Мама и “медведи”

Очень красивая молодая женщина решила вернуться в наш не слишком приятный рок-мирок. Впрочем, решалась она на эдакий подвиг уже раз пять (с момента его, мирка, покидания) — и постоянно, где-то после четверти шага, соскакивала. На что злословы фыркали: да Маша, блин, Макарова — два сапога пара с Агузаровой; ни на одну, ни на другую не стоит полагаться, полные невменько, всех и всегда бросают и кидают, расфокусированные экспериментами с веществами, изменяющими сознание.


Маша Макарова после своего недолгого звездного часа (98-99-й года, всюду звучавшие хиты “Любочка” и “Рейкьявик”) и расплева с группой (“Маша и Медведи”) действительно весьма глубоко ушла в себя: жила в каких-то деревнях, в хиповском поселке на Утрише (заповедное местечко под Анапой), тусовала по засекреченным рэйвам в подмосковных лесах... Переживала, как сама говорит, “затяжной опус”. В начале лета 2004-го она появилась в Москве не очень еще уверенная, но все же к чему-то готовая. Показала тем, кому доверяет, несколько своих песен. “Отличные!” — воскликнули те и выдали Маше кредит доверия, подкрепленный морально-материальными вливаниями. Затем с тремя новыми вещами случился публичный Машин comeback на “Мегахаус-Feste” в Лужниках. В конце осени же произошло историческое событие — объединение с родной группой, с “Медведями”. Теперь с близкими музыкантами Маша Макарова вынашивает новую пластинку, сама же по себе — двойняшек. В январе Маша станет мамой...


На кухне Маши в Бутове пахнет ладаном, звучит что-то медитативное, чуть скрипит карандаш, которым вписывает очередной каббалистический символ в развернутую на стенах картину мира ее друг Миша. Маша заваривает зеленый чай и намазывает на ватрушку конфитюр, присланный мамой.

— Чего больше хочется-то? Сладкого или соленого?

— Да не знаю, вроде нет никаких наворотов с этим. В принципе у меня даже токсикоза не было.

— А почему ты не хочешь пойти узнать: мальчики будут или девочки? Или и тот и другая?

— Не хотелось бы раскрывать всю картинку. Чтоб все сразу конкретно и однозначно. Как будет, так и будет.

— Как странно: едва ты решила вернуться в шоу-биз, как узнаешь, что беременна. Да еще и двойней.

— Не только это совпало. Целый пучок разных нитей и параллелей сложился...

— А что-то было предпринято, чтоб совпало? Ты года три неизвестно где болталась и вдруг всплыла...

— Меня вообще не было. Я была настолько пустой, что только абсолютное бездействие стало единственно возможным действием. Как только я начинала что-то делать — получала отрицательный результат: разрушение, крушение... И тогда все мое существо ушло от общения с внешним миром, чтоб внутри себя все это перекорчевать.

— И ты три года просто сидела где-то и молчала?

— Ну как-то так... Пыталась просто выжить. В моем организме происходили какие-то реакции, растянувшиеся на несколько лет. Такой полный абсурд: так страшно, ничего не понятно, и никто ни о чем не предупредил; полнейший переворот везде — в голове, в организме, в настройке на этот мир.

— Какие-то страшные события происходили?

— Знаешь, как бывает: глядя со стороны — вроде ничего страшного. А от страха очко во-о-от такусенькое сжимается. Страшнее всего — полное опустошение. Чувствуешь себя высохшим листком, отвалившимся уже от дерева. И кажется, что никогда из тебя больше сок не пойдет. Но нет — весной все почему-то возвращается. И как оно внезапно выключилось, так и внезапно этот сок вдруг стал чувствоваться. И я поняла, что жизнь еще все-таки теплится во мне.

— И что, музыки все это время, все эти годы затяжного страха, не было с тобой?

— Вообще сушняк. Как египетское рабство, в натуре. Единственная группа, которая меня спасала, — “Svans”: эта музыка наподобие колокольного звона. За самые краешки тебя схватывает, изнутри собирает, и ты можешь сидеть с ней один на один до бесконечности и преодолевать так каждую минуту жизни.

— А сколько тебе лет?

— Я с 77-го года.

— А что же, любви во время этого сушняка тоже не было?

— В этот период нет.

— Когда любовь появляется, тогда и начинается регенерация сознания.

— Я же тебе говорю, что у меня сейчас все совпало на многих уровнях. Вот сколько бы я ни решала год, два назад, что надо начать уже чем-то заниматься, потому что надо как-то жить, — все было бесполезно. Тут недостаточно просто решимости и силы воли. Тут необходимо обладать животворящей силой, способной что-то взращивать. Вот как только зерно во мне проросло, появилась сила такая — сразу все стало соединяться. Как алхимическая реакция: чтобы что-то воскресло, оно должно сначала умереть, пройти нулевую точку.

— А чтоб налить в стакан свежей воды, надо вылить из него остатки того, что было... Ты ведь, приехав в Москву, пришла к Земфире — так все и закрутилось? (С Земфирой Маша дружит с самого начала ее, Земфириного, приезда в Москву.)

— К Земфире я обращаюсь только в последний момент. Я знаю, что она сможет мне помочь всегда, сделает такой жест — земфировский — и даст какой-то шанс тогда, когда уже никто ничем помочь не может. В двух жизненных тупиках она стала разрешителем моей очень жесткой какой-то ситуации, когда надо было срочно что-то предпринимать. В последний момент я жала на эту кнопку, и она срабатывала. Буквально в такие минуты, когда едва успеть прыгнуть в машину и на самолет... Очень давно Земфира хотела познакомить меня с одним хорошим человеком, Эриком Чантурия (нынешний продюсер Маши. — К.Д.), раза три пыталась. Но я все время находилась в невменяемом состоянии. В нежелании знакомиться с ЕЩЕ КАКИМИ-ТО ЛЮДЬМИ. Мол, вокруг и так все достали. Это потому, что я сама была такая: только страх внутри и желание от всех скрыться. И вот сейчас я обратилась к Земфире, она меня четко направила к этому человеку. И вот он мне помогает.

— При помощи Эрика вы встретились с “Медведями” и решили объединиться?

— Это как неизбежность. Как первая любовь, наверное. Никто ничего не придумывал, никто никого не искал. Само оно включилось и работает. Сколько я ни пробовала в жизни играть с разными другими людьми — какими бы они ни были офигенными музыкантами и хорошими парнями, — но с ними все получалось как-то обыкновенно. А с “Медведями” — волшебство. Вот мы начинаем играть вместе, и я вижу, как фонтан какой-то вырывается. Какая-то гармония нереальная, химическая формула срабатывает. Нам на сцене становится в кайф вместе, мы получаем удовольствие. И у меня полное спокойствие за музыку, которая делается: я “Медведей” ощущаю еще как свой щит, совершенно непробиваемый. Ну, то есть мы срослись.

— А предстоящая пластинка чем-то будет напоминать прежних “Машу и Медведей”?

— Так все и получается: как заиграли, поняли — это вещество однородное. Вообще-то мы с “Медведями” сейчас какой-то арт-рок делаем. Возможно, это смотрится гораздо роковее, чем было раньше.

— То есть песен типа “Любочки” больше не будет?

— Хотелось бы, конечно, чтобы были. По-моему, это вообще самая удачная у нас песня. Но сейчас петь ее уже как-то ломает — настроение другое, пластически другая волна. Мы вспомнили нашу старую программу, самые любимые песни: у меня до сих пор мурашки по коже от некоторых. Есть материализовавшиеся песни. Пою какие-то старые вещи и думаю: ни фига себе, как же это я тогда знала, что так произойдет! Это еще раз доказывает, что не я пишу умом музыку, а это приходит, как волшебное послание, несет в себе некое пророчество, в большинстве случаев сбывающееся. И сейчас у нас пошел период хороших пророчеств и молитв.

— А вот ты родишь, и вдруг все вообще изменится? В твоих стремлениях и планах?

— Капа, это вопрос риторический. Я вижу только на шаг вперед и не знаю, как будет. Вредно даже думать об этом. Поскольку это и есть Вавилонская башня. Я не хочу делать эту дьявольскую работу: я сама типа сейчас все придумаю, как оно будет. Я этим могу скорее испортить наилучшее течение событий. Что я могу сделать хорошего, так это быть как можно чище от этих прогнозирующих мыслей, предположений. Если я от них избавлюсь, все будет протекать легко, все будет случаться. Это как цветы расцветают, как песни естественно рождаются. Перспектива живая, а не задушенная своими мозгами.

— Приземленные, прагматичные продюсеры вкладывают сейчас в тебя деньги, рассчитывают бизнес-планы, дальнейшие действия и твое в них участие: продажи, гастроли, промо-кампании... Ты с ними совпадаешь по интересам? Ведь когда ты ушла, ты ненавидела шоу-бизнес и все, что приходилось в нем делать!

— Ты представляешь, в каком жалком состоянии я находилась, ненавидя все происходящее? Уже само это говорит о том, что я была не здорова. Когда человеку становится скучно с окружающими людьми, это говорит только о том, что он сам — страшная зануда. Я была настолько плоха, что возненавидела окружающий меня мир. Который на самом деле настолько таинственен, необъясним и волшебен, что только человеческая глупость и невежество могут породить пренебрежение им. Сейчас наоборот — все как-то раскрывается. Вообще, мы в удивительный период живем: предстоит какая-то развязка. У меня ощущение, что что-то должно произойти, какие-то сильные перемены. Это жутко интригует, дает интерес к жизни, к развитию. И я чувствую себя словно на зимовке. Перед весной, временем расцвета свежих сил.

— А ты вот беременная, а играешь концерты: на дне рождения “16 тонн” сыграла целый сэт, и в этот уик-энд, на юбилее “Браво”, с Гариком Сукачевым отлично спела “Верю я”. Я слышала, что беременные женщины гораздо лучше поют, что-то там со связками происходит или еще как...

— Сейчас я уже на репетиции не могу по часу с полной отдачей петь. Когда поешь, ведь затрачиваешься изнутри. А все силы сейчас внутрь себя уходят. И как только я начинаю оттуда что-то брать, направлять вовне, они, сазанята, начинают немного беспокоиться. Так что период беременности — это все же слегонца зимняя спячка. Поэтому пластинку писать мы будем после родов, а сейчас — подготовили для этого весь материал, как следует сыгрались.

— Тебе концерты-то играть хочется?

— Конечно. Петь песни, голосом своим выходить куда-то за порог — это же как жизнь. Весь этот долгий период я как онемела. А с ребятами встретилась — поняла: поется, все хорошо. Петь сейчас уже стало потребностью, как витаминов весной поесть. Изголодавшаяся я по песням.

— Я тут как-то услышала от тебя слово “ответственность”. И очень удивилась...

— Я очень долгое время была безответственна, и сейчас только учусь ответственности. То дело, которым я сейчас занимаюсь, касающееся шоу-бизнеса и жизни музыкальной, имеет, как монета, две стороны. Одна — чистая песня, другая — работа. И из этого вытекают договоренности с некоторыми людьми, которые встретились на моем жизненном пути и настолько красиво себя проявили, что я, полюбив поступки этих людей, почувствовала ответственность в сердце. Невозможность подвести этих людей, сделать им неприятность. Конечно же, хочется не нарушить никаких своих слов. Поскольку договор дороже денег.

Удивительные метаморфозы все же случаются в этом мире.



Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру