“Время страшно летит. Я тут посмотрел на себя со стороны и офигел”, — как бы сокрушается Олег Газманов, подумывающий об очередном, уже 55-м юбилее. Назвать это старческим ворчанием не получается. Он даже не ворчит, а посмеивается, по-молодецки подмигивая и раскачивая свое натренированное мускулистое и очень компактное тело в какой-то гимнастической загогулине.
“Офигел” он тоже не от переживаний возле зеркала, обычно беспощадного к людям такого возраста, а от “удивительной стабильности и востребованности” в жизни и работе. Он продолжает купаться в народной любви и удивляется:
— Я ведь специально ничего не делаю — не скандалю, не показываю, не снимаю. Ничего такого специального, что принято делать в шоу-бизнесе. Просто пишу музыку и стихи, получаю кайф от того, что выхожу на сцену и работаю живьем. Принципиально.
С тех пор как в 1988 году Газманов премьерил на фестивале “ЗД” в Лужниках свой “Эскадрон”, нам и в голову не приходило сомневаться в стабильной востребованности певца, поэта и музыканта. На наших тусовках он всегда был желанным и приятным гостем. Однако прошлым летом на ежегодном празднике “МК” в тех же Лужниках даже хорошо осведомленная “ЗД” тихо припухла, наблюдая эмоциональное цунами, которое энергией восторженной многотысячной толпы чуть не сдуло на фиг всю нашу сценку с декорациями и приборами, когда на ней пел и отплясывал Газманов. Все новомодные фишки сезона были жутко посрамлены после такого приема, оказанного совсем, казалось бы, немодному и не юному артисту. Сильно переживая за благополучие парчовых кресел и благородного паркета накануне нашей церемонии ZD Awards в Кремле, куда г-н Газманов приглашен почетным гостем, мы решили узнать у героя масс, был ли для него летний лужниковский триумф обычным делом, или он так же удивился, как и мы, всезнающие музыковеды? И он объяснил:
— Обычная моя аудитория состоит из меньшего количества молодежи. Это более зрелые люди. Но мне страшно нравится выступать в сборниках, куда молодежь ходит на своих новомодных, как ты говоришь, кумиров. Потому, во-первых, что я абсолютно уверен в себе и выхожу не как дедушка — Том Джонс какой-нибудь, на которого смотрят и говорят: “Гляди, песок уже сыплется, а ногами еще передвигает, стервец”. Я выхожу на той же энергетической волне. Моя песня, например, “Ясные дни” — абсолютно современная, играется небольшим количеством инструментов, так, как играет сейчас большинство молодых команд. Я выступаю на их поле, и мне это интересно как бойцу, как спортсмену. Я выхожу не на своей территории, но делаю так, как мне надо делать. И они мне верят и воспринимают круче, чем своих новомодных певцов. Неприлично о себе так говорить. Но ты сам это видел в Лужниках, поэтому могу себе это сейчас позволить с чистой совестью. Так было и по всей стране, которую я проехал недавно с акцией против СПИДа и наркотиков. Мне нравится молодежная аудитория, она ведет себя более шумно и непосредственно, чем взрослая аудитория. Получилось так, что моя как бы “профильная” публика выросла и повзрослела быстрее, чем я. Я говорю об этом с небольшим сожалением, потому что мне хочется, чтобы и они тоже колбасились и прыгали по креслам.
— И все равно феномен Газманова как-то надо объяснять. Ведь в твоем случае создается ощущение, что время остановилось, хотя публика обычно крайне капризна, ветренна и не терпит постоянства...
— К сожалению, музыкальная критика за мной не следит. Это немножко обидно, потому что я меняюсь со временем. От альбома к альбому у меня появляются вещи, которые абсолютно не свойственны первым песням. Уже нет “Эскадрона”, “Есаула”, в последнем альбоме я делаю регги и ритм-энд-блюз, композицию “Раненый зверь”, например. Научился даже специально на губной гармошке играть, чтобы звуки правильные были. В общем, растем все время, добиваемся чего-то нового.
— А ощущение, что Газманов — это сам по себе стиль, который не меняется...
— Рокеры давно определили меня, например, в безнадежную попсу. Хотя жанр у меня совершенно неотформатированный. Меня очень трудно куда-то записать. У меня не ушла и “Морячка” — такая рашн-дискотека, но у меня в репертуаре и хард-рок реальный. Последняя композиция “Сделан в СССР” — чистая харда. Некоторые старые вещи мы сейчас поменяли и играем теперь мелодический рок, очень приятный. Даже “Офицеров” мы на концертах совершенно по-другому играем. Дух песни остается, а аранжировки меняются, потому что скучно в одном и том же ключе все время играть. А убрать эту песню невозможно, ее все время просят, хотя сочинил я ее в 1991 году. Представляешь?! Я понял одну фишку — если ты делаешь то, что тебе нравится, то это передается на расстоянии и живет если не вечно, то очень долго.
— Ага! Значит, все, кто продержался меньше Газманова, работали не в удовольствие, а из каких-то иных, видать, низменных побуждений?
— Думаю, что многие группы, которые не востребованы, допустим, центральными каналами, работают от удовольствия. Все равно денег они больших не получают. Удовольствия и чистого искусства в так называемой рок-музыке больше.
— А почему — в так называемой? Настоящая здесь больше не живет?
— У нас все так поперепутано! Что есть рок-музыка, толком никто не знает. Критерии размыты, мотивации надуманы: мол, вы тут — попса, а мы тут — рок. Настолько это наиграно. Многие из тех, кто бьет себя в грудь и называется рокерами, отличаются только тем, что плохо играют и плохо поют. С профессиональной точки зрения они не умеют это делать. И, наоборот, многие в так называемой попсе — высочайшие профессионалы и могут запросто сыграть так, как не снилось ни одному самозваному рокеру. Все надумано. Вот где-то там лают из кустов на всех Шевчук или Новиков. Причем сначала лаяли только на поп-музыку как бы, а теперь вообще — на всех. Только из-за того, что у других есть успех. Мне это неприятно. Если люди остановились в своем развитии и не идут дальше, зачем искать вину в других, более успешных и деятельных? Я глубоко уважаю, например, талант Шевчука, он дан ему от бога, но он его не развивает. Вместо того чтобы тратить столько энергии на борьбу со злом, как ему кажется, с фанерщиками и прочее, лучше бы новое что-то делал. В этом кроется его слабость. Приумножать надо собственное добро, а не с чужим бороться. Есть христианская заповедь: не суди — и не судим будешь.
— А что, кстати, про фанерщиков? Тебе это все по барабану?
— Я скажу так: каждый воздействует на свою публику тем способом, которым может. Если публике нужно в миллионный раз прослушать “Белые розы” под плохую фанеру, она будет это слушать. Независимо от Шевчука, Новикова или прочих псевдоборцов. Она даже не прислушается к ним. А если нужно что-то другое, то это и так появится, безо всяких неврозов и истерик. Потому что музыка отражает общественную потребность. Есть потребность — будет музыка, и наоборот. И если какая-то часть населения хочет слушать песни с матом, то для них всегда будет группа “Ленинград”, даже если против нее примут резолюцию ООН. Так же, как и будет Апина. В общем, каждый самовыражается, как хочет. А останется в памяти не то, о чем кто-то говорил, а то, что ты сам сделал.
К занимательным разговорам с мэтром поп-музыки Олегом Газмановым “ЗД” вскоре намерена вернуться, так как за рамками сегодняшнего разговора остались преинтереснейшие истории из его жизни и творчества. В том числе — о его знаковых и культовых песнях, которые прозвучат на ZD Awards в Кремле 28 января.
