Дорога в войсковую часть была тяжелой: пятеро суток в плацкартном вагоне — из Алтайского края в Читинскую область. Но Светлана Михайловна Фомовская очень волновалась за больного сына, за Женьку, которого лишь пять недель назад проводила в армию. Вместе с сестрой она не раздумывая отправилась в нелегкий путь...
Уже в дороге ее настигла страшная весть. Из части сообщили, что сын “покончил жизнь самоубийством”...
Женя, Женечка… Здоровяк баскетбольного роста, умничка с открытой улыбкой, балагур и душа компании...
Что было потом, когда Светлана Михайловна наконец добралась до части, она помнит очень хорошо, хотя едва держалась на ногах от горя. Был пьяный судмедэксперт, грубый командир и еще какие-то “начальники”, твердившие, что “она ничего не докажет”.
И тело сына — в синяках и ссадинах...
Был еще солдат-дагестанец, который бросил ей в лицо: “Это наш подарок русской матери…”
В городке Яровое (Алтайский край) о Женьке говорят так, словно он был святым. Не потому, что его больше нет, — потому, что это правда. Жизнерадостный, целеустремленный. Богатырь — рост 196 см, мужественные черты лица, атлетическое сложение. Учился, как говорят школьные педагоги, “в полную силу своих возможностей”. На субботник — он первый, на соревнования — тоже. Увлекался техникой, любил семейные “Жигули” и ни дня не мог прожить без компьютера.
В армию Женя напросился сам. Для того чтобы попасть в нынешний весенний призыв, он экстерном сдал госэкзамены в училище и получил диплом программиста. 31 мая 2004 г. ему устроили веселые проводы. На фотографии, сделанной друзьями, стриженный под машинку Женька широко улыбается. Тогда все улыбались...
Через три дня рядовой Фомовский позвонил из Барнаула и сказал, что сегодня их повезут куда-то “за пять тысяч километров”.
— Я очень удивилась, — вспоминает Светлана Михайловна. Сейчас она уже может говорить о сыне, хотя нет-нет да и задрожит голос... — Женю ведь обещали оставить служить в военкомате в Барнауле — компьютерщиком у генерала. И печать об этом поставили в военный билет...
Его отослали почти за три тысячи километров, в город Приаргунск Читинской области: погранвойска, часть 2018. 30 июня мать впервые поговорила с Женей по телефону. Он сказал, что в дороге его продуло и он неважно себя чувствует. Мать наказала, чтобы он обратился в медпункт, на что сын заметил: “Здесь пока не упадешь, врач тебя не примет”. И еще он сказал, что берцы ему выдали 44-го размера. Мать остолбенела: “Как же в них можно ходить? У тебя ж 46-й?! Да еще портянки, поди, наматывать приходится. Значит, 47-й тебе нужен!”
Она никак не могла понять, как можно ходить в обуви на два размера меньше, да еще бегать пятикилометровый кросс?
— Не подумайте, он не жаловался, — вздыхает Светлана Михайловна. — Он со мной бодро разговаривал, просто рассказывал новости. Я еще три раза ему потом звонила, он говорил, что чувствует себя все хуже, поднялась температура, начал задыхаться. Я не выдержала, сказала, что скоро приеду к нему вместе с сестрой, привезем лекарства. Да и с обувью вопрос как-то решим. Он очень обрадовался.
Наготовили еды, таблеток закупили и — поехали.
Из Барнаула до Читы — четверо суток. Там пересадка. И еще 500 км до части... Светлана Михайловна решила позвонить домой, сказать, что жива-здорова. И услышала страшное известие...
— Жени больше нет, — сказал, едва не рыдая, муж. — Полчаса назад пришла телеграмма, что он покончил жизнь самоубийством...
В Приаргунске женщины попытались сразу же попасть в морг, но военные, встретившие их в части, повели себя странно. Они явно тянули время. Говорили: поешьте, чайку попейте — а о трагедии ни слова. Только после того, как командиру подтвердили, что вскрытие тела произведено, им наконец разрешили поехать в морг.
— Нас встретил абсолютно пьяный мужчина, — возмущается Светлана Михайловна. — Представляете, это был судмедэксперт, только что делавший экспертизу! Да разве он что-то мог разобрать в таком состоянии?
Они сами взялись осматривать тело. С ужасом и слезами. Но это было нужно — чтобы сравнить результат собственного осмотра с заключением эксперта.
— Женя был весь в синяках. — Голос матери дрожит от страшных воспоминаний. — Голова распухла, на затылке вмятина, задняя часть головы багряного цвета. Прикушена губа... Пальцы рук были крепко сомкнуты. На теле мелкие раны... На шее — следы от чьих-то пальцев, на плечах тоже. На левой руке у него были две глубокие раны по 4,5 см. С правой стороны спины еще три раны. Половые органы, извините за подробности, багряно-красные, с фиолетовым оттенком, распухшие. В паху с обеих сторон большие круглые зеленовато-синюшные пятна. Ноги в язвах... Подушечки пальцев на ногах словно срезаны лезвием, на одном пальце кость проглядывает — наверное, из-за этих берцев проклятых!
Надо ли говорить, что ничего подобного в акте экспертизы не было. Даже цвет волос эксперт Прозоровский перепутал: написал “темные”, а они у Жени были светлыми.
Фомовских сопровождал подполковник юстиции Дуняшин — заместитель военного прокурора Забайкальского регионального погрануправления ФСБ РФ (сокращенно ЗабРПУ. — Авт.). Ему-то женщины и высказали категорично: Женю убили и повесили. И кто-то очень сильно хочет скрыть факт преступления.
Ответ подполковника обескуражил Светлану Михайловну и ее сестру: “А вы докажите, что побои есть!” И добавил: мол, тело родителям вообще могут не отдать. Или вернут, когда оно “забулькает”.
Казалось бы, что за бредовые угрозы? Но тело им действительно долго не выдавали. Уже позже Светлана Михайловна догадалась, почему это делали. Ведь и впрямь ждали, чтобы оно “забулькало” и “потекло” — тогда уже не видны будут синяки и прочие следы побоев... Командование части вообще настаивало на том, чтобы захоронить Женю на заставе.
Четыре дня провели Фомовские в Приаргунске. Чтобы попасть в часть, им приходилось буквально отлавливать машину командира у ворот — иначе их не пропускали. И еще запрещали разговаривать с сослуживцами Жени, солдатами-срочниками. И все же Светлане Михайловне удалось кое-что узнать.
Оказалось, что в этой части служит группа дагестанцев, весьма враждебно настроенных к русским. За пару недель до гибели Жени они устроили грандиозную разборку, в которой участвовало в общей сложности около 120 солдат. Обычно после таких драк, которые там не редкость, к части подтягиваются земляки этих самых дагестанцев — с рынков, базаров... Командир части Алдашкин об этом знает и, говорят, именно поэтому постоянно ходит с оружием и с охраной: опасается за свою жизнь.
Узнали женщины и некоторые подробности гибели Жени. Рядового Фомовского недосчитались на построении 9 июля, а когда стали искать, обнаружили повешенным на территории полевого учебного центра, в полуразрушенном здании. Он “висел” на ремне, но при этом его ноги… твердо стояли на земле.
Фомовским показали место трагедии. Разум матери отказывался понимать произошедшее. Даже если Женьке было очень трудно в армии, разве стал бы он вешаться к ее приезду? Напротив, он ждал ее с нетерпением...
От этих мыслей Светлану Михайловну отвлек юнец-дагестанец.
— Это наш подарок русской матери... — прошипел он и быстро отошел в сторону. Тут же вспомнила она разговоры, что дагестанцы в части дерутся с русскими ребятами, и только руками всплеснула: ну почему именно Женька?!
Позже родители получили официальное письмо из прокуратуры, где им сообщили, что “факты притеснения русских солдат дагестанцами являются надуманными”. Что же касается пьяного судмедэксперта, то про него в письме тоже упоминалось. Дескать, он действительно выпил, но уже после завершения экспертизы.
Лишь 13 июля Фомовским наконец-то позволили забрать сына. Все это время труп находился хоть и в холодильнике, но при температуре +10. Так что все прогнозы о его состоянии сбылись.
После этого мать долго умоляла “господ офицеров” помочь найти ей рефрижератор, чтобы отвезти тело сына домой. За ее же собственные деньги! И получила циничный ответ: “Никто не хочет везти “груз-200”. А узнав, что Фомовская собирается сделать повторное вскрытие, чтобы точно установить причину смерти сына, добавили: “На повторное вскрытие нужно разрешение, а его вам здесь никто не даст. Езжайте домой, хороните, потом добивайтесь эксгумации и тогда попробуйте доказать, что его убили...” И про берцы эти злосчастные говорили, что он “сам такие просил”. Даже написали официальную бумагу, что Евгений “скрыл от командования факт получения со склада обуви несоответствующего размера и никому об этом не доложил. При поступлении от него жалобы на тесную обувь ему незамедлительно была бы выдана обувь подходящего размера...”
Тело Жени все же удалось вывезти из части. Женщины сами одевали покойного, сами сколачивали внутренний — под цинк — гроб. Сами договаривались с работниками багажного отделения поезда. И билеты покупали за свой счет.
Правда, от части женщинам все же выделили сопровождающего. Но толку от него не было совсем. Более того, в Чите сопровождающий вообще задержал отправку гроба, и цинк целый день простоял на перроне, на виду у всего честного народа...
Для Фомовских же каждая минута промедления была как нож в сердце: они торопились сделать экспертизу. В итоге Жениной маме совершенно немыслимым образом удалось провести вскрытие... по дороге домой.
В Новосибирске Светлана Михайловна добилась проведения “гражданской” экспертизы. Вскрытие делали профессора в присутствии сестры Светланы Михайловны. Она потом рассказывала, что эксперты были в шоке, увидев ноги Жени: “Проще было отрубить себе пальцы на ногах, чем каждый день испытывать такую боль”. И в бронхах у него обнаружили очень много слизи — результат приличного бронхита.
Но беда в том, что второй акт исследования родственникам на руки не выдали, потому что прокуратура не признает Фомовских потерпевшей стороной. И сделать так, чтобы компетентные органы “почувствовали разницу”, они не могут.
В конце августа нынешнего года в Яровом — городке, где каждый друг друга знает, — появился неизвестный мужчина. Говорил, что приехал из Читы, из прокуратуры. Документов никому не показывал, но уговаривал друзей и знакомых Евгения Фомовского дать показания, что у погибшего парня якобы был большой денежный долг и уголовное прошлое. Ребята отказывались, но человек все равно аккуратно записывал: “Были незначительные денежные долги”. Сами же друзья и знакомые Жени и рассказали об этом его родителям.
9 сентября Фомовские получили два письма. В одном — из прокуратуры ЗабРПУ — сообщалось, что уголовное дело по факту гибели их сына прекращено. Второе было от заместителя начальника пограничного Управления ФСБ России по Республике Бурятия и Читинской области Анисимова — с соболезнованиями. Оно звучало так:
“Мне как отцу понятна Ваша боль. Но я не могу как должностное лицо не высказать Вам нескольких критических замечаний в отношении воспитания Евгения. Не обижайтесь, пожалуйста, на мою прямоту. При хороших внешних данных, Вы сына воспитали не готовым к самостоятельной жизни. При кажущейся физической силе Евгений не мог выполнить ни одного норматива по физической подготовке, не смог перенести все сложности и трудности пограничной службы... Сослуживцы Евгения часто слышали разговоры, что он хочет любым способом комиссоваться. Он высказывался, что Вы его увезете домой. Подобное поведение характерно для эгоистов. Русская православная Церковь и психиатрия именуют такое поведение как “грубый эгоизм”.
В редакции есть характеристики из школы и лицея, где парня знали не один месяц, как в армии, а многие годы. Так вот, Женя был “физически крепкий, посещал спортивные кружки, участвовал в спортивной жизни школы”...
А выполнять нормативы в ботинках на два размера меньше, с температурой и бронхитом, — действительно трудно.
P.S. Комментарий “МК” дал заместитель военного прокурора Федеральной пограничной службы ФСБ России генерал-майор юстиции Евгений ЛЕОНОВИЧ:
— Постановление о прекращении уголовного дела о гибели рядового Евгения Фомовского военной прокуратурой Забайкальского регионального погрануправления ФСБ России в порядке надзора отменено, и следствие по нему возобновлено. Ряд доводов, которые приводят в своих обращениях родители Евгения, требуют проверки следственным путем. В ходе следствия будут тщательно проверены все возможные версии гибели рядового Фомовского. О результатах мы сообщим.
