В деревне Карпово повесили объявление, чтоб малообеспеченные приходили оформлять субсидию на жилищно-коммунальные услуги. Во вторник и среду приедут инспектора, будут принимать документы в соседнем селе Ершово. А кто не придет, тот пусть сам едет в райцентр оформляться.
Малообеспеченными считаются семьи, если на двоих выходит меньше шести тысяч в месяц. У Петровых в месяц получалось четыре триста — как раз обе пенсии. В глубине души они надеялись, что с нового года государство им так увеличит пенсии, чтоб перевести их семейство из малообеспеченных в крепкие середняки. Однако на столь серьезный шаг правительство не решилось, поэтому во вторник Петровы решили ехать в Ершово прямо с раннего утра, чтоб занять очередь.
Встали в пять и поехали. По дороге еще зашли за соседом Николаем Семенычем, он один живет, вот и попросился в компанию.
Приехали к семи. Народу у дверей уже стояла целая толпа. Какая-то женщина записывала очередь и раздавала номера. Петровы оказались девяносто шестыми, а Николай Семеныч стал девяносто седьмым. Первые номера, оказывается, пришли сюда еще в четыре утра.
Потоптались под дверью. Холодно. Про инспекторов говорили, что они приедут в десять — тогда и начнут принимать. “Поехали домой, — сказала Петрова. — Позавтракаем пока”.
Пока завтракали, снова перебрали собранные бумаги. Копии паспортов, удостоверения ветеранов труда, удостоверения пенсионеров, домовую книжку, газовую книжку, справки о пенсии из собеса, справки из сельской администрации о доходах…
Достался Петровым весь этот набор, надо сказать, недешево. На одни ксерокопии пришлось потратить почти сотню. А еще завести по сберкнижке и за каждую заплатить по десять рублей. Сказали, сберкнижки нужны обязательно, потому что на них будут переводиться субсидии на жилищно-коммунальные услуги — то есть “живые деньги”.
В общей сложности вышла ощутимая для Петровых сумма, но ради субсидии пойдешь на все.
К десяти снова поехали в Ершово. Инспекторов еще не было, но очередь выросла до трехсот шестидесяти человек. Стояли, ждали, курили. Инспектор приехала к половине двенадцатого, одна, и сразу сказала, что принимать будет до четырех.
Двери открыли, инспектор ушла в закуток за стену и выглянула в окошечко. Все триста шестьдесят малообеспеченных втиснулись в зал ожидания перед окошечком и встали. Сесть было негде. Голые стены, ни одного стула.
В углу оказался люк. Лестница вела в подпол, оттуда веяло сырым холодом. Скрюченные больные старухи, которые не могли уже на своих ногах простоять ни минуты, поползли вниз рассаживаться по ступенькам. Вылезти наверх потом смогли немногие. Одолевали ступеньки на четвереньках.
Петровы считались молодыми. Шестьдесят пять лет — это еще не тот возраст, когда человек не может отстоять на ногах пять-шесть часов. Трудно, да. Но кому сейчас легко?
К инспектору малообеспеченные подходили строго по очереди. Но возилась она с ними подолгу. У каждого чего-то не хватало: то не было нужного документа, то имелась копия, а нужен оригинал, то, наоборот, требовалась именно копия… Сначала инспектор должна была растолковать малообеспеченному, чего ему не хватает для счастья. Озадаченный малообеспеченный уходил добывать недостающее. Потом возвращался и снова шел к инспектору, уже минуя очередь.
Стоять с каждым часом становилось все труднее. На Петрову навалилась незнакомая старуха под номером двести тридцать семь. Очень тяжелая. Она опиралась на спину Петровой и, не умолкая, бубнила басом: “Ходят и ходят, и зачем их опять пускают, уже был, и опять ходит”. Петрова попыталась объяснить, что им пришлось ехать за недостающими документами, но бабка не слушала.
Силы заканчивались. Петрова сказала: “Идите на улицу, женщина, подышите. У меня девяносто шестая очередь, меня, может, скоро примут, а вам со своей двести тридцать седьмой зачем здесь мучиться?”
Кому-то стало плохо. Петровы увидели, как люди задвигались, расступаясь вокруг лежащей на полу женщины. Бегали за нашатырным спиртом, привели медсестру. Та сказала, что это сердечный приступ, и вызвала “скорую”, а пока ждали, давала другим малообеспеченным валидол.
В одном углу разгорелся скандал, старики орали друг на друга, тряся головами. В другом углу кто-то плакал подвывая. Старуха, прислонившаяся к Петровой, потеряла всякий стыд и улеглась на нее всей своей массой.
…Во вторник инспектор успела принять шестьдесят человек. Петровы уехали ни с чем. Вечером оба чувствовали себя настолько разбитыми, будто весь день таскали ведра с водой. Хотя, казалось бы, всю жизнь прожили в деревне, люди закаленные, физической работы не боятся: огород, хозяйство, дом без конца ремонтируют. Хоть и на пенсии, каждый день — в трудах. Но чтоб вот так уставать, как от субсидий, — такого не бывало.
В среду Петровы снова поехали оформлять субсидии. В зале ожидания произошли изменения — там поставили четыре стула. Очередь выросла уже до четырехсот с лишним, но инспекторов на этот раз приехало двое, поэтому дела пошли веселее.
Очередь Петровых подошла к обеду. Оказалось, напрасно они заводили две сберкнижки, достаточно одной, да и на нее перечислять деньги начнут только через полгода. Наверное, начнут. А сейчас инспектор просто посчитает им субсидию за газ и электричество, и они будут полгода платить меньше на эту сумму. Но через полгода субсидии опять будут пересчитывать, и придется снова оформлять.
Кроме того, инспектор сказала, что ей нужны оригиналы пенсионных удостоверений, копий недостаточно, а в газовой книжке не отмечено, что у Петровых установлен отопительный котел, и без такой отметки она ничего не будет считать.
Петровы помчались в газовую контору. Там начинался обед, но выглянула девица и объяснила, что за такой отметкой надо ехать в Раменское, население там принимают два раза в неделю. Петровы взвыли. Съездить в Раменское — это все равно что в Москву. Весь день уйдет. Выходит, напрасно они два дня простояли в очереди. Не дадут им сегодня заветной субсидии.
Но тут вдруг повезло: из конторы вышел добрый человек и внял их мольбам, поставил нужную отметку. Наверное, вопреки правилам.
Короче говоря, к вечеру Петровы наконец одержали победу и узнали, сколько им будет доплачивать государство за свет и газ как семье малообеспеченных. Ежемесячно сорок восемь рублей за свет и девяносто один рубль за газ — вот сколько. “Копейки, — разочарованно констатировал Петров. — А канители…”
Николай Семеныч смог оформить субсидию только на следующий день. От него потребовали свидетельство о смерти жены, хотя умерла она восемь лет назад, и все уже давно было оформлено на одного Николая Семеныча — и дом, и свет, и газ. Ему дали совсем удивительную субсидию — четырнадцать рублей за свет и двадцать один рубль за газ. Ради этих денег он в свои семьдесят пять лет три дня простоял в душной очереди, теряя сознание от усталости и сердечной тоски.
В субботу к Петровым приехали из Москвы родственники, среди которых была и я. Сначала мы выслушали горестную историю про то, как власти издеваются над людьми в изощренной форме субсидий, а потом решили все-таки выяснить, как реализуется закон о монетизации льгот.
Деревенские жители должны теперь жить лучше, чем прежде, и получать гораздо больше “живых денег” вместо ненужных им льгот. Просто огромные суммы должны теперь получать. Это всем нам хорошо известно из телевизора, и когда Петровы осенью слушали телевизионные доводы в пользу отмены льгот, они тоже с ними соглашались.
Что вышло на деле?
Разбирались мы долго, потому что все эти доплаты и льготы определяются разными инструкциями, высчитываются в разных местах, пишутся на разных квитанциях, путаются и переплетаются. Четверо взрослых людей с высшим образованием, работающих в сфере бизнеса, полтора часа складывали и вычитали, спорили и ругались, пытаясь разобраться в сложнейших раскладах копеечных выплат. Что тогда говорить о бедных стариках? Как они могут усвоить и проверить, за что им платят, а за что — нет?
Но у нас в результате длительных подсчетов прибыли, поступившей сельским жителям в связи с заменой льгот денежными компенсациями, получилось вот что.
Вместо бесплатного проезда должны были дать двести рублей, но не дали. Дали талончики на автобус.
За телефон, которого у Петровых нет, должны были дать восемьдесят рублей — не дали. Вместо санаторно-курортной льготы тоже должны были что-то дать — не дали. За лекарства — опять же не дали.
На руки не дали вообще ничего. Дали только вот эту субсидию, добытую кровью, которая сама будет переводиться на счета энергетиков и газовщиков, минуя Петровых. Интересно, что субсидия у них и в прошлом году уже была, но теперь она уменьшилась: прежде за газ им компенсировали 123 руб. 12 коп., за свет - 83, а с этого года уже только 91 руб. 49 коп. и 48 рублей соответственно Правда, кроме того, им еще скидку делают как ветеранам труда: за сто киловатт электроэнергии им позволяется платить по цене 48 коп., а не 96, как все платят. А газа им дают 189 кубов по 83 коп. за куб, хотя он стоит 1 руб. 11 коп. Практически даром получается.
Однако расценки и на свет, и на газ выросли. Так что в итоге выходит, что “живых денег” у Петровых не прибавилось ни копейки, но платить за жилищно-коммунальные услуги им теперь придется больше, чем в прошлом году — примерно рублей на пятьдесят.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Вот и разбогатели на монетизации.
Процедура оформления субсидий произвела на селян сильное впечатление. Сначала им наобещали хорошие деньги, потом вволю поиздевались и помучили, а под конец кинули смехотворную подачку.
...В результате реформ население не пострадает. Будет только лучше. Жаль только, президент Путин никогда не попадет туда, где старики все лучше и лучше оформляют себе четырнадцать рублей субсидии.
