает головой Руслан Тебиев. — Наши предки называли их “танак шар” — в переводе “мягкое темя”, как у ребенка, или “тонкая голова”. Ненормальные, недоразвитые значит. “Ты будешь настоящим осетином, если убьешь 10 чеченов и ингушей”, — теперь я всем говорю только так.
ВОПРОС ПЯТЫЙ: кто ответит за четыре сотни погибших? И уже набившая оскомину гуманитарка — когда, наконец, до пострадавших дойдут гигантские суммы, которые присылают в Беслан со всего мира?
— Знаешь, чем мы занимаемся? Отписки сочиняем, — матерятся опера. — То одна комиссия, то вторая, то десятая. Ищут крайних. И ищут только в Осетии. Не в Ингушетии, откуда они пришли. И не в Чечне, где годами оттачивали свое “мастерство”.
Президент Путин сразу после теракта отправил в отставку двух осетинских министров — ФСБ и МВД. Потом об отставке правительства заявил Александр Дзасохов, хотя сам остался на месте. Реально же за бесланскую школу ответили лишь министр здравоохранения и министр культуры Северной Осетии, остальные уже хорошо пристроены.
Снят с должности глава администрации Беслана Борис Уртаев (“Он не дворец себе строил, как другие, а город хоть немного в порядок привел”), под следствием бывший начальник РОВД Мирослав Айдаров (“Хороший опер был, и месяца на должности не продержался”).
— Северная Осетия — банановая республика с тотальной коррупцией. Большинство жалоб парламентской комиссии, работавшей в Беслане, — из этой серии. На всех ключевых должностях только свои люди... С деньгами, которые перечисляют для пострадавших, тоже не все так просто. Все средства переводятся в Банк развития регионов (БРР), они остаются там на транзитном счете. Его открыли еще до Беслана, после очередного теракта, мягко говоря, не совсем законно, — утверждают наши источники. — Банк этот в народе называют дзасоховским, министр финансов Уртаев его раньше возглавлял. Впрочем, дальше прокурорской проверки дело не пошло — всю информацию тут же закрыли.
Все деньги, которые переводят в БРР на конкретных пострадавших, никто из заложников еще не получил. И в том объеме, в каком их присылают, вообще вряд ли получат. Выдаются лишь обещанные 100 тысяч рублей (за погибшего), 50 тысяч (тяжелораненым) и 15 тысяч (просто заложникам).
— В первую очередь нужно обеспечить сирот — их у нас 26 человек, — говорит председатель объединенной рабочей комиссии по распределению средств Маирбек Туаев. У него самого в школе погибла дочка, а из 40 членов комиссии — почти все пострадавшие. — Потом — тяжелораненых. Ну, а дальше мы еще не решили, будем разбираться в каждом конкретном случае.
— Мы не знаем, сколько реально денег приходит — все суммы нам неподконтрольны, документы нам не показывают, все на словах, — утверждает другой член комиссии Олег Фраев. — Только после “354 заложников” я не верю ни единому слову властей. Душевный онанизм — вот как называется то, чем мы сейчас занимаемся. Пока наша комиссия не получит юридического статуса, власти с заложниками считаться не будут.
А в администрации президента Дзасохова уже вовсю обсуждают, что распределением средств должны заниматься специалисты. Чтобы было у них отдельное помещение, свой счет, зарплата и т.п. — короче, все как у людей.
Бывшие заложники приходят на почту — адресные переводы им выдают. И со слезами благодарят таких же простых людей за любую копейку.
...Вместе с письмом Бэлла Цгоева принесла шампанское и вышитую скатерть. Шампанское мы выпили в редакции. Скатерть я подарила маме. Письмо мы публикуем.
Только вот непонятно, кто и когда ответит на проклятые вопросы Беслана.
