“Почему вы пишете о нас с такой иронией?” — обижались на журналистов голодающие члены фракции “Родина”.
А что обижаться?
Трудно видеть оппозиционеров в тех, кто перед думскими выборами не скрывал: да, мы — проект Кремля...
На тему взаимоотношений партии и власти “МК” и поговорил начистоту с лидером “Родины” Дмитрием РОГОЗИНЫМ.
— Скольких кило стоила вам голодовка и возвращаются ли эти килограммы назад?
— Я сбросил десять килограммов. И почувствовал легкость, потому что работа политика во многом связана с кабинетной деятельностью. Я бывший игрок сборной Советского Союза по ручному мячу и всегда считал, что с моим весом небольшой перебор. После голодовки я удерживаю форму, начал более активно заниматься спортом и чувствую себя превосходно.
— Про вашу голодовку рассказывают такую историю: будто бы вы встретились с одним из лидеров СПС, и он вам сказал, что вы мало похожи на патриота. Слишком полный, мол. А вы заключили с этим человеком пари на 500 долларов, что сбросите за неделю десять кило. Спор вы выиграли. А деньги получили?
— Первый раз слышу про эту историю. Вам ее кто рассказал: Немцов или Митрофанов (депутат Госдумы от ЛДПР. — Н.Г.)?
— Ни тот ни другой. Журналисты интересовались, правдива ли эта история, у секретаря политсовета СПС Леонида Гозмана. Он ответил, что знает человека, который с вами спорил, но не будет его называть...
— Ой, Гозман — известный провокатор. Если б я с кем-то спорил, то это значило бы, что я заранее готовился к голодовке. Но я утверждаю, что она имела спонтанный характер. Поэтому все эти шутки Митрофанова по поводу моего веса... Вот кому действительно нужно похудеть. А то разожрался до безобразных размеров!
— Один из врачей, комментируя вашу акцию, сказал, что после голодовки у людей активизируется умственная деятельность. Вы уже почувствовали интеллектуальное возмужание?
— Я сбросил десять килограммов иллюзий. Некоторые люди, которых я считал вполне порядочными, оказались большими негодяями. Другие, которых я все-таки недооценивал, проявили себя вполне надежными людьми.
— Неужто вы были таким наивным, что ожидали выполнения ваших требований?
— Я ожидал, по крайней мере, заинтересованного диалога в отношении того, что же происходит между партией власти и оппозицией. Этого не произошло, но голодовка стала шилом, которое мы воткнули правительству в мягкие места. Потому что не заметить нашего протеста власть не могла, а найти решение, каким образом реагировать на акцию, кроме как замалчиванием по государственным телеканалам, тоже оказалась не готова. Но и замалчивать они толком не смогли. И в этом выразился весь идиотизм “Единой России”, которая нанимала политтехнологов для того, чтобы “мочить” нас.
— Во время или после голодовки у вас были неприятные беседы с руководством Администрации Президента?
— В тот день, когда мы объявили о голодовке, мне позвонил Владислав Сурков (замглавы Администрации Президента. — Н.Г.), совершенно ошарашенный, и спросил: “Что там у вас происходит?” Я сказал: “Голодовка”. Он поинтересовался: “Как и когда собираешься из нее выходить?” Я говорю: “Я не знаю. Я знаю, что я в нее вошел. А как и когда мы будем выходить — это будет зависеть от того, готовы ли вы вести с нами диалог по выполнению наших требований...” Больше никто не звонил. А изменение отношения власти к нам заключается в том, что по всем телеканалам, на которые Кремль имеет решающее влияние, были распространены циркуляры, чтобы “Родины” по ним больше не было.
— По сути дела, вам дали понять: пока вы действуете в границах, очерченных Кремлем, — вам всюду “зеленый свет”. Как только границы переступаете — начинаются проблемы. Каковы границы дозволенного Кремлем?
— Я думаю, Кремль хотел бы, чтобы вся оппозиция вела свою деятельность только по согласованию. Например, ставить какие-то жесткие вопросы нельзя, а пожурить партию власти или Кремль можно. Но при этом ни в коем случае не затрагивая имени президента. Ни по какому поводу. Насколько я понимаю, такие установки они пытались внушать всем: и КПРФ, и либералам.
— Что-то вы молчите о себе...
— В свое время и на меня пытались оказывать воздействие. Например, что меня в ходе выборов 2003 года должно быть в эфире меньше, чем Глазьева. В Кремле считали, что Глазьев забирает голоса у коммунистов, и это хорошо, а я — у “Единой России”, и это плохо.
— И вы хотите сказать, что это был единственный случай, когда Кремль пытался повлиять на вас?
— Они пытались влиять и год назад, разжигая наш конфликт с Сергеем Глазьевым.
— И пытались успешно. Вы очень активно “мочили” своего соратника...
— Да нет, Кремль повлиял не на меня. Я как раз таки действовал искренне, считая, что Глазьев нарушает договоренности и идет в никуда. Кремль повлиял на Бабурина, и он принял мою позицию. На тот момент нам не хватило мудрости успокоить страсти. Мы с Глазьевым много говорили на эту тему, в том числе совсем недавно. И подвели черту под этим конфликтом. Его больше нет. Думаю, процесс восстановления политических отношений в неких организационных формах будет идти в течение всего года.
— Приходилось ли вам идти на уступки Кремлю, когда на самом деле этого не хотелось?
— Конечно. Во время все тех же думских выборов, когда меня просили отойти на второй план. Я считал, что стиль, выбранный мной на теледебатах, был эффективнее, чем более научный стиль Глазьева, и был уверен, что мой отход на второй план нанесет ущерб блоку в целом. Это была уступка. Но с другой стороны, я понимал, что по-другому действовать не получится. Потому что в этом случае блока не будет — нас просто снимут с регистрации.
— И вы не стесняетесь об этом говорить?
— А чего стесняться? Если вы думаете, что мы руководствовались некими указаниями из Кремля, то это не совсем правда. Мы играли с Кремлем. Блок “Родина” был на тот момент еще слаб. Приходилось лавировать, чтобы выжить. У Кремля были свои тараканы, а у нас — свои. Без этой игры мы бы не смогли даже сложить коалицию патриотических сил, которая получила собственную фракцию. Так все играют. И КПРФ, и все остальные. Политика — штука хитрая.
— Но после голодовки, как вы говорите, ваше отношение к власти изменилось. Это означает, что вы и в дальнейшем будете переступать границы, очерченные Кремлем?
— Да я вообще не собираюсь этих границ признавать! Быть марионеткой выше моих сил. Нынешняя комбинация, которую пытается организовать Кремль, — это полуторапартийная система, где, возможно, “Родина” могла бы претендовать на роль оппозиционной половинки. Эту роль мы даже не обсуждаем. Мы являемся полноценными участниками политического процесса и собираемся своими действиями поломать инерционный сценарий будущих выборов. Как поломали инерционный сценарий выборов 2003 года. Тогда ведь тоже было замалчивание сразу с 7 ноября, когда закрытые соцопросы показали, что мы активно пошли в рост. По ТВ показывали кого угодно, но ни в коем случае не говорили о феномене “Родины”. Даже в выборную ночь, уже после завершения голосования, меня не пускали в передачу к Познеру!
— А вы разве туда рвались? Как пишет в своей книге ваш бывший пресс-секретарь Ольга Сагарева, Познер зазывал вас в студию, а вы отказывались входить, мотивируя это тем, что вам запретили сверху.
— Я расскажу: нам стало известно, что телевизионному начальству из Кремля был звонок, чтобы меня не было ни под каким предлогом. Кое с кем из Администрации Президента у меня был в эту ночь разговор на повышенных тонах с применением — как бы сказать помягче — ненормативной лингвистической артиллерии. И в студию я не пошел, чтобы не подставлять руководство телеканала — иначе бы их всех поувольняли.
— Вы утверждаете, что являетесь оппозиционным политиком. Но с самого начала ваша позиция была такой: вы критикуете правительство и “Единую Россию”, но любите президента. Однако всем известно, что объекты вашей критики — структуры марионеточные. Поэтому логично критиковать того, кто дергает их за ниточки. Раз вы этого не делаете, значит, являетесь псевдооппозиционером. Вам есть что возразить?
— Я постараюсь объясниться искренне и честно. К Путину я долгое время питал реальные симпатии, и мне просто не хотелось даже что-то говорить против него. Не потому, что я боялся его гнева, а потому, что я с ним работал вместе — по крайней мере, по калининградскому сюжету (имеется в виду деятельность Рогозина на посту спецпредставителя президента по проблемам Калининградской области. — Н.Г.). И я помню, что тогда он действительно всегда откликался и мне помогал. Мы фактически на пару с ним вырулили этот процесс, несмотря на полную блокаду и саботаж со стороны правительства.
При этом я понимаю, что это его правительство, его кадровая политика, его решения. Я лишний раз в этом убедился на последней встрече с лидерами фракций, когда Путин активно защищал членов своего кабинета и политику монетизации льгот. Я пришел к выводу, что дело на самом деле не в людях, которые работают с ним, а в том курсе, который он лично проводит.
— Странно, что вы прозрели только сейчас...
— Я это раньше тоже понимал. Просто я как политик не хочу сжигать мосты для диалога с Путиным на тот случай, если он захочет пересмотреть курс и привлечь нас в качестве альтернативы нынешнему правительству.
— А вы не находите, что логичней было бы не поддерживать президента, а стремиться к тому, чтобы в 2008 году привести к власти своего человека?
— Но тогда мы должны вычеркнуть из нашей жизни ближайшие три года. Президент есть, он никуда не уйдет до 2008 года. Это как солнце — оно встает и заходит вечером. Вот Кремль стоит, и в нем живет товарищ. И зовут его Владимир Владимирович Путин. Может ли он надеяться на то, что патриотические силы подставят свои плечи, чтобы спасти страну в трудный для нее момент? Можем ли мы помочь действующему главе государства перед лицом общего врага? Да можем, конечно!
— А можете и прождать три года впустую манны небесной. Вы об этом не задумывались?
— Задумывался. Но и эти три года мы не собираемся мух ловить. И до 2007 года мы будем копить силы, а затем у объединенной левой оппозиции будет единый кандидат в президенты. И если диалог с президентом не состоится, то тогда мы наверняка будем участвовать в очень жестком споре с преемником Путина.
— Помнится, вы с таким энтузиазмом год назад говорили в интервью “МК”, что “Родина” должна быть спецназом президента... Значит, провалился план?
— “Родина” стала спецназом. Но не президента. Если у начальства есть группа “Альфа” или группа “Вымпел”, а начальство, вместо того чтобы их использовать в подавлении отмороженных бандитов, посылает в колхоз убирать редьку, то чья это беда — спецназа или начальства? Путин — пока, по крайней мере, — не готов менять курс и не считает нас партнерами в государственном управлении. Значит, и мы не считаем его партнером тоже.
— В вашем голосе я слышу обиду. Наверное, неприятно было и то, что Путин ни разу не поинтересовался вашим самочувствием во время голодовки и не отреагировал на ваше открытое письмо к нему?
— Вообще-то я ожидал другого. Я думал, что он все-таки позвонит и скажет: что вы там устроили? Ну-ка, давай быстренько подъезжай, мы сейчас поговорим, что у вас там за требования. Я бы на его месте поступил именно так. А делать вид, что ничего не происходит... Мне не обидно, но мне кажется, что это неправильно. Мне кажется, этим Путин просто проиграл в глазах многих наших сторонников, которые голосовали за него. Да и я никогда не скрывал, что “Родина” поддержит Путина на выборах 2004 года.
— А теперь жалеете об этом?
— Нет, потому что других кандидатур-то и не было на самом деле. Но то, что мы не поддерживаем многое, что было сделано в 2004 году, — это факт. И корявая национализация “Юганскнефтегаза”, и бесхребетность в борьбе с террористами, и постепенное удушение свободы слова... Я не понимаю, зачем Путину это нужно. Это не политика укрепления управляемости страны. Мне кажется, это действия президентского окружения, чтобы, ничего не делая, контролировать все и вся. Но это не получится.
— Все же мне удивительно, что только в 2005 году вы заявляете о неприемлемости действий Путина, совершенных в 2004-м. Почему раньше-то молчали?
— Центральные каналы все равно бы ничего не показали. Я просто не хочу бегать с флагом и кричать: “Я против Путина!” В этом случае я буду уподобляться нашей маргинальной оппозиции, которая ничего, кроме “долой Путина” и “банду Ельцина — под суд”, сказать толком не может. Проще всего рвать на себе тельнягу и изображать крутого оппозиционера и при этом ни на что не влиять. Намного сложнее встречаться с президентом, говорить ему в глаза, в чем заключается наш критический взгляд на происходящее в стране, и получать от Путина молчание, как это было на последней встрече с лидерами фракций. Я ж президенту все сказал. Он комментировал то, что говорили Жириновский, Грызлов, Зюганов. А то, что сказал я, просто записал, посмотрел на меня и промолчал. Это говорит о том, что сказанное мной, надеюсь, даст ему пищу для сложных выводов.
