Когда я пришел в “МК”, мне было 17 лет. Только что я закончил школу, и жизнь казалась мне одним большим глотком счастья. Я очень хорошо помню вкус этого глотка, потому что первое, чему научили меня в редакции — выпивать.
Каждый вечер, после подписания номера, мы покупали в складчину две бутылки водки. Я как самый молодой шел в буфет за котлетами и квашеной капустой. Запивали мы водой из-под крана.
На этих посиделках собиралась вся редакция (кроме, понятно, главного редактора, который делал вид, что ничего не знает). Под водочку, затягиваясь дешевыми болгарскими сигаретами (б-р-р!), мы обсуждали проблемы мироздания.
Первая известность пришла ко мне месяца через два. Известность была узкая (внутриредакционная) и скандальная. В рубрике “Срочно в номер” вышла моя заметка, где рассказывалось, что в музее “Траурный поезд” (это на Павелецкой, там установлен поезд, доставивший тело Ленина в Москву) пройдет эротический конкурс красоты. Заметку я написал со слов редактора журнала “Плейбой” (у него была иностранная фамилия, но потом оказалось — наш). Он же рассказал, что спонсором конкурса выступает бывший хоккеист “Крыльев Советов” Игорь Морозов.
Вечером после публикации коммунисты устроили митинг протеста. Они окружили музей живым кольцом и кричали, что не допустят глумления над идеалами. А на другое утро в редакцию пришел тот самый хоккеист Морозов.
К счастью, я его не встретил. Хоккеист обладал двухметровой внушительной внешностью, и меня спасло лишь то, что заметка была не подписана. Дежурным редактором оказался в тот день Лев Юрьевич Новоженов — будущая телезвезда (Новоженов вообще меня любил и часто приглашал к себе в кабинет, демонстрируя приходящим юмористам как будущее поколение россиян.) “Кто опорочил меня? — шумел Морозов. — Покажите этого негодяя!” — “Я не могу этого сделать”. — “Почему?!!” — “Да потому, — вежливо ответствовал Новоженов, окидывая взором могучий торс хоккеиста, — что вам нанесли всего лишь моральный ущерб, а вы нанесете автору ущерб физический”.
После этого меня хотели уволить, но все тот же Новоженов уговорил редколлегию дать испытательный срок. Не знаю уж, удалось мне его выдержать. (Иногда кажется, редколлегия жалеет, что поддалась тогда на уговоры сердобольного Новоженова.)
С той поры прошло уже 12 лет. Я не курю теперь болгарских сигарет, не запиваю водой из-под крана и заседаю в Государственной думе.
Но мне все равно безумно жалко, что это время — когда весь мир лежит у твоих ног, а от напечатанной петитом фамилии под газетной заметкой сводит дыхание — не вернется уже никогда...
Саша пришел с улицы. В семнадцать лет. В службу информации — собирать новости. В эту службу приходят десятки, а остаются единицы.
Саша остался. Хотя процесс овладения профессией был очень непростым. Однажды его чуть с треском не выгнали, долго критиковали, воспитывали.
И довоспитывались. Сашу стали узнавать на улице, приглашать на телевидение, за свои выступления он чуть не попал в тюрьму, а потом к нему и вовсе приставили охрану.
При слове “Хинштейн” вздрагивали самые сильные мира сего, его боялись, но уважали как достойного противника. А ему было чуть за двадцать...
Сейчас Александру исполняется тридцать. Какие наши годы! Он депутат Государственной думы, и многое сегодня в его руках. Он остается талантливым журналистом и человеком с собственным мнением и принципиальной позицией. Страшно подумать, кем он может стать к следующему своему юбилею.
И таким мы его любим и ценим.
Удачи тебе и счастья, дорогой коллега!
