Какой солдат не мечтает о женщине? Не найдешь такого.
Но солдат раненый думает о противоположном поле вдвое чаще. Потому что, считает он, не может быть лучшей терапии, чем прикосновение к прекрасному. Телу.
Проститутка — тоже человек. И ничто человеческое ей не чуждо. Прежде всего — сострадание.
“МК” нашел женщину, которая в течение года в одном из московских госпиталей помогала бойцам залечить раны и встать на ноги. Делилась с ними всем, что есть, в основном — собственным телом...
Для раненого солдата женское тело — лучшее лекарство. Это вам может подтвердить любой боец. О том, что проститутки время от времени работают в военных госпиталях, давно ходят слухи. Но до поры до времени им не было конкретного подтверждения. И вот у нас в редакции раздался звонок:
—Я буду разговаривать только с мужчиной, — заявил женский голос, — женщина меня не поймет.
На следующий день Марина — так она представилась — ждала корреспондента “МК” в полумраке прокуренной пивной в центре Москвы. Блоковская Незнакомка. Сонечка Мармеладова.
Как выяснилось, эта женщина была проституткой.
—Вот говорят про нас: продажные, опустившиеся, — свой рассказ она начала с жалобы. — Как будто все мы — одно сплошное влагалище. А знаешь, скольким раненым из Чечни я реально помогла? Не за деньги ни за какие — так. Просто поделилась частью своего тела. Здоровьем своим.
Марина — сержант медицинской службы.
— У меня даже военный билет есть, — произносит она между затяжками: Марина курит каждые пять минут. — Когда еще в Коломне в медучилище училась, нас всех на воинский учет поставили. Так что в случае войны медсестрой призовут.
Марине было 18, когда началась первая чеченская война. На военную службу ее призывать никто не собирался, и она, как многие сверстницы, из-за безденежья подалась в армию “девочек по вызову”. Осенью 1994 года выпускница медучилища перебралась в Москву. Родителям сказала, что устроилась официанткой и будет жить у своего парня.
— Поначалу я действительно работала в ночном клубе, — у Марины высокий голос и постоянно влажные глаза. — Принеси, унеси, подай, чаевые... Жить в принципе можно было, но по-настоящему нормальные бабки крутились только в “кабинках” наверху...
Когда впервые пришлось отдаться за деньги, Марина переживала сильно, но недолго. Выпила — прошло. Да и новая блузка смотрелась неплохо. Правда, клиенты перепадали нечасто — конкуренция была высокой.
“Светлая” ночная жизнь закончилась, когда Марина послала подальше не в меру агрессивного мужика. Как назло, он оказался хорошим знакомым хозяина клуба. И несостоявшаяся медсестра очутилась на улице.
— Что мне оставалось делать? Прибилась к азербайджанцу одному, он часто в клубе бывал. Работала у него — стояла “завлекалкой” на Садовом кольце. Другие девчонки в это время во дворе с ним в машине сидели. Я ведь всегда красивая была.
В профессиональной биографии Марины за пять лет фигурировали еще два азербайджанца, армянин, чеченец и трое русских. С девушкой они не церемонились. Ни тебе “спасибо”, ни тебе “до свиданья”, ни тебе выходного пособия.
Миллениум Марина встретила на заднем сиденье белой “девятки”. Она работала тогда в Восточном округе Москвы. Неудовлетворенные мужчины звонили по объявлению в газете, и от оператора в их машину поступал сигнал. “Скорая сексуальная помощь” неслась к клиенту на дом, тот выбирал одну проститутку из трех, оставлял деньги водителю-охраннику и удовлетворялся два законных часа. Потом та же машина девушку забирала.
2000 год многое в ее жизни изменил.
В подмосковном военном госпитале Марина и две ее напарницы оказались впервые весной 2000-го (о каком именно госпитале идет речь, мы по понятным причинам умолчим). В Чечне шла вторая кампания, раненых солдат и офицеров сюда привозили пачками. В тот вечер какая-то ветеранская организация заплатила за то, чтобы парням в палату доставили проституток. Ее же сотрудники договорились с дежурным врачом.
— Мы все потом три дня есть не могли, — влага из глаз Марины размазывает тушь. — Там все молодые, мальчики совсем. А у кого ноги нет, у кого — руки. Они трахаются — и зубы сжимают от боли.
За ночь втроем девушки обслужили семерых солдат, хотя с ветеранами боевых действий договаривались о восьмерых. Восьмого обслуживать было не надо — при взрыве фугаса он остался без обеих ног и возможности воспроизводства. Он тихо спал, отвернувшись к стенке. С утра Марина с подружками напились в хлам.
— Меня там как будто в сердце ранили, — Марина заказала водки. — Я подумала: блин, что у меня за жизнь! Как-то разом опротивели все эти сытые, довольные мужики, с которыми приходилось иметь дело...
В один из свободных дней Марина уже сама решила наведаться к раненым солдатам. В военном госпитале рядом с метро “Курская” работала медсестрой ее знакомая по коломенскому училищу, которая и провела девушку в палату хирургического отделения.
— Я накупила им всякой еды: фруктов, колбасы, молока. Захожу в палату, они лежат, телевизор смотрят. “Девушка, а вы к кому?” — “К вам”. — “Ко всем сразу, что ли?” — “Ага”. — “Ну заходи”.
Марина передала солдатам продукты, выпила с ними водки, наслушалась рассказов про армию и Чечню. Про свою профессию говорить не стала — представилась молодой учительницей, у которой брата тоже отправили служить. Уходя, пообещала заглянуть еще.
С тех пор визиты Марины в госпиталь стали обыкновением. Она так и жила — между панелью и госпиталем. Там — зарабатывала, тут — занималась благотворительностью.
Теперь уже не было нужды пользоваться услугами подружки-медсестры — Марина проходила в госпиталь в часы для посещений, называя фамилию того или иного солдата.
— Они меня спрашивали: “Чего тебе дома-то не сидится? И охота тебе на нас деньги и время тратить?” А я отвечала: “Да вы мне как братья!”
Марина даже не поняла, как однажды превратилась из “сестры” в “жену”.
— Неужели у тебя никогда не было постоянного парня? — спрашиваю я.
— Ха! — печально усмехается Марина. — С моей-то работой... У последнего я жила полгода после “медухи”. А потом моими “парнями”, как ты говоришь, были те, у кого я работала. Я влюбилась-то в первый раз в 24 года. Там, в госпитале.
Избранника звали Гришей Гагариным. Высокий, темноволосый, с озорной улыбкой. Его призвали из Тюменской области в элитную московскую часть, охранять Генштаб.
Гриша лежал в неврологии с сильным сотрясением мозга. Дедовщины как таковой в его роте не было — в их бригаде подразделения комплектовали из одногодков. Зато офицеры — настоящее зверье. Как-то раз Гриша пришел после суточного караула в столовую и выпросил у солдата-хлебореза мягкий батон. До казармы он его не донес — с поличным “злоумышленника” застукал командир роты. То, что стало потом с Гришиной головой и телом, Марина описать не смогла: живого места там не было.
Гриша никому не говорил, что его избил ротный. Даже когда его привезли в госпиталь, сказал в приемном отделении, что упал с лестницы. То же написал и в объяснительной, за которой специально в госпиталь приехал лейтенант-взводный. Свой секрет боец открыл только Марине. В последнее время они как-то по-особенному сблизились: могли болтать часами. Он не обижался на зверей-офицеров, считал, что в армии должны быть жесткие отношения.
— Мне было его жалко ужасно. У него такое красивое лицо — даже через кровоподтеки и ссадины это было видно. И глаза — как у теленка, которого привели на убой. Потом я уже поняла, что не надо их жалеть, во всяком случае, не показывать этого. А тогда еще ничего не могла с собой поделать.
Гриша шел на поправку быстро. Однажды Марина с солдатами сильно выпила. Ее избранник в общем празднике не участвовал. Пить ему временно было нельзя — сразу начинала раскалываться голова. И тут Марина сама попросила бойцов ненадолго выйти из палаты.
— Я к нему подошла, погладила по голове. Он сначала даже не понял, чего я хочу. Но я стала его ласкать, и все как-то произошло само собой. С утра мне показалось, что у меня никогда никого больше не было. А через две недели его перевели из госпиталя в лазарет при части. Меня туда уже не пускали.
С Гришей Марина виделась еще два раза: когда выздоровел, он приходил к ней в увольнения. Потом солдат демобилизовался и уехал домой, не оставив ни адреса, ни телефона...
Марина продолжала ходить в госпиталь, хотя после истории с Гришей Гагариным отношение раненых к ней изменилось. Они перестали видеть в ней сестру и подружку. Теперь она стала для них Женщиной, Телом, объектом похотливых взглядов.
— В хирургии и в “травме” лежали ребята из Чечни, в основном из “пятнашки” (15-й полк Таманской дивизии. — В.А.). Среди них был Коля Мент, раненный в руку. Мы его звали Ментом, потому что до того, как поехать в Чечню по контракту, он служил в милиции. А он почему-то называл меня Кукушкой. Все время спрашивал: “Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?” Пил он страшно: ему “боевые” из полка прислали, и он гулял напропалую.
Однажды, сильно пьяный, Коля затолкал Марину в душевую. А потом рассказал в отделении, что она “баба — во! Все что угодно делает!”. После этого девушка пошла по рукам. Да она этому и не противилась.
— Я понимала, что это им тоже нужно. Когда они в последний раз женщину живую видели? Для себя я решила, что я тоже для них часть терапии.
К тому времени Марина уже решила порвать с “основной работой” — на панели. За шесть лет профессиональной деятельности у нее скопилась кое-какая сумма, которой оказалось достаточно, чтобы откупиться от сутенера и прожить некоторое время без работы. Зато она чаще бывала в госпитале.
— Ты знаешь, я их всех по-своему любила. Они порой бывали такие трогательные. У одного ноги по колено не было — так он мои колготки на костыли натягивал, прикалывался: “О! Мой размерчик!”
К определенному сроку Марина в госпитале примелькалась. Медсестры стали бросать в ее сторону косые взгляды. На КПП пропускали неохотно, однажды ей даже пришлось заплатить за это 200 рублей. Им явно обо всем было известно.
— Там была у них медсестра одна, Юлька. Сука та еще, — бросает Марина резкое определение. — Она мне прямо говорила: “Что, опять пришла, шлюха? Давай, вали отсюда!” И постоянно обещала рассказать все начальству. А еще к раненым приходила женщина одна, Светлана Геннадьевна, приносила им иконы и всякие книжки про христианство. Та на меня вообще змеей шипела. Хотела даже договориться с попом, чтобы тот меня проклял. И что я им плохого сделала?
А потом все открылось. Медсестра Юлька как-то вечером долго не могла утихомирить пьяного Колю Мента. И в раздражении бросила: “Да лучше бы тебя в Чечне вообще убили!” Ну, тот ее пристукнул маленько здоровой рукой головой об стенку. С утра Юлька доложила начальнику отделения обо всем: и о Коле-буяне, и о пьянках, и о Марине.
Об этом Коля рассказал ей по телефону: на другой день его перевели в реабилитационное отделение в Ватутинках. А Марина, в очередной раз явившись на КПП, услышала: “У нас приказ вас не пропускать”.
— Я ведь потом пыталась в этот госпиталь на работу устроиться. Меня подружка провела все-таки к начальнику хирургического отделения. Но он мне прямо с порога заявил: “Девушка, чтобы вашей ноги я здесь больше не видел!” Вот так вот.
Сейчас Марина работает официанткой в сети быстрого питания. В госпитали она больше не ездит. Но вспоминает о той поре часто.
— Единственное, о чем я жалею, так это что с Гришей у нас ничего не вышло, — к концу нашего разговора она опьянела и как-то раскисла.
— Сколько у тебя всего было солдат? — интересуюсь я.
— Да не считала я их. Но за год, наверное, человек двадцать пять набралось...
— И еще последний вопрос: а зачем ты мне все это рассказала?
Марина задумалась.
— Наверно, просто мне через газету хочется сказать всем девчонкам, которые стоят на улице, что в жизни есть более серьезные вещи. И более несчастные люди...
Комментарий
Рассказ Марины нам прокомментировал сотрудник одного из фондов ветеранов боевых действий (фамилию он попросил не упоминать):
— Мы давно помогаем раненым в военных госпиталях. Если быть до конца честным, то “гуманитарную помощь” в виде проституток мы тоже практикуем, хотя и не афишируем это по понятным причинам. Но бывают у нас такие заказы очень редко, как правило, только если “наш” солдат или офицер будет уж очень просить. Естественно, мы работаем в тесном контакте с командованием госпиталей, и проблем с пропуском на территорию у нас не возникает. Кстати, командование обычно такие просьбы пациентов не приветствует, но относится к ним с пониманием. Конечно, если все будет оплачено не за счет госпиталя. Требование бывает только одно: чтобы женщин предварительно проверяли на предмет венерических заболеваний, желательно, в этом же госпитале. Эта услуга там обычно тоже платная. А в начале второй кампании в Чечне мы даже вывозили туда ставропольских проституток. Это стоило очень дорого, но бойцы остались довольны.
