— Вам отрежут голову! — сказал иностранец громко и радостно.
Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:
— А кто именно? Враги? Интервенты?
— Нет... русская женщина, комсомолка.
И, черт его побери, интурист оказался прав: вожатая трамвая, под который угодил Берлиоз, была не только комсомолкой, но и женщиной! Как мало и недостаточно узнал об этой особе читатель! Воланд не подумал подкинуть любопытствующим ее номер телефончика, не назвал даже имени... А растворился в воздухе.
Мистическую тайну спустя годы узнал репортер “МК”. И вот она: Любовь Палеева, вожатая легендарного трамвая “Аннушка”, заступает на смену у нас на глазах.
Расписанный, как балаган, трамвай вырулил из депо, “внезапно осветился изнутри электричеством, взвыл и наддал”. А я морду кирпичом строю — мол, стоять! Ведь когда на тебя рогатое чучело по рельсам несется, главное что? — не терять голову. И вот голосую...
— Залазь, что зря пробку создавать? — подмигнула из кабинки женщина, стриженная под гарсона. — Трудно трамваю прошлого века с нынешнем количеством иномарок уживаться...
В ответ я поднимаюсь по ступеням, обитым деревом. В салоне — канделябры, ковровая дорожка… Ух, небось из такой атмосферы пассажиры и наблюдали за предсмертными па Берлиоза! А трамвай уже плавно трогается, катит как по маслу…
— На этом маршруте надо не ездить, а плыть по рельсам, да я за три года работы этому искусству уже обучилась… Хотя до трактира на колесах “Аннушка” я проработала на разных трамваях без малого 30 лет, — говорит водитель Любовь Палеева. — Могу сказать авторитетно: одно дело — везти пассажиров, которые в любой момент могут цепляться за поручни. И другое — когда вместе с людьми в салоне едет посуда. Какие-нибудь “Жигули” перед тобой вдруг вкопались — и бац. Пять рюмок вдребедень! — Вожатая нервно постукивает по табло с кнопками коричневой пачкой сигарет “Наша марка” (а ведь именно такие папироски нашлись в кармане у Воланда для поэта Бездомного!). Затягивается дымком... — До меня за 16 лет жизни этого маршрута столько вожатых сменилось, и все из-за битой посуды! Пассажирам лишний раз не улыбнешься, когда такое напряжение...
— Еще бы — за дорогой следить, — сочувствую женщине.
— Да мне-то что! Это через “Аннушку” 600 вольт пробивает!
Тем временем “Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила”. Оно адски шипело где-то на задней площадке трамвая, обустроенной под кухню. “По заказу первых пассажиров готовлю блинчики”, — барвумен по имени Анна указывает на раскаленную сковородку.
И где-то с этого места начинается совсем другой роман… Ведь “новопроложенной” во времена Булгакова трамвайной ветки до Патриарших уже давно нет, так что наше кафе направляется прямиком к Чистым прудам. Где оно неизменно колесит из полудня в полночь.
— И все равно пассажиры требуют от нас всяческой чертовщины, — говорит Любовь Романовна (по батюшке, а не из-за Булгакова). — “Вот от рельсов оторвемся и в пруд — бултых! Ну, может, еще лампочка у вас над головой лопнет”, — пугаю их. Иная православная бабка крестится, когда мимо проплываем. Но есть две бесстрашные пенсионерки, которые захаживают и покататься, и даже перекусить.
Перед самыми Чистыми прудами женщина спускается из трамвая на грешную землю, в руках у нее разводной ключ. Орудуя им как рычагом, тужится и вручную переводит стрелки.
Только раз в мистический трамвай порывался сесть один приколист: сам в клетчатых штанах, а под мышкой — черный котяра с ворсистым хвостом болтается. Но его тут же попросили: чтобы никаких котов! Нечисть и антисанитария — эти коты!
Зато именитым прохожим двери в трамвай всегда открыты. Например, один эпизод из фильма “Брат-2” местный персонал посмотрел еще до выхода картины на экран — в салоне “Аннушки”. Смысл его таков: герой Виктора Сухорукова приезжает в Москву и садится в этот странный трамвай. А за окном мелькает Москва… А он водку заказывает, через стекло смотрит и только дивиться успевает тому, что в окне видит. “Вы, наверное, эти кадры не помните… — качает головой Палеева. — Все потому, что Балабанов их из картины выкинул”. В другой раз Дмитрий Харатьян и Юлия Началова явились в трамвай под видом любовников — этот момент они, конечно, тоже играли перед камерой. И потом рогатую “Аннушку” якобы штурмовал “ревнивый супружник” Кортнев…
— И свадьбы у нас в трамвае справляют. Невеста напьется — и стремится на всем ходу выпрыгнуть. Я порой, глядя на молодых, и слезу смахну... Вот мой племянник еще после учебного дня помочь заходит... А только я сама вообще не помню, как в школе училась, — вдруг признается Любовь Романовна. — Да и кто ж его знает, как люди себе профессию выбирают? Само собой это получилось. В юности, конечно, комсомолкой... Потом на полугодовых курсах по вождению... И так вся жизнь незаметно через трамваи проходить начала. Сейчас имею первый разряд. Пока сил хватает, на крышу по пять раз на дню лазаю — трамвайные рога вправлять... А книжки такие, как ваша “Маргарита”, я, может быть, и не читала вовсе...
— И не слышали, что на страницах романа одному мужику голову трамваем отрезало?
— Не… — с изумлением глянула на меня вожатая. И в этот миг пред носом у “Аннушки” через рельсы ухнул черный “мерс”. Палеева вдарила по кнопке электрического тормоза. Вагон дернуло. В баре звенели бутылки. — Е... твою мать! Ох...ли совсем, чайники!
“Вокруг него отчаянными женскими голосами завизжала вся улица”, — так повествовал Булгаков о дорожно-транспортном происшествии. Жаль только, не прописал — в каких именно выражениях она визжала, эта улица. Гибель Берлиоза смотрелась бы еще реалистичнее…
