Целая гроздь непохожей на прочие, довольно эстетичной музыки свесилась давеча из отрезанного (от остального, так сказать, ментального пирога) куска России — Кенигсберга-Калининграда. Про этот город имеется куча мифов, настойчиво рассказываемых многими жителями, выбившимися в известных персонажей. Что, мол, Калининград — совершенно паранормальный прибалтийский анклав, свободолюбивый, не переставший ощущать себя Европой пуп Земли. И люди там таковы: какой уж, на фиг, русский рок.
У местных музыкантов, проходящих через чистилище культовой “Вагонки” (старейший в России клуб, в прошлом году отметил 25-летие), в подкорке лишь всякие изящности: у “Лаванды” — веселый электропоп с отсылом в 80-е, у “LP” — настойчивая неоромантика, навеянная “New Order” с “депешами”, у “Бигудей” — воздушное нечто, доводящее до экстаза поклонников “Air”. Двое последних параллельно разродились свежими пластинками: “LP” привезли в Москву с замерзших дюн Куршской косы альбом “От моря до солнца”, “Бигуди” совместно с Гришковцом представили свое умение “Петь”.
Евгений Гришковец, самый известный калининградец в нынешней мультикультурной реалии, сверхпопулярный драматург, режиссер, актер, писатель и теперь вот исполнитель музыкальных декламаций, рассуждает в “Мегахаусе” о странностях калининградской души.
— Жень, это ты, говорят, и есть крестный отец всей этой новомодной калининградской музволны. И уж конечно — “Бигудей”...
— Ну нет... Я, появившись в их жизни, только одно и сделал: быстрее убедил, чем они сами убедились бы, что они музыканты. Еще я их смутил, лишил провинциального спокойствия. И они, заволновавшись, стали больше делать.
— О провинциальном спокойствии... Из-за него ты выбрал какое-то время назад Калининград, чтоб там прописаться, и стараешься показываться в Москве не слишком часто?
— Вообще не так. Калининград вполне можно воспринимать как загородный дом в Подмосковье. Но это сейчас. Момент же, когда я лишился спокойствия, помню хорошо. Это было в 98-м: меня впервые в Москве похвалили, после нескольких спектаклей про меня написали газеты, а главное — стали приглашать в какие-то компании и там говорить о каких-то планах на меня. И все: возникла тревога, я был смущен, кончилось это романтическое внутреннее состояние, когда все равно — десять тебя человек увидят или сто.
— Из чего берется нечто общее у групп, приходящих сейчас из Калининграда: “Бигуди”, “LP”, “Лаванда”?
— В свое время в этом городе была группа “Гитары Стерео”. Их лидер Глеб Илюша своим увлечением брит-попом на долгое время определил, что надо в этом городе играть. И в Калининграде все заиграли брит-поп, хотя такая музыка, в общем-то, никому не нужна. Но у них у всех имелась некая обреченная упертость. Теперь же новое поколение — совсем другое. “Лаванда” — витальные, живые, веселые. “LP” — настаивают на своей странной особенности. В Калининграде вообще очень многие не успокоены, настаивают на том, что у них особенные мозги. И что они занимают особое место в мире. Доля правды в этом мифе “особенностей” действительно есть. Там — Прибалтика, там, правда, теплее, там каштаны, море. И это все — между Литвой и Польшей. Но придавать этому больше значения, чем есть, все же не надо. Знаешь, настаивать на своих особенностях — это вообще плохо.
Вот “Бигуди” — действительно особенные, хотя и не настаивают. Просто там есть Макс Сергеев, композитор. Человек с невероятным даром делать мелодии. Он делает их из ничего. Я думаю, очень скоро к нему будет стоять огромная очередь людей, делающих кино и жаждущих саундтреков. “Бигуди” рок-н-ролл играть вряд ли когда-нибудь будут, они никогда не соберут стадионы. Они делают очень нежную, странную музыку, которая почти не касается земли. И чудесность нашего взаимодействия в том, что я — человек, обеими ногами на земле стоящий, а они — такие невероятные музыканты. Один француз, которому я давеча в Париже поставил нашу пластинку “Петь”, сказал: “У-у-у, это будет посильнее “Air”. И все это, конечно, не случайно. Макс Сергеев помимо прочего хорошо оснащен человечески: у него философское образование, оформленный характер и культурный стержень. И ему важно делать музыку не для продажи на Запад или втюхивания здесь. Ему важно делать музыку ВООБЩЕ. И это очень слышно.
— Развитие твоей истории с “Бигудями”?
— Помнишь, наш первый альбом был наполнен ощущением радости, что это вообще случилось. Но мне хотелось быть многословным и рассказывать истории, которые не скучно слушать. Я как бы делал то же, что и в театре, но слегка не так. В результате получилось непонятно, и мы много извинялись. Даже стикер на пластинку наклеили: “Рекомендовано для прослушивания в автомобиле”. Это тоже извинение: ну послушайте хоть в машине. Перед концертами в клубах я тоже извинялся: петь не умею, я не певец, послушайте, потому что это просто забавно. Сейчас, после длительной концертной практики, у нас появились мускулы. Я стал понимать, как подавать свои тексты. У них должна быть почти песенная структура: что-то напоминающее припев и что-то напоминающее куплет. Я стал говорить более точными, но короткими фразами. Над этой пластинкой работали долго, но она появилась уже с точным адресом. Для своей публики.
— Я расслышала в альбоме тексты из твоего романа “Рубашка” — очень правильной, очень сейчас уместной, точно попадающей в момент времени эпистолярности о любви.
— С “Рубашкой” этот альбом тесно связан. Но единственный текст непосредственно оттуда — “Вертолеты”. Остальное — это ощущения того же героя, что живет в “Рубашке”. И то же ощущение города. Важнейшей для меня была тема тревоги, которая не оставляет человека в большом городе. Хотя жители Питера увидят в альбоме его, а Екатеринбурга и Новосибирска — свои города, на самом деле это, конечно, Москва. И тревога в ней человека, не обязательно молодого, но ощущающего себя молодым. Который в какой-то момент жизни начинает испытывать ужас от того, что так много проходит мимо. Это чувство забавно-узнаваемо в вещи “Лет Кам Тугезе” и неанализируемо-страшно в произведении “Эхо”. Знаешь, после первого альбома с “Бигудями” я полагал, что второго не будет: мол, нечего развивать. Сейчас вот думаю, третьего не будет. Хотя понимаю, что самое интересное для меня нынче в жизни занятие — это совместные с “Бигудями” концерты.
Все течет, все меняется.
