“Деда, деда, — тебя к телефону”. — “Мальчик, может, я ошиблась?” — “Нет-нет, сейчас я вам его позову”. Бегает, как и соображает, младший Владимир Шумейко очень быстро. У деда же юбилей. Председателю Совета Федерации первого созыва Владимиру Шумейко сегодня 60 лет.
— Верно про вас говорят, что во власти у вас всегда была одна должность — “человек Ельцина”?
— Меня как-то Ельцин позвал и говорит: “На вас жалуются, Владимир Филиппович, Черномырдин вот приходил. Не делаете, как вас просят”. — “Борис Николаевич, у нас в России есть только два человека, мнение которых мне интересно, которых я слушаю и делаю так, как они сказали”. Он: “И кто эти двое?!” — “Это вы и я”. Он: “Понял”.
— Сейчас вы не занимаетесь политикой?
— Я ушел из политики, защитил докторскую. Стал профессором, академиком и т. д. Я преподаю сейчас в Академии пограничной службы, одно время читал в МВД. Старшина Московского английского клуба. Так что деревья посадил, домов настроил, внуки тоже имеются...
— Кто вы теперь — бизнесмен или просто счастливый дедушка? Кто этот милый мальчик, который подходит у вас дома к телефону?
— Этот мальчик — второй Владимир Шумейко. Так случилось, что у меня две дочери. У брата у старшего тоже нет сына. А фамилию не хочется терять, уж больно древняя. Я младшую-то и уговорил: “Наташ, поговори с мужем, чтоб фамилию не менять”. Поэтому я — счастливый дедушка.
— Итак, жизнь удалась. И на праздновании юбилея, надо думать, вы не подкачаете. О вас даже в справке МВД написано: любит вести застолья, хлебосолен...
— Да, я, например, к Ельцину на день рождения всегда ходил. Правда, в этом году он не отмечал. А так прихожу — он говорит: “Садись, веди стол, как обычно”. Но на государственной службе эти качества мне не всегда были полезны. Приехала, помню, с визитом королева Елизавета. И мы — на яхте у нее в Питере, она дает прием. Был переводчик: я сам английский не настолько знаю, чтоб анекдоты переводить. Фрейлины ее обалденные тетки оказались. Я им говорю: шампанское так не пьют, надо смешать с бальзамом — тогда вещь получается. С этого началось наше знакомство.
— С “Северного сияния”?..
— Нет, “Северное сияние” — это с водкой, а то — с бальзамом. Но суть не в этом. Мы — ля-ля-тополя. Заспорили, чем двор русский отличался от ихнего. Потом я про поручика Ржевского вспомнил — они веселились от души. Королева ходит — глазом косит. Потом мы садимся за стол, по протоколу я сажусь рядом, с правой стороны — Ельцин, слева — я. За спиной — переводчик. Тут королева и говорит: а чего это так весело смеялись мои фрейлины, чего вы им такого веселого рассказывали? “Ваше величество, анекдоты я им рассказывал”. Она говорит: “А мне?” Я опешил: “Вы же не только женщина, королева, политический деятель, вы просто — человек единственный в мире. Я не могу рассказывать вам такие анекдоты, как вашим фрейлинам. А политические анекдоты — они сухие”. Она говорит: “Ну неужели вы не уважите меня?” — как-то даже с обидой. Ну, думаю, все, приехали. И тут вспомнил! “Господь создал Францию, и когда создал — сел отдохнуть на облаках, смотрит вниз и сам себе говорит: “Господи, какую же страну красивую сделал! Смотри, какие зеленые луга, какие кущи, два Лазурных берега! Ну, не страна, а сказка! Но надо сделать в противовес что-то плохое. И сделал самих французов”. Она как залилась! И все — на меня так посмотрели... Нельзя было так надолго от Ельцина ее отворачивать. А потом она сделала еще одно нехорошее дело. Она прислала мне персональное приглашение на день рождения — мне единственному, никому больше. Я, естественно, не поехал: и так меня жрали здесь. Зато ездил на инаугурацию Манделы — правда, Борис Николаевич не мог. Кроме вас, мол, некому. Я говорю: “Да мне и самому как-то неохота”. А сам думаю: хоть в Африку съезжу. А там Фиделя опять встретил. Я ему рассказывал про реформы. Потом он собирал журналистов — сказал: “Смотрите, про Россию кто плохо напишет... — И вообще говорит: — Из всех, кто там есть, — этот нормальный человек”. Но с Фиделем мне опять была подстава — потому что Фидель “красный”, а мы тут с Америкой дружим. И вот идет первый вице-премьер, председатель Совета Федерации, и на глазах у всех целуется с Кастро. Одна журналистка потом меня спрашивает: почему вы назвали Фиделя Кастро мировым достоянием? Ведь он “красный” и вообще такой-сякой. Я спрашиваю: “Вам сколько лет?” Она отвечает: “27”. — “Так вот, вы в свои 27 возьмите отдельно взятую страну, захватите там власть и правьте всю жизнь. Я и про вас скажу, что вы мировое достояние”.
— Почему все пишут мемуары, а вы в 2001 году издали сборник анекдотов из коридоров власти — “Пельмени по протоколу”?
— Эта книжка — чисто автобиографичная. К сожалению, мало экземпляров осталось. Мне девочки из издательства давали 500 штук. Я говорю: “Зачем мне столько?”. Они говорят: попомните, пригодятся. Книжка где только не была. Ее даже в Америке продавали. Она веселая получилась. Я ее писал на подъеме, мне она самому нравится. Несколько серьезных фраз, а потом — какие шутки, байки, какие записки присылали... Про все отношения наверху. Ну, не все, конечно. Есть неэтичные вещи, которые не стоит выносить на публику.
— Как у Александра Коржакова?
— Я книжку Коржакова не люблю. И мы из-за этого не знаемся. Такое писать нельзя. Во-первых, проверить невозможно. Во-вторых, в некоторых местах врет. Допустим, у него написано (жена зачитывала): в Кремле мы встретились, а Барсукову присвоили звание генерал-лейтенанта, и мы пошли выпили три бутылки коньяка. Это нас красит, конечно, но выпили мы всего одну. И на этикетке Мишке расписались на память, и она до сих пор у него дома есть. А он пишет — три! А если врет в мелочах, нельзя верить в крупном. Не надо врать-то — и так одну выпили, и нормально. Среди рабочего дня в Кремле. В старое время говорили так: бутылку коньяку выпиваешь, и ни в одном глазу — ты секретарь райкома, две — горкома, три — обкома...
— Да вы жили на западный манер — открыто, весело?..
— Да, но так нельзя. Президент в нашей стране не должен быть улыбающимся. Сейчас, а тогда — тем более. Не всем хорошо жить. И многих это раздражает. Про меня тогда коммунистическая пресса писала: веселый Шумейко с лицом довольного футболиста, только что забившего гол в ворота.
— Однажды вы коммунистов сильно приложили — козлами назвали!
— С Зюгановым мы разговаривали много раз. Интересно: когда приехал Хавьер Солана (тогда он только стал европейским лидером), то пригласил в посольство Франции политиков, а из наших — только меня и Зюганова. Как он выбирал — не знаю. Мы дефилируем с рюмками, плыли-плыли по залу, наконец встречаемся с Генкой. А как раз Ельцина выбирали на второй срок, только выборы закончились. Он говорит: “Ну пошли, поговорим”. Пошли к окну. Он говорит: “Ну чего вы на меня, то да се...” Ну, просто стоим, по-свойски разговариваем, много всего политического сказали разного. Он — на меня, я — на него. Прихожу на другой день, позвонил Борису Николаевичу отчитаться: мол, был там-то, встречался с тем-то. А он мне: да чего рассказывать — уже три пленки принесли. Две французы записали, одна — наша. Я поэтому так и жил, что мне все равно — пишут, не пишут... А потом, был и женский фактор — не знаю, как сейчас. Писали сидели девчонки-прапорщицы. Телефон если на прослушке стоит, то у них когда звонок — они снимают трубку и стенографируют. Нашей стране денег не хватало на аппаратуру. Вот девчонки все и писали. Но как они работали — как все девчонки. У той дочка заболела, у этой муж гуляет — постоянно разговаривают между собой и пишут. И всех, кто на прослушке, они давно поделили: кому они симпатизируют, кому нет. Мне симпатизировали. И делали так: на всем бланке ставили “зет” и помечали: “Неразборчивые матерные выражения”. А тем, кого они не любили, — вписывали такое... Россию не измерить, никакие аршины не подходят. Совсем иное государство, и люди другие. И Америку из нее не сделаешь.
— А надо?..
— И не надо. Америка — страшно несвободная страна.
