Берут всеми любимую книжку, ставят спектакль — и думают, будто успех обеспечен. Интерес зрителей — да, обеспечен. А успех, увы, не всегда.
“Приключения Тома Сойера” — книжка смешная, добрая, а как задумаешься — геройская.
Десятилетние мальчишки Том и Гек рискуют своей жизнью ради спасения чужой. Они до ужаса боятся индейца Джо — мстительного и безжалостного негодяя. Они клянутся никогда никому не говорить, что видели, как Джо убил доктора. Они точно знают: если скажут — Джо убьет их. Но видеть, как невинного тащат на виселицу, оказывается выше их сил.
Этот безвинно осужденный — не родственник Тому, не уважаемый человек. Это бродяга, пьяница, забулдыга — по-нынешнему бомж.
Мало кто способен преодолеть смертельный страх. Мало кто способен сделать это ради бомжа. Но Том идет в суд и дает обличающие показания.
В ТЮЗе, рассказывая эту историю, поют и танцуют (мюзикл). Это был бы хороший спектакль...
Есть мнение, что театр — это кафедра, второй университет, сеялка разумного-доброго-вечного. Более современный взгляд: театр должен развлекать и делать нам красиво; а сейчас главное, чтобы еще и смешно.
Но сегодня, когда телевизионное геройство выражается в поедании живых глистов (“Фактор страха”), пусть хотя бы детям, пусть хотя бы со сцены ТЮЗа показали настоящих героев. Тем более что у Марка Твена они живые, не лубочные, ненавидят умываться, делать уроки, а хотят только хулиганить, бездельничать, обманывать взрослых и играть в пиратов.
И вот премьера “Приключения Т.С. и Г.Ф.” — яркий, музыкальный... Здесь полагалось бы сказать “веселый спектакль”, но веселье в основном идет на сцене, публика смеется редко.
Вот тетя Полли — у Марка Твена она пожилая, строгая, набожная и безумно любящая сироту Тома. А в ТЮЗе тетя Полли — молодящаяся, с глубоким и насыщенным декольте (оч-чень эротично); она постоянно поворачивается к публике спиной, задирает юбку выше талии и виляет тем, что ниже.
Искренне одобряю канкан, мулен руж и др. и пр. Но делать это надо обязательно с блеском. Тетя Полли — это не мулен руж, движется она плохо, когда поет — слов не разберешь; это советская девушка с веслом, которая стала девушкой с шестом (уловила дух времени).
Студентка — постановщица спектакля взяла, что могла, из “Гуд-бай, Америка!” и других спектаклей Яновской и Гинкаса, но взяла как-то очень грубо. Так смешной, но неумело рассказанный скабрезный анекдот превращается в пошлятину и сальность; вместо смеха вызывает скуку, а у некоторых и тошноту. А уж если похабщину несут при детях...
Это очень странно еще и потому, что Яновская и Гинкас, любя остроту, ненавидят пошлость, бессмысленное комикование. Хотя, кажется, уже в “Свидетеле обвинения” кто-то точно так же семенил и пищал, изображая карикатуру на секретаршу. Но дело в том, что интерес к карикатуре редко живет дольше трех секунд. Смотреть на нее два часа — помрешь от скуки.
Поскольку за убийство судят пьяницу, весь наличный состав начинает исполнять длинную песню “Папа, не пей”.
Это — весь текст песни, а длинная она потому, что эти три слова повторяются сто раз: папанепей! папанепей! папанепей! (калька с эпизода “Бросай курить!” из “Гуд-бай, Америка!”).
Если театр все же кафедра, то это очень благородная проповедь трезвости. Но скажите, разве в зале алкоголики? Нет, тут не Госдума, тут в основном дети с мамами.
Если в зале дети, чьи папы пьют, то таким детям слушать эту забавную папунепей очень тяжело. Это для них рана, напоминание об ежедневной пытке, а пользы никакой. А вдобавок еще и издевательское (с их, детской точки зрения) веселье над их настоящей трагедией. Так похабный анекдот совсем не смешит того, у кого жизнь только что рухнула из-за измены.
...На кладбище негодяй Джо с ножом в руках (Том и Гек прячутся за надгробием) угрожающе говорит доктору: “Я сейчас отрежу вам...” — артист вешает над зрительным залом бесконечную паузу и медленно опускает взгляд от лица доктора, вниз по животу доктора, до ширинки доктора. Оч-чень понятно. Даже доктор понимает и закрывает причинное место руками, как футболист, ждущий штрафного удара.
Это такой юмор. (Да! Забыл сказать: после паузы Джо заканчивает фразу: “...ушки”.) Хотел, значит, отрезать уши, но забыл, где они растут. Это юмор из “Аншлага” и т.п. юморных телепередач, успешных, рейтинговых. Вот и ТЮЗ туда же.
Наверное, такие шутки выглядели смело во времена СССР, когда “секса не было”. Но теперь их повсюду полно (и таких шуток, и такого секса).
В книге “Приключения Тома Сойера” секса нет (перечитайте), а театр зачем-то вставляет. А оно не лезет.
На сцене судят за убийство (настоящее!) и осуждают невинного! — почему это повод для абсолютно не смешных кривляний прокурора и адвоката?
Безымянные адвокат и прокурор — не лица, а типы. Это “адвокат вообще” и “прокурор вообще” — но почему они идиоты и кривляки? Нет-нет, мы понимаем, что это театр, это комедия. Но почему это глупая и несмешная комедия? Почему благородная профессия защитника изображается кретинически?
В книге этот суд совсем не смешной. Но мы же в театре, у нас тут игровая стихия и образы материально-телесного низа, и прочие прелести, которые всегда отыщет и научно оправдает циничный одобрятель пошлости.
Подлое убийство беззащитного доктора (ножом в живот) в ТЮЗе показывают как балет, красивый танец. Эстетизация убийства, превращение смертного греха в изящные экзерсисы — очень современно.
Тетя Полли “переосмыслена” — а зачем? Единственный ответ: для смеху. Адвокат превращен в дурачка — а зачем? Для смеху. Кто-то решил, что детям будет смешно.
Уважаемые господа артисты и художественные руководители, вам самим-то смешно? Если да — нет вопросов. Если нет — за кого вы держите публику?
Том Сойер в спектакле очень хорош, и Гек, и Сид, и текст пьесы, и песня про крысу... Но главное в книжке Марка Твена — чистота, доброта и геройство — убито пошлостью. Просто так, от нечего делать, как Треплев — чайку.
Студенческая постановка? Но студенты потом вырастают. И несут нам “новое слово в искусстве”, изображая Дездемону — шлюхой, Гамлета — педерастом, и настолько успешно выдавливают из себя раба приличий, что, ставя “Чайку”, заставляют Аркадину делать публичный минет.
У треклятого телевизора по сравнению с театром есть одно важное преимущество. Если, соблазнившись названием или просто по ошибке, вы, включив ящик, обнаружили, что попали не туда, — щёлк. А в театре сидишь как минимум до антракта, и отправить ребенка “в другую комнату” невозможно.
Мой добрый знакомый (работает в ТЮЗе), приглашая меня, спросил, сколько лет ребенку. Услышав ответ, обрадовался:
— Девять? Годится! В самый раз!
Теперь думаю, что здесь скрыта большая двусмысленность. Радость (“годится!”) — вроде бы хорошо. Но зависит от того, кто радуется: добрый сказочник или людоед? (Шучу.)
Дети планеты Земля очень годятся продавцам стрелялок, ужастиков, сникерсов, фанты и детских порножурналов типа “Молоток”. И они достают наших детей везде, где могут.
