Вряд ли эта мудрость еще в состоянии кого-то зацепить, но факт остается фактом: сфотографировать несвободу — возможно. Но запечатлеть состояние, завещанное нам одним человеком, родившимся 2005 лет назад, — нельзя. Всегда нужны какие-то метафоры. И уж тут — при выборе этих метафор — каждый выбирает для себя.
У нас, в “ФА”, сегодня танцы...
Танцы вместе с “пьяными разговорами” — испокон веку любимое развлечение человечества. Еще спартанцы выходили из своих общественных столовых только для того, чтобы выяснить, фаланга какого стола крепче других, и после этого сплясать что-нибудь на радость победителям. Бесконечные “марлизонские балеты” Средневековья — тема многих исторических исследований. Твист и рок-н-ролл плавно перехватили вахту у вальсов и полонезов. И вопрос, почему именно движение под заданный ритм и музыку доставляет столько удовольствия, всерьез обсуждался даже религиозными философами.
Помня заданную тему: “Танец как проявление свободы”, — автор просто вынужден дать и свою несложную версию. Любой, кто пытается переставлять ноги в такт Штраусу или Пресли, должен чуть-чуть “подгасить” мозги и довериться телу. Это необходимо для того, чтобы просто получалось красиво и естественно. Но чуть-чуть отключить самоконтроль автоматически означает чуть больше проявить себя, выявить свой темперамент, продемонстрировать даже свои желания и комплексы. Вспомните первые школьные дискотеки, когда кто-то из одноклассников вместо танцев показывал исполнение приемов карате под музыку, а кто-то не успевал пригласить кого-нибудь из лолит-одноклассниц даже под длиннейшие композиции “Скорпионс”.
Ноги в отличие от языка не могут врать. Но проявление себя и своего выбора — это и есть свобода. А чувствовать себя более свободным — разве не великая радость?
Попытки изображения танцев существуют если не со времен Древнего Египта, то точно со времен Древней Греции. Танцующих мужчин часто помещали на краснофигурные вазы, пытаясь передать вихрь и напряженность момента. По сути, такие вазы — прямые предшественники современной фотографии. Нынешние “укротители мгновенья” любят снимать танцы ровно по тем же причинам, по каким их предшественники-гончары любили размещать красные фигуры своих героев на черном фоне ваз. Экспрессия и свобода часто плещут через край, делая кадр удачным.
Американец Аарон Зискинд начинал в 30-х годах как социальный фотограф. Он исходил весь Гарлем, что тогда для белого было еще опаснее, чем сейчас. Потом он отошел от репортажа и больше занялся “чистым искусством”, используя камеру, фотобумагу и химикаты скорее как холст и кисти. Но, как часто бывает, в истории осталось то, что сам автор считал лишь началом и пробой сил. В сегодняшнем “ФА” представлена его классическая карточка “Танцевальный зал “Савой” в Гарлеме”. Она сделана в 1936 году. Молодая чернокожая пара яростно предалась танцу. Ребята просто счастливы. Им плевать, как они выглядят со стороны. Плевать, что дома их ждет море проблем (то, что они очень небогаты, видно по их одежде — на танцы ведь надевают лучшее). В момент этого невероятного па им плевать на весь мир.
После появления снимка многие пуритане считали, будто он лишний раз доказывает, что черные — “дети Хама”. Ханжи просто не могли представить, что всего через 20 лет их детям придется учиться отдаваться рок-н-роллу с не меньшим чувством. Ведь иначе они не смогли бы почувствовать себя свободными и счастливыми.
Фото Анри Картье-Брессона сделано в Таллине в 1973 году, когда великий мастер путешествовал по СССР. Уж не знаю как, но француз очутился в клубе целлюлозной фабрики. Естественно, первое, что он увидел, был портрет В.И.Ленина с цитатой классика на эстонском языке: “Мы партия будущего, а будущее принадлежит молодежи”. Эстонцы всегда “заботу партии” ощущали несколько по-другому, чем жители остального Союза. Может быть, поэтому, а может, случайно, но Ленин на портрете получился несколько карикатурным. Зато в проеме двери, слева от стенда с очередной гениальной фразой, скользит по паркету волшебная пара. Несмотря на то что костюмы партнеров сделаны вовсе не из шелка, она кажется ослепительной. Будто какие-то марсиане в цветных скафандрах залетели в черно-белую социалистическую советскую жизнь. Картонный Ленин с его цитатой из папье-маше так же далек от них, как другая планета. Пока партнеры — там, на танцполе, злой лысый старик не может до них дотянуться. Но все сразу изменится, как только они выйдут в дверь, которая стала границей.
Робер Дуано — тоже француз. Но в отличие от Картье-Брессона он никогда не выезжал на фотоохоту из родного города. Он стал легендарным певцом Парижа 30—50-х, оставив после себя многие тысячи негативов. “ФА” уже писал о нем в марте прошлого года. Сегодня мы публикуем его снимок 50-летней давности. Дуано пробрался в один из стрип-клубов и, несмотря на запрет снимать, сумел тихонько щелкнуть. На сцене — выделенная сильным прожектором танцовщица со славянским именем Ванда. Видеть ее нам и Дуано мешают головы зрителей-мужчин, за которыми спрятался фотограф. Мужчин много, они смотрят не двигаясь и, кажется, не дыша. За открытой дверью справа видно, что не меньше представителей сильного пола хотят войти на следующее представление. Как выглядит Ванда — сказать трудно. По карточке Дуано на улице опознать ее не удалось бы. Но все равно она кажется очень красивой, естественной и свободной. И мужиков, уставившихся на сцену, она тоже делает свободнее. Они, может быть, этого не понимают, но чувствуют — иначе не стремились бы получить свою порцию секс-воспитания именно в этом дворе. В Париже стрип-клубов после войны хватало.
О свободе, как и о танце, можно писать очень долго. И каждому типу их проявления подыскивать ту или иную карточку. Но главное, что важно ощутить в дни сразу после Рождества, пожалуй, можно сформулировать в двух предложениях. Без свободы нет Бога и нет Человека. Человек тем и отличается от других живых тварей, что может любить и имеет свободу выбора. Кстати, только поэтому он может радоваться и танцевать в отличие от дрессированных медведей, двигающихся под музыку только из-за голода и страха.
