Кто вспомнит, когда в уральский городок пришла зима… Посеяла в поле седину. А уж тем летом мело изрядно... И была земля пухом. В загс Невьянска старик привел молодуху. Темноглазая, щеки наливные. Лишь в белом дыму фаты застыли тополиные сединки. В “свите” не мелькнуло ни одного юного лица... “Придет ли суженый?” — растерялись сонные “бракоработницы”.
— А я… сгожусь? — дед, что под руку с девчонкой, теребил розу в петлице, безнадежно потерянную средь орденов.
Сверили с бумагами: “Моисеев… 78 лет… Белокопытных… 22 года”… — расписали. А что лучше документа может скрасить зиму?
Деятели культуры на пенсии вдруг решаются обзавестись первенцем, столичные мэтры шоу-бизнеса проталкивают на эстраду юных любовниц. А на периферии молодое поколение загибается, спиваясь от безработицы… И в бой снова идут одни старики. Такого бума на неравные браки в России не отмечали с послевоенных времен.
Невьянск не то чтобы город, а самая натуральная деревня — лубяные избушки в рядок. Дом наших новобрачных даже можно назвать высоткой — трехэтажная хрущевка. А значит, и санузел тут как тут. А где санузел, там, по местным меркам, обитают завидные женихи…
Дверь не заперта. Где-то внутри наперебой заохали, и в прихожую вышла разбабистая девица: “Ой, волновалася за вас! Валерьянку пила… Дорога — дело такое”.
— Не слушайте ее, что она знает о дорогах, — хозяин с наскоро зачесанной лысиной стоял посреди дореволюционного ковра — с явными проплешинами. — Это я Россию исходил от Камчатки…
— И до Сталинграда. Он рассказывал… На войне! — у маленькой женщины загорелись глаза.
— И о войне не ведаешь, — еле пошевелил губами старик. — Да вы не смотрите, это мы так… Бранимся и спорим по пустякам. Со скуки.
Со скуки же, несмотря на чистоту, в комнате обосновалась невидимая затхлость. Супруги присели, сплели руки… Так древнее дерево цепляется сухим корнем за налитый соком росток. И кто посадил их рядом?
— Мариночку я сразу приметил, — начал Иван Митрофанович. — Она на нашей улице за углом каждый день стояла. Перед ней — ящик кверху дном. На ящике — пластиковые бутылки с молоком.
— Мы с буренкой на всю семью зарабатывали, — встревает Марина. — У меня еще старший брат и родители в деревне Конево, в десяти минутах езды — и все по домашнему хозяйству. Другой работы и там и здесь нету.
Моисеев сначала присматривался к бойкой девчонке. Говорил о погоде да исправно покупал молоко… “И в унитаз его дома спускал!” — обижается с самого начала замужней жизни Марина. “С детства эту гадость не пью”, — отшучивается дед.
— Всего за три года до встречи со второй женой я первую супругу похоронил. Прожили мы вместе полвека. Дружно… О разводе и не думал, да вот оставила она меня одного на земле. С собой не прихватила. А как потерял ее, тут между стен все метался… Или на диване сидел и в одну точку смотрел. А чаще — на людях, где-нибудь на скамейке. “А то вдруг умру, и никто не заметит”, — уже мне так думалось.
Болтливый дедушка у молочницы был самым ранним покупателем. “Я каждое утро за углом с трепетом в сердце дожидался ее появления”, — признается седовласый Ромео. Случай подтолкнул его к более решительным действиям, когда Марина по болезни три дня кряду пропустила “работу”.
— Когда я увидел, что ее нет, все надежды внутри меня в пятки рухнули! — и сейчас хватается за голову Иван Митрофанович. — Кто она? Откуда? Вдруг не придет больше? А может, торговую точку сменила? Упустил… Весь Невьянск в тот день по сугробам пропахал. Три ночи не спал! Так что когда на четвертые сутки ее встретил — подбежал и выложил давно приготовленные слова.
Конечно, Моисеев, как человек, прошедший войну, сразу не стал пугать девушку своей прытью… А так по-деловому ей сказал: “У меня, милая моя, никого нет… А ты очень понравилась. Пойдешь за мной, стариком, ухаживать до полного моего упокоения? Кормить буду — пенсия по инвалидности под семь тысяч… И на тебя после смерти за эти услуги квартиру перепишу”. Посмотрела Марина на милого человека внимательными глазами и молвила: “Коли родители пустят”. На том и сговорились.
— Мать сказала: “Твоя жизнь — сама решай”. А я уже на следующий день к нему приехала. Смотрю: человек в одиночестве скучает, — говорит Марина. — Сразу полы отмыла, пыль вымела, занавески постирала… И нет, ни о какой любви не думала… Все у нас получилось само собой.
Вечером пили чай. Оживший Иван Митрофанович показывал фронтовые фотографии, девушка в ответ повествовала о том, как выросла и выкормила в Коневе жеребенка. “Всякой живой душе нужна чья-то поддержка”, — согласился Иван Митрофанович. И, вспомнив, как тоскливо тянул быт один, тихо заплакал. Марина придвинулась, чтобы его успокоить. А старик притянул ее за плечи и прильнул — губы в губы.
— И дальше мы разговаривали, обнявшись. И пошли уже поцелуи… Марина, глядя на меня, тоже слезы утирала. В ту же ночь я повел ее на диван, и легли мы вместе. А с утра встали уже как муж и жена.
Моисееву и в голову не приходило, что новая сожительница вполне могла бы приходиться ему родной внучкой:
— Я не знаю, что значит иметь детей… С первой женой мы сошлись до войны. Она как раз “понесла”, и тут я ушел на фронт. И ее мать, боясь, что не вернусь, заставила дочку сделать черный аборт. У одной бабки. Как я их в письмах из армии за это ругал… Больше у нас ребенок не получился. Но мы со временем привыкли, так что нам уже и не надо было.
Моисеев теперь подумывает, как бы обыграть эту неудавшуюся миссию с молодой женушкой. Но, к сожалению, сейчас он уже не так уверен в своих силах: “Лет в 25 я и по пять раз подругу за ночь поглажу. А теперь только единожды могу. И то не каждый день — это как кости лягут”.
И вот у данной парочки пошли тащиться дни, полные взаимной любви. Лишь через полгода отношений и в романтической обстановке (у городского пруда) Моисеев предложил супруге познакомиться с ее родителями, чтобы оформить совместную жизнь всерьез.
— Он мне сразу понравился — бойкий, не пьет, не курит. Есть с ним о чем поговорить, а ведь зять старше меня на 30 лет, — рассуждает Анна Павловна Белокопытных, мама Марины. — А то ходил тут к дочери один молодец — полгода жил у нас. На гитаре играл. А какие могут быть серенады, когда в кармане ни шиша? Мужику 26 лет, а он еще нигде не работал… Сидел у нас на шее. Стали как-то в огороде парник строить. Мы с Мариной палки в землю вколачиваем. Он встал — курит. Тьфу! “Бестолковый он у тебя”, — сказала я ей. А дочка быстрая на решения: “Я его, — говорит, — выгоню!”. И послала со двора… Так уж получается, что старики у нас лучше молодых живут — хоть пенсию получают. И мы с отцом не были против, чтобы в день нашего с ним знакомства она с Митрофанычем легла на одной кровати в соседней комнате.
Марина показывает мне альбом своей безвременно ушедшей молодости…
— Вот бывшая одноклассница Надька Сизова, все девять лет вместе проучились. Стала жить с Митькой — он сам пьет, ее бьет… Наташка Белкина — только родила, как муж надышался клеем в сарае. Она: “Саша, Саша…” А он уже холодный. Все думали, что Пентюковой повезло — не пил ее мужик. Так у него жена в другом городе оказалась. И Милка залетела в 15 лет — от коневского наркомана. Малыш родился слабый на голову, сейчас ему семь — вместо слов одно мычанье. Нинка же перебивается с местным самогонщиком… Что ни день — он собирает компанию. Весь дом заблюют — а Нинка убирай. Тьфу! Я недавно приехала в деревню. Гляжу: столько колясок во дворах стоит! А только мужской руки в этих домах нету… И до загса у нас редко кто доходит. Просто живут. Не по нраву мне это…
Раз в год Марина с Иваном Митрофановичем выбирается на молодежную тусовку. И что касается гулящих подружек, так ветерана любви они только уважают:
— Девки мне завидуют. Просят: “Найди нам такого же”. А я говорю, что самый лучший уже занят… — с уверенностью говорит Марина.
И Ивану Митрофанычу есть чем похвастать перед подругами молодости: “Я весь в присмотре, а за ними никто не ухаживает”.
— Неравные браки широко практиковались еще в XIX веке, — говорит психолог Евгений Шапошников. — Правда, тогда это были так называемые светские союзы — когда молодая барышня выходила за высокопоставленное лицо с целью хорошо устроиться в жизни. Подобное происходит сейчас и в столичном бомонде — в прессе регулярно проскакивают сообщения, что тот или иной артист женился на девочке. Со стороны молодых это нельзя назвать геронтофилией, скорее такие увлечения объясняются простым расчетом. А в данном случае брак молодой женщины с мужчиной почти в четыре раза старше ее обусловлен особенностями среды. Когда в обществе происходят катаклизмы, такие, как война или социальные болезни — наркомания, алкоголизм, безработица, — жертвами становятся молодые люди преимущественно мужского пола. Если демографическая ситуация нарушается, природа начинает использовать прочие ресурсы. Так из-за большой смертности уменьшается средний возраст рожениц, и 15-летняя мать на периферии уже становится нормой. К тому же все больше появляется матерей-одиночек. А наша героиня согласилась жить со стариком за неимением лучшего выбора.
Когда я интересуюсь, а как супруги тут, в глуши, развлекаются, — те ответствуют почти хором:
— Свыклись мы вдвоем… Много гуляем и всегда вместе. Еще ходим на собрания союза инвалидов. Кто еще у них поинтересуется: “Как поживаете?”… Иногда устраиваем с другими активными пенсионерами демонстрации против разных законов... Вот и вся веселуха.
Изучив изнутри все проблемы стариков, Марина горячо возмущается: “Депутаты по телевизору так говорят, что получается: пенсионеров надо давить, душить… Я им этого не прощу! Так нас обижать!”.
Медового месяца как такового у молодоженов не было. “Сейчас опасно ездить! — сетует Марина, как заправская бабулька. — На улице, в дороге могут и паспорт, и сумку отнять. Тут местный магазин недавно обокрали…”.
— На рынок бывает выйдем, вместе выберем какую-нибудь вещь, — продолжает она. — Сразу после свадьбы, например, приобрели музыкальный центр. Теперь мелодии слушаем. Вместе с Кадышевой да Надеждой Бабкиной песни распеваем. А то я Митрофаныча веселю — и перед его глазами камаринскую по всей комнате пляшу.
Только счастлива ли жена Митрофаныча при такой-то жизни?
— А как же… — кивает головой девушка. — Как мы с Иваном в карты сядем играть — мне все тузы да короли валят… Он говорит: “Ну ты, Маришка, счастливая!”.
— Видимо, Марина и ее пожилой супруг подходят друг другу не только в психологическом, но и в биологическом плане, — продолжает Евгений Шапошников. — Марина не требует от партнера частых сексуальных контактов — ей достаточно того, что он может ей предложить. А этот бойкий старичок еще может оказаться способным произвести потомство — такие случаи медицине известны. Другое дело, что Марина после смерти мужа останется с ребенком одна… Сможет ли юная девушка, за несколько лет проникнувшись стариковской психологией, потом жить с молодым партнером? Впрочем, похоже, что она относится именно к таким женщинам, которые приспосабливаются к любому мужчине в зависимости от ситуации. Отчего в жизни только выигрывают.
И, казалось бы, зачем девице думать о смерти? Ей, может быть, охота жить вечно? Но так уж повелось на русском селе, что и рождение, и переход в мир иной всегда происходят на глазах местных жителей. Таким явлением, как смерть, не удивишь и не испугаешь Марину Белокопытных...
— Да господи… Васька-сосед заснул пьяный на дороге — его машиной раздавило! Столько одноклассников-наркоманов похоронила… А недавно тетка умерла. Мы ее вдвоем с матерью омывали.
— Так мы с Мариночкой и договорились, — кладет руку на плечо супруге Моисеев. — Она меня доупокоит, а там, если подвернется другой мужчина… Я не против. Только я уж, если можно, пяток лет еще подержусь.
— Ну… и буду жить, как привыкла. Пенсии не станет — сама пойду работать. Что загадывать?
И впрямь: разве есть разница, стар ты или молод, когда вся жизнь наперед просматривается?
Ветхие часы на стене пробили, что мне пора уходить. Только отчаянный бег тяжелого маятника, который мерит все и вся, сообщал, что время еще куда-то движется в уральском городке Невьянске.
