— Как-как, Оксана, зовут ваших мексиканских собачек?
— Одну зовут Пупсик, так меня мой Женька называет, другую — Раки. Правда, красиво?
В 10 утра она пьет кофе в холле гостиницы “Украина” и тараторит, часто и заливисто хохоча.
В основном — в ответ на реплики своего тренера и близкого друга Валентина Николаева. “Валюш,
я как к тебе пришла, расскажи.
Я же пришла к тебе маленьким ребенком”. — “Ты пришла ко мне маленькой стервой”. — “Как?!” (и безудержный смех. — Авт.) — “Ну что, проснулась наконец? Вот только так и можно тебя разбудить…”
— Да (покорно повторяя. — Авт.), я пришла к нему маленькой стервой.
С 3 до 12 лет мне дал сумасшедшую подготовку мой первый тренер Стас Корытэк. Я жила в семье с бабушкой, дедом и мамой, и была вторая семья — это лед. Выросла в группе с мальчишками, дралась, разбиралась и с ними же тренировалась.
Умерла моя мама — от рака. Потом умерла бабушка. Уехал в Канаду мой тренер. Уезжая, сказал своему отцу: “Пап, Оксанке не дай пропасть — сирота, и жалко, талантливая. Я слепил вот этот комок, но дальше отвези ее к хорошим тренерам”. Так я попала к Валентину Николаеву. И как раз в это время началось формирование новой украинской сборной.
Николаев: Когда говорят, что тренер сразу что-то может определить, — врут… Это может определить только Бог, но все попытки спросить у него, кто как прыгнет тройной аксель, заканчиваются ничем — он не отвечает. Оксану я уже знал. И знал, что работать с ней можно.
— Обычно провинциального ребенка чемпионаты оглушают своими масштабами…
— На первом чемпионате Европы во время короткой программы у меня развязался шнурок. Подъехала к судьям, задрала ногу, положила на борт, после чего мне дали перекатать. А перед произвольной программой вообще руками вцепилась в бортик и — бою-ю-ю-ю-сь, и только бормочу, что никуда не поеду!
Николаев: Есть кадры — я стою и смотрю поверх ее головы и что-то говорю. Я потом всех уверял, что успокаивал. На самом деле с каменной рожей я ей сообщил, кто она и что я с ней сделаю, если она сейчас не начнет выступать.
Когда я выиграла “серебро”, все начали вокруг меня прыгать, и из девочки, у которой ничего не было — тренер Галина Змиевская дала коньки, кой-какую одежду, — я вдруг превратилась в богачку. Меня завалили сникерсами — очень я их любила тогда, теперь ненавижу, так объелась. Фирмы наприносили мне платьев, коньков, ботинок… Но самое непонятное для меня было потом. Мы с Николаевым завтракали, и вдруг он объявил, что меня сейчас привезут в Одессу, и я буду жить у Змиевской. А до этого я жила в общежитии. И для меня это стало загадкой — а почему я не могу снова жить в общежитии? И тренироваться, как прежде, у Николаева и Змиевской? Но разве имела я тогда право голоса? Да и мозгов в пятнадцать лет было тоже не особенно... Потом я выиграла чемпионат мира, а затем была Олимпиада. На которую я приехала, разобранная в хлам.
— Вы не надеялись на “золото”?
— Я вообще не знаю, что я там собиралась делать…
Николаев: Медаль — это масса составляющих. Судьи, окружение, ситуация. Если бы не последняя тренировка в Лиллехаммере, мы тоже могли не увидеть норвежское “золото”. Прыжки мы Оксане склеили быстро, форму восстановили. Но внимание всей прессы было приковано к противостоянию Нэнси Кэрриган и Тони Хардинг. Помните, нападение наемника Тони на Нэнси? Все газеты трындели: несчастная Кэрриган, ей ножку сломали. И речь шла только о том, кто из них выиграет. А тут на разминке Оксана сталкивается с Таней Шевченко. Порезала ногу, ударилась спиной. Народ сразу задергался: несчастная девочка, вообще не сможет кататься! Внимание было перетянуто на нашу сторону, а дальше она сделала то, что должна была, — откатала чисто.
— Это была странная Олимпиада. На нее допустили профессионалов — вышли Катарина Витт, Брайан Бойтано, Катя Гордеева с ныне покойным Гриньковым. Вышла новая плеяда старых спортсменов. Старые через эту Олимпиаду опять себя возобновили. А для меня началась Америка…
— А вы никогда не жалели, что эта медаль была в вашей жизни? Она вознесла, она и уронила. Даже поменяла страну проживания.
— Я понимаю, что моя история неординарная. Вышла на лед и сразу — пум наверх! Может, если бы я в очереди немного постояла, то и жизнь по-другому сложилась бы. Но я не думаю, что я обижена жизнью, всем бы так быть обиженными. Нет, жизнь у меня замечательная. Она трудная, нелегкая. Если бы меня Змиевская не увезла в Америку, то американские продюсеры увезли бы. Для американской публики девочка с трудной судьбой — это возможность сильной любви.
Меня и любили. Ну а потом началось — звезда, падение, разбивание машин, алкоголь, мужики, тусовки… То есть нормальная шоу-жизнь. Понимаете, если бы это сейчас приключилось, я бы, может, и знала, как это хоть немного контролировать. А в то время я как открытая карта для людей была. Когда я разбила машину вдрызг и сама тоже разбилась прилично — 12 швов на голове и сотрясение мозга, — то пресса просто озверела. Только что носили на руках, а тут… Для меня это было шоком. Единственное, что я могла сделать в ответ, — тоже говорить всякие гадости. По своей натуре я очень дерзкий, очень целеустремленный человек, но я не плохой человек. Я всегда протяну руку и тому, кому плохо, и тому, кому хорошо. Хотя последнему иногда это сделать тяжелее...
Николаев: Разговор с прессой начинался так: “Ну что, придурки? О чем сегодня говорим?”
— Вы считали, что вас осуждают несправедливо?
— Я была не единственной олимпийской чемпионкой, а из меня раздували… Наверное, пришла привычка. Поэтому я абсолютно искренне ничего не понимала. Чего вы от меня хотите? Я была наивным ребенком, которому давали уже не два-три сникерса, а коробками присылали. И потом компания предложила: давайте подпишем контракт, чтобы было оговорено — вы будете получать столько шоколадок, сколько захотите. То есть рамки, в которых живет человек, стерлись. И от этого, я думаю, у меня крыша уехала.
Николаев: Они делали из нее суперзвезду, забывая, что внутри она остается сама собой. И в результате получили то, что получили.
— Обострились отношения и со Змиевской, и со всеми вокруг. Я продолжала пить и гулять.
— Вы осознавали свою зависимость от алкоголя?
— Я узнала, что она у меня наследственная, съездив два года назад на Украину, чтобы познакомиться с отцом. А тогда мне было 20 лет, и я попала в больницу. Не по своей воле, но к счастью. Мы были в туре, жили в отеле, я была пьяна и пришла в бар — но по американским законам до 21 года ты не имеешь права покупать спиртное. А я на ногах не стояла, чего-то орала. В баре сидели спортсмены, они позвонили человеку, который нас охраняет, он спустился вниз. Я от него убежала. Бегала вокруг гостиницы, они бегали за мной, все-таки поймали, взяли за шкирку. Бросили в номер, сказали: сиди жди. Ну, конечно, я опять за свое — за дверь, а там уже стоит “шкаф” такой и говорит: сиди в номере, тебя выпускать не велено! На следующее утро приехал мой психолог и забрал меня в больницу.
— Это было уже и ваше решение?
— Когда мы ехали, я спросила: Фрэнк, если я поеду в больницу, ты думаешь, я там умру? Он говорит: если ты не поедешь в больницу, тогда ты умрешь. Я говорю: поняла, поняла, поняла… На самом деле тогда я ничего не поняла. Первые десять дней в больнице просто спала. После долгой спячки с помощью занятий начала осознавать, что единственный способ лечения — не брать стакан. Мне промыли мозги, и через какое-то время даже доктора говорили, что я уже готова выходить на улицу, опять в люди. А я боялась — как же буду теперь воспринимать реальность? Не пить, когда все пьют? И вышла только через три с половиной месяца. Внешне изменилась за то время, что была в больнице, я ведь опухшая была, с мешками под глазами, а стала похожа на нормального человека. Теперь нужно было восстанавливать репутацию. И тренером, которая мне протянула руку не потому, что хотела, чтобы я прыгала тройные, десятерные прыжки, а просто хотела моего возвращения на лед, была Наталья Линичук. Сезон я у Наташи прокаталась и поняла, что должна обрести ту форму, которую дал мне когда-то Николаев. А он уже был в это время в Америке.
Николаев: Она позвонила сначала. Я ей говорю: “Ты чего хочешь от меня? Чтобы я просто подмазал тебе технику? Тогда не по адресу, если хочешь все начать с начала, если готова к этому — тогда приезжай!” Ну, думаю, приедет другое тело, другая Оксана, но все же справимся. А когда она вышла на лед — я ей говорю: “Баюл! Я понимаю, что ты олимпийская чемпионка, но кто такой талантливый, что разучил тебя кататься?”
— Тогда было тяжело, но я не знала, что позже, когда я расстанусь со льдом на два с половиной года, а потом вновь захочу вернуться, это будет в десять раз мучительнее.
— Говорят, вас буквально истязала какая-то Барбара?
— А это благодаря ей и Валентину я смогла в своем возрасте вновь обрести форму. Я вернулась в прошлом году, было много показательных выступлений и много шоу. Я проехала полтура со STARS on ICE. Почему половину? Валентин сказал — не открывай широко рот, можешь порвать, если поедешь на все выступления, у тебя не два месяца было подготовки, ты готовилась долго.
Николаев: Она звонит через два с лишним года: хочу вернуться на лед. Я опешил… Баюл не может возвращаться лишь бы возвращаться. Она должна кататься не просто хорошо, а здорово. Но как решить эту проблему? Я честно сказал: “Оксана, я не знаю, как это сделать, вот тебе полтора месяца — ты должна похудеть, то-то и то-то…” Она нашла человека, который заставил ее привести себя в порядок. И звонила мне каждый день — что с ней делают. А ее гнали через боль. Необходимости, чтобы она перенесла эту боль, с точки зрения профессиональной подготовки не было. А с психологической — это было колоссально. Сам бы я это сделать не смог. А трехкратная чемпионка мира по триатлону Барбара на этой почве просто свихнулась и считала, что люди, которые живут без боли, это ненормальные люди. Оксана только оклемается — ее опять вводят в состояние боли, нагрузка шла по нарастающей. Там уже слезы, мат-перемат: я сейчас умру или повешусь! Но ведь утром вновь выходила на тренировку!
— Да, состояние было жуткое. Но я понимала, что без этого вперед не пойду. И когда я приехала к Валентину — я была уже тонкая, звонкая и упругая, как он говорил. Вот… И сейчас я на все выступления уже не соглашаюсь. Стала умней. И я выбираю самые интересные, где не только деньги могу заработать, но и красиво показать, что я умею делать. Я научилась говорить: нет, ребята, вот тут и тут я не смогу быть готовой, извините…
— Надо было пройти через все испытания, чтобы начать ценить себя?
— Я рассчитываю на долгосрочную карьеру, не хочу проработать два-три года, снять все деньги, которые могу, и потом сидеть на Багамах и отдыхать. Я — артист. Я снимаю шапку перед талантами. Вот выиграл “золото” Ламбьель в Москве… Он суперталант, хотя ничье будущее в фигурном катании предсказать нельзя, особенно у женщин. Валюша всегда говорит: сначала надо вас вылечить, потом тренировать! Так вот — хотелось к Ламбьелю подойти, но я не знаю это поколение, побоялась: я уже говорила, что сильному иногда сложнее руку протянуть, потому что у тебя тоже есть комплексы. А вчера были на Красной площади. Он идет и я — два туриста. За мной камеры и за ним, мы как начали прыгать: “Я тебя люблю!” — он кричит, я в ответ: “Нет, это я тебя люблю!”
— Вы Россию воспринимаете как турист?
— Москву — да. Где я была когда-то? Ну, если только в Новогорске, на базе. А сейчас хожу, рот открыв: “Валь, это Кремль, а-а-а... А это гостиница “Россия”, а-а-а... Валь встань сюда. Я тебя сфотографирую около этой бочки”. — “Это не бочка, это на чем головы рубят!”
Николаев: Я ей говорю: “Смотри, там трещины — значит, ей давно не пользовались”. Она слушает, головой кивает. Она доверчивая очень, а близким людям верит вообще безгранично. Перед интервью одним спрашивает у меня: “Какие у меня проблемы, что сказать?” Я ей говорю: “Твоя проблема в отсутствии мозгов”. Она говорит: “Понятно, я так и скажу”. — “Что?!”
— Это правда, что свою олимпийскую медаль и конек с бриллиантом вы долгое время хранили в коробке из-под обуви?
— Правда, пока Женька — это моя вторая половина — не увидел и не развесил все мои награды как положено. Знаете, очень важно, чтобы вокруг тебя были те люди, которые понимают, что ты не звезда, не хороший или плохой спортсмен, а просто ты. Может, поэтому я через много лет решила найти своего отца, которого никогда не видела. Мне дали телефон, я не смогла позвонить сама, позвонил Женя. И через неделю мы встретились. Бабушка с хлебом-солью, отец впереди, я подъехала к дому, у них частный сектор, вышла… и все — у меня была истерика. Вот Женька мой, он вырос в очень дружной семье, я смотрю на их общение и думаю: “Вау!” А я беспризорник. Мама с папой разошлись, когда мне было два года, никаких воспоминаний об отце нет. Как бабка мне рассказала, он приходил, но мама его не пускала. В принципе это похоже на правду. Это был ее выбор. У папы тоже жизнь несладкая, он механик, живет со своей матерью, есть еще брат его — Петька, но у него нет своих детей. То есть из этих двух Баюлов я единственная, которая может дальше нести фамилию. Вот летом свадьбу отгуляем…
— Ваша половина — украинский американец?
— Да. Его в четыре года родители увезли из Харькова. Мы встретились в конце 2000 года, меня подруга потащила на свою тусовку. Он не знал обо мне ничего. Долго разговаривали. Женька — человек бизнеса. В Америке фигурное катание смотрят женщины и пожилые люди. А у молодых мужчин другие интересы. Но на следующее утро он начал наводить справки — и кому ни позвонит, ему говорят: да, конечно, фигуристка, девочка русская… И Женька понял: все, что я рассказала, — правда. И первый разговор, первая встреча, первое семя чувства, все это произошло по-человечески, без газетной шумихи или сплетен. И через три недели мы стали жить вместе... Я могу дать по голове любому мужчине, но не ему. Он очень уравновешенный, но если я его выведу из себя, то мне надо ховаться куда-то. Я же как — влетела: а-а-а, крик, шум, гам. Что произошло? У нас украли, где, что, да не знаю! А он, наоборот, спокойный. Поэтому я пару раз поэкспериментировала и поняла: нет, не надо Женечку выводить из себя.
— Может, это уже мудрость?
— Я по знаку зодиака Скорпион, а по году — Змея. Это сильный вариант. Считается, что змея мудрая. Правда, не такая болтливая, как я…
Николаев: Я знаю, что если Оксана не звонит мне три дня, то будет тяжело. Потому что потом она, не доверяя моей памяти, повторит все еще раза три. Смеемся много, подкалываем друг друга. Нет, на льду от нас смеха не дождешься. Там нужна концентрация. Опыт падений огромный, здоровья срывы не прибавляют. Хотя иногда и на льду нужна разрядка, если вижу, как Оксана в пике уходит, и глаза делаются как у мороженого судака, тогда нужно что-то неожиданное сказать…
— Я сейчас возвращаюсь в Штаты. В начале апреля в Америку приезжает украинский президент. Я бы хотела с ним встретиться.
— А что вы от него хотите? Или просто руку пожать?
— Что я хочу от Ющенко? Не знаю, просто хочу представить себя. И быть рядом, потому что я первая и пока единственная фигуристка из Украины, кто взошел на олимпийский пьедестал. Во время Олимпиады не оказалось украинского гимна. Пока искали гимн, с награждения уехал президент МОК, флаг повесили вверх ногами, короче, все было удачно. Визит Ющенко — возможность пошевелить фигурное катание Украины, я уже наладила кое-какие связи. Я не меняла гражданство — у меня “грин кард” и украинский паспорт. И потом, когда моя карьера закончится, не думаю, что захочу работать в техническом комитете или ИСУ, меня туда и близко не подпустят, потому что я им постоянно буду правду рассказывать. Поэтому я строю свою жизнь так, чтобы от фигурного катания не отходить. А это один из способов… Ой, я в Москве наснимала таких исторических фотографий! Например, с Моисеевой—Миненковым. Они катались тогда, когда я еще не родилась. Представляете?
