Судьба Анни Жирардо круто изменилась, когда она увидела Ренато Сальватори. Их любовь началась на съемках фильма “Рокко и его братья” Лукино Висконти и пережила его жизнь. Он чуть не заколол ее на съемочной площадке, он устраивал ей ад, изменяя и мучая ревностью. Рядом с ней были Жан Габен, Ален Делон, Жан Поль Бельмондо, Ив Монтан, но она видела только его.
Анни Жирардо впервые рассказывает правду про свою жизнь.
Чувственность. Если одним словом ответить на вопрос, про что эта книга, то это будет — чувственность.
Анни Жирардо начала писать мемуары накануне своего визита в Москву — три года назад. Живая легенда французского кинематографа тогда приехала сниматься у Валерия Ахадова в многосерийном телефильме “Свободная женщина”. И с ходу заявила: “Книга — это главное дело моей жизни”. Во Франции ее мемуары вышли год назад и имели большой и шумный успех. Первый перевод на русский язык появится на днях в книжных магазинах столицы. “Уйти, вернуться. Сила страстей” — так называются ее мемуары.
Издательский дом “Free Fly” начинает ими свою новую серию “Роман с жизнью”, в которой собирается публиковать мемуары великих и интересных людей нашего времени. Следующий на очереди — Пьер Ришар.
Эксклюзивное право для публикации фрагментов из книги Анни Жирардо “Free Fly” предоставлено “МК”.
“Боже, как красив этот человек!”
Когда я вхожу в кабинет Висконти, то вижу, что он не один. С ним оживленно беседует какой-то рослый широкоплечий мужчина. Я, конечно же, ни слова не понимаю на этом языке, который неделю спустя начну учить с лихорадочной поспешностью. Человек, который сейчас стоит ко мне спиной, — знаменитый итальянский актер, я его узнаю, его зовут Ренато Сальватори. Через несколько мгновений он станет — и пребудет до конца моих дней — любовью всей моей жизни.
Я чуть не упала в обморок, когда увидела его. Amore a prima vista. Значит, она существует на самом деле, любовь с первого взгляда? Боже, как красив этот человек! Как мне нравится его лицо, короткий, чуть приплюснутый боксерский нос, необычный разрез глаз, чем-то напоминающих волчьи, его коренастое, могучее тело. Его рот, его улыбка полны такого чувственного обаяния, что меня пробирает дрожь, я кажусь себе такой маленькой рядом с ним. Фильм начался еще до того, как Висконти скомандовал: “Мотор!” Я робко смотрю на Ренато, выдерживаю его взгляд. Не хочу робеть перед ним, пусть даже у себя в стране он считается звездой. Ему двадцать семь, он чуть моложе меня, как почти все мужчины, которых я любила. Он улыбается мне, раздевая меня пристальным взглядом. Я ему нравлюсь, это очевидно... однако всему свое время. Спокойствие, дорогая моя, сейчас займемся пробами, моля небо, чтобы оно не разлучило меня с этим человеком, который так волнует меня, который не сводит с меня глаз.
“...я засыпаю в его объятиях”
Лукино репетирует со мной сцену первой встречи Нади и Симоне, проститутки и клиента. Мы оказались в объятиях друг друга, еще не успев толком поздороваться. Таков кинематограф: историческая хронология редко совпадает с рабочим графиком. По окончании репетиции мы с Ренато уходим вдвоем и остаток дня проводим вместе, причем я шагаю и разговариваю как во сне. Он показывает мне дом, где я вскоре буду жить, а затем предлагает совершить прогулку по Риму. Разговариваем мы на смеси французского с итальянским, помогая себе размашистыми жестами и улыбками, которые заменяют знаки препинания. И отлично понимаем друг друга. Если в первый вечер я, как пай-девочка, возвращаюсь в отель, то во второй я засыпаю в его объятиях. И с ощущением, что отныне жизнь будет зависеть не от моей собственной воли, а от этой всевластной привязанности. Я спускаюсь с небес на землю к вечеру вторника, лишь для того, чтобы успеть на самолет в Париж. (...) Ренато — мужчина моей жизни, я это знаю. И мое тело успело понять это еще раньше, чем я сама. Рассудок тут бессилен. В Ренато для меня заключена вся мыслимая любовь, все мыслимое наслаждение — но также то, что неотделимо от любви: необходимость смиряться и покорно сносить обиды. Это я прекрасно понимаю уже сейчас. Этот парень — Гуляка с большой буквы. Он притягивает меня тем сильнее, что под его грубоватой внешностью я угадываю очень ранимую душу. (...) Я влюблена. Влюблена до безумия. Я вспоминаю тебя, Эдит. Теперь я не просто понимаю твои песни, я могла бы спеть их сама. Люди часто говорили, что Ренато своими бесконечными изменами превратил мою жизнь в ад. Женщины, спиртное, азартные игры, ревность, страшные приступы гнева... и что же? От всего этого не осталось и следа. Если в моей жизни и был ад, то он кажется мне весьма прохладным по сравнению с той неодолимой страстью, которая однажды соединила нас и не угасла во мне даже с его смертью. (...) Ренато теперь на небе, и ему там должно быть жутко тоскливо, ведь ангелы бесполые. (…)
“Рядом с ним никто не казался мужчиной”
Но Ренато — это было что-то вроде урагана и землетрясения одновременно, разве я могла справиться с этим? Рядом с ним никто не казался мужчиной.
С ним я испытала новое, завораживающее чувство: любовь, к которой примешивается смутный страх. Я люблю его и боюсь. (...) У Ренато бывают приступы бешенства, когда он не контролирует себя. Надо сказать, Висконти выбрал его на роль Симоне, преступного брата Рокко, увидев, как он расправляется с другим актером, который обхаживал его подружку. Его неукротимая ярость произвела впечатление на режиссера, непривычного к столь ярким проявлениям мужественности. С первой же встречи Висконти почувствовал: в этом человеке кроется что-то свирепое, необузданное. В сценах, где Ренато-Симоне избивает меня, насилует, а потом всаживает в меня нож, я не играю страх, я и в самом деле сильно испугана. В сцене убийства я начинаю метаться, как загнанный зверь, я верю, что сейчас он меня действительно убьет, что мне крышка. В какой-то момент он хватает меня, бьет ножом, и я падаю под тяжестью удара, хотя лезвие бутафорского ножа, как и полагается, уходит в рукоятку. Лукино отснимает подряд несколько дублей, и в конце концов лезвие заедает. Часть его остается снаружи. Ренато слегка порезал меня. Я вскрикнула. “Что случилось?” — спрашивает Лукино, подняв руку, чтобы оператор выключил камеру. “Я порезалась, Лукино, лезвие не полностью вошло в рукоятку. Но все в порядке”. Висконти оборачивается к Ренато и говорит ему по-итальянски, словно отец — нашалившему ребенку: “Посмотри, что ты сделал, Анни ранена...” И тут Ренато поворачивается ко мне и с некоторой напыщенностью произносит: “E per l’arte, madame” (“Это ради искусства, мадам”).(…)
“Врач сообщает, что я беременна”
Рядом с Ренато я быстро прихожу в себя и восстанавливаю силы. И пусть мне даже не заикаются о том, чтобы я хоть одну ночь провела без моего любимого! Конечно, в глубине души я понимаю: это зависит не только от меня, рано или поздно... но нет, дорогой мой, позволь мне еще оставаться с тобой. Благодаря удачному стечению обстоятельств мы проведем вместе еще два месяца — на съемках фильма Франко Росси, в котором нашлись роли для нас обоих. Съемки проходят на западном побережье Соединенных Штатов, фильм под названием “Смог” так и не выйдет на экраны во Франции, зато он позволит нам провести два месяца в Лос-Анджелесе и при этом играть влюбленных. Никогда больше нам не придется изображать в кино такую нежную парочку. (...)
На “Корабле Эмиля” у меня начинаются приступы тошноты, не имеющие ничего общего с морской болезнью. Вот это сюрприз! 25 октября, в день моего рождения, врач сообщает мне, что я беременна. Ребенок от Ренато, я так мечтала об этом, так хотела, чтобы между нами возникла неразрывная связь, которая соединяла бы нас всегда, даже помимо нашей воли. Мы ничего не планировали, это произошло само собой, и вот мне предстоит стать матерью в тридцать лет: что ж, в этом возрасте люди становятся ответственными. (…) Но какой реакции ждать от Ренато? Он ни разу не говорил, что хочет ребенка. Я вдруг чувствую себя хрупкой, незащищенной, беспомощной перед лицом этого грандиозного события, о котором он еще не знает. И в тоже время я испытываю изумление и восторг. (...) Я вечно разрывалась между привязанностью к домашнему очагу — и жаждой свободы. В сущности, охотнее всего я стала бы матерью-одиночкой, как моя мама. Но сейчас, в этой ситуации, я не знаю, что сказать. (...)
“...это первый и последний брак в твоей жизни”
Решение в конце концов принял за нас Лукино, заявив: “Давайте поженим эту парочку, и пусть они оставят нас в покое...” И хорошо сделал: мы сами никак не могли решиться. Свадьбу назначали и откладывали много раз, Кокто говорил: “Это будет со дня на день, с Пасхи на Троицу”. И вот 6 января 1962 года мы с Ренато сочетались браком в мэрии 16-го округа Парижа, а затем — в одной из римских церквей на Капитолии, и поклялись быть вместе “в горе и в радости”. Часть церемонии в Париже, другая — в Риме, мы задали себе хороший темп. Свидетелями у нас — Кристиан Маркан и Лукино. Погода ясная и холодная. Я зябко кутаюсь в роскошное норковое манто цвета карамели. На фотографиях мы оба сияем. На одной из них мы выходим из мэрии, а Лукино осыпает нас рисом. Неужели нам это было необходимо, Лукино? От маэстро мы получаем великолепный свадебный подарок: три маленьких бунгало на пляже недалеко от Генуи, три хижины с соломенной крышей; в одной кухня, в каждой из двух других — спальня и ванная. В этих чудесных домиках Висконти принимал гостей. Летом он устраивал рыбные ужины на берегу, а подавал к столу мажордом в ливрее и белых перчатках. В свете канделябров, стоявших прямо на песке, сверкали хрустальные бокалы и графины с вином. Видение иной эпохи: я вспоминаю о нем, когда смотрю сцену праздника на пляже в Лидо в фильме “Смерть в Венеции”.
В тот день я сказала себе: это первый и последний брак в твоей жизни. Я не смогу пойти на это ради какого-нибудь другого мужчины. Я сделала это для Ренато, но также и для мамы, которая в свое время так мечтала о замужестве. Я верю, что брак — это святыня, я чувствую это по силе моей привязанности. Сегодня я вышла замуж “на всю жизнь”, как самая смиренная из женщин. И никогда не разведусь. Будущее мне видится таким же лучезарным, как моя сегодняшняя улыбка. Я соединилась с тем, кого люблю. Ренато выглядит счастливым и в то же время заметно нервничает. Лев, попавшийся в западню. Уже на рассвете он вырвался из клетки. Я была в курсе: он отправился на съемки в Италию. Я снова увижу его только через месяц. (...) Чао, бамбино!
“Ренато прервал наши интимные отношения”
Беременность я переношу нелегко, и это еще усугубляется тем, что Ренато прервал наши интимные отношения. Не знаю, быть может, в Италии так принято; во всяком случае, он не хочет заниматься любовью с беременной. Такое впечатление, что для него я стала какой-то другой. Перспектива стать отцом и вид моего пуза пугают его так, что впору смыться. Вначале он обрадовался, но видеть, как женщина превращается в мать, ему неприятно. Мужчина — существо ранимое. И я оберегаю его, я скрываю усталость, проблемы, связанные с моим положением, все, что меня огорчает. Можно радоваться беременности как факту, но за короткое время прибавить в весе десять килограммов — от этого мало радости. Я ношу свободные платья, маскирую темные круги под глазами, затягиваю лифчик потуже и надеваю на лицо улыбку. Я стараюсь сохранять внешний облик любовницы, которую он скоро обретет вновь, пусть он не волнуется. Доктор удивлен, как мало я поправилась. “Если бы я не наблюдал вас, ни за что не поверил бы, что вы беременны”, — говорит он. В самом деле, живот у меня почти плоский. Я так забочусь о спокойствии Ренато, что стараюсь не афишировать мое положение. Берегу это счастье для себя одной. Вот бы напустились на меня феминистки. Они защищают наши права, точно цепные собаки. Но я не такая, я не кусаюсь.
Еще до знакомства со мной Ренато купил роскошный дом в центре Рима, на виа Трибуна ди Кампителли. Шесть этажей, а на этаже — по две большие комнаты. Из окон открывается чудесный вид, лучший в городе. Мы занимаем каждый по этажу, чтобы не стеснять друг друга, хотя в первые месяцы будем неразлучны, я буду буквально висеть у него на шее. Один этаж — для друзей, еще один — столовая, там властвует повариха. На втором живут сторожа. Но вскоре я устрою на этом этаже детскую. Терраса вся уставлена кадками с растениями, есть там и просторная клетка с горлицами. Мебель для террасы Ренато подобрал сам, он же придумал и все ее оформление. С тех пор как Лукино приобщил его к искусству, у него развился изысканный вкус. (...)
“У меня есть все: любовь, слава, деньги, молодость, здоровье”
Эти первые годы в Риме, наверное, были самыми счастливыми в моей жизни. (...) Именно тогда я пристрастилась к кроссвордам и головоломкам: впоследствии они помогут мне скрасить долгие часы одиночества и скуки. Должна же я чем-то заполнить время. Иногда мне так не хватает Парижа, моих друзей, привычных магазинов, аромата города, родного языка, метких словечек... Такое впечатление, что я выброшена из жизни, теперь я — “жена Ренато”, и ничего больше. Но его любовь успешно излечивает меня от меланхолии. Мы устраиваем праздники, званые ужины, проводим с друзьями вечера, а то и ночи напролет. У меня есть все: любовь, слава, деньги, молодость, здоровье. Жизнь нам улыбается, раздает обещания. Никогда больше не доведется мне испытать такое ощущение изобилия, странное чувство, что с нами ничего не может случиться, и в то же время — что все может рухнуть в один миг. (...)
4 июля 1962 года. С этого дня мой союз с Ренато скреплен навсегда. Нашу дочь зовут Джулия: так звали ее бабушку с отцовской стороны. Моя черноглазая итальяночка, кудрявая красотка, ротик бантиком, так похожая на Ренато, я готова тебя зацеловать, ты пробудила во мне бездну материнских чувств, а отец твой горд и счастлив. Когда он увидел ее в первый раз, через несколько часов после родов, то попятился от страха и смущения. Он боится дотронуться до нее, чтобы не причинить ей вреда, боится взять на руки, чтобы не уронить. А я ведь тоже никогда не держала на руках ребенка, я не знала, что это маленькое существо так согревает, что его так сладко целовать.(...)
“...замужем за итальянским мачо”
В первые годы мне даже нравится такая жизнь, жизнь замужем за итальянским мачо и в полном подчинении у него. Это похоже на отдых. Когда я оказываюсь на месяц-два в Риме, то забываю обо всех делах, которые ждут меня в Париже, обо всем, за что отвечаю я одна. С Ренато спорить не приходится, он сам принимает решения, это его страна, он лучше знает, как тут жить. Вдобавок я еще слабо владею итальянским. Когда мы только поженились, во французской прессе писали даже, что я — идеальная жена для итальянца: мало говорю и внимательно слушаю. Это почти правда. Ренато — мой супруг и повелитель. Рядом с ним я — образцовая молодая жена, хлопотливая, заботливая. Если у него болит плечо, я осторожно делаю ему массаж, если он проголодался, бегу за едой, ведь я просто обожаю за ним ухаживать.
Но из-за того, что я чувствую себя бесполезной, ни за что не отвечаю, не вмешиваюсь в ход вещей, эта “дольче вита” в итоге начинает вызывать у меня смертельную скуку! Днем мы слоняемся по дому, спим, пьем, курим, разговариваем, к вечеру одеваемся и идем к Франческо Рози играть в карты, или же в кино. (…) Когда Ренато уезжает на съемки, мне уже не так уютно в Италии, и я возвращаюсь в Париж, на Вогезскую площадь. Один Бог знает, как мне не хватало всего этого: маленьких бистро на углу, магазинчиков в предместье Сент-Антуан. Так в моей жизни устанавливается надежное равновесие. Годами я буду курсировать между Римом и Парижем
“...ревность ослепляет, душит меня”
(...) Когда я вдали от Рима, то звоню Ренато по нескольку раз в день, просто чтобы услышать его голос... Я никогда ни о чем его не спрашиваю, и порой ревность ослепляет, душит меня. Это невыносимо. Я не нахожу себе места, мучаюсь, все думаю: а вдруг он сейчас с другой женщиной?
Ты должна будешь научиться делить его с другими, деточка. Ренато любит меня, но при этом бегает за каждой юбкой. Так уж повелось в Италии: жена сидит дома, а муж, один или с приятелями, прогуливается по городу и заводит знакомства с девушками. У них это вошло в привычку, стало, можно сказать, второй натурой. Это даже не обсуждается. Я могу сколько угодно твердить себе, что он по-своему меня любит, что я — это я, а они — это совсем другое; в какой-то момент я понимаю, что больше не выдержу. Следы помады на воротничке, белокурый волос на рукаве пиджака — я должна притворяться, будто ничего этого не замечаю, — томные женские голоса, которые просят позвать к телефону Ренато, нет уж, с меня хватит, баста! Годами между мной и моим мужем была фальшь, потом я вдруг увидела его в настоящем свете и решила принимать его таким, как он есть. Поняв, что он всегда будет мне изменять, я решаю последовать его примеру. Другого выхода я не вижу. Чтобы не сойти с ума от ревности, я тоже позволю себе любовные приключения. Буду поступать, как поступают мужчины, раз уж все они таковы. Не зря про них это говорят. Жизнь моя меняется, все летит кувырком.
“Ренато, я тебе изменила, чтобы не потерять тебя”
Ренато, я тебе изменила, чтобы не потерять тебя. Чтобы выжить!
С сегодняшнего дня я становлюсь независимой. Я ведь тоже живой человек, даром что вспомнила об этом совсем недавно. Я тоже отправляюсь на охоту. Опять начинаю предаваться рискованному флирту. (...) Я вновь обрела уверенность в себе, поняла, что я — нормальная, сексуально полноценная женщина.
(...) Очень скоро Ренато начал о чем-то догадываться, хоть и не понял толком, что с нами произошло. Он не способен представить, что оба супруга могут вести себя свободно. Он думает, будто я его разлюбила, в то время как я делаю все, чтобы его удержать. Я ничего не рассказываю о моих увлечениях, это касается только меня. Но он чувствует, что я отдаляюсь от него. Думает даже, что между нами все кончено. (...) Безоблачная идиллия, абсолютная гармония между нами продлится пять, от силы шесть лет... а потом наши пути разойдутся. Некоторые скажут: двое не могут любить друг друга, если между ними столько километров. Нас разделяли страны и континенты, и наша любовь не выдержала. Мало-помалу, несмотря на наше упорное сопротивление и нашу бдительность, работа поглощает каждого из нас. Расставание стало большим горем для нас обоих, хоть мы, как я уже сказала, так и не развелись. Ренато встретил другую женщину, у них родился ребенок, но мы с ним не можем забыть друг друга, нас связывает слишком многое. Я, как раньше, часто приезжаю в Рим, ведь Джулия связала нас навсегда. Несмотря ни на что, мы — семья. И наша любовь не угаснет.
