Два года назад эти незнакомцы наделали столько шума, что до сих пор звон в ушах стоит. Сразу два главных приза Венецианского фестиваля — такая вершина не покорялась еще никому. Режиссера-дебютанта Андрея Звягинцева моментально окрестили вторым Тарковским, малоизвестному актеру Константину Лавроненко обзавидовались масса народных и заслуженных, юных Володю Гарина и Ваню Добронравова признали вундеркиндами от кино.
Прошло два года. Где они, герои вчерашних дней? 15-летний Володя Гарин — исполнитель роли старшего брата — трагически скончался, не дожив до венецианского триумфа двух месяцев. Ваня Добронравов заканчивает школу, о кинокарьере, похоже, и не помышляет. Звягинцев до сих пор в плену “страха второго фильма”. А 43-летний Константин Лавроненко... стал безработным.
— Константин, два слова, которыми вы могли бы сами себя охарактеризовать?
— Даже три: Константин Лавроненко, актер.
— Сколько вам лет?
— 43. Скоро будет 44.
— Семейное положение?
— Женат, есть дочь.
— Нынешнее место работы?
— Я не работаю нигде. Из театра ушел...
— То есть, если бы заполняли анкету, написали: безработный?
— Очень может быть.
— Константин Лавроненко: счастливчик или неудачник?
— Неудачником меня точно нельзя назвать. А что такое счастливчик? Слово какое-то язвительное: вроде как повезло, а сам-то он как бы ни при чем.
— Хотите сказать, тот успех вы заслужили?
— Я довольно самокритично к себе отношусь. Был ряд случайностей: случайно Андрей (Звягинцев — режиссер фильма “Возвращение”. — Авт.) увидел меня в одном спектакле. Случайно, через десять лет, вспомнил об этом... Но наверное, закономерность и есть ряд случайностей.
— Если сейчас выйдем на улицу, как думаете, из ста человек сколько ответят на вопрос: “Кто такой Константин Лавроненко”?
— Да никто не скажет, конечно. Но меня это нисколько не заботит.
— Несмотря на громкий успех “Возвращения”, о вас до сих пор мало что известно...
— Это только подчеркивает то, что я не популярный, не известный.
— Ну так давайте восстановим историческую справедливость. Итак: где вы были раньше?
— Родился в Ростове-на-Дону, отслужил в армии, приехал в Москву, поступил в Школу-студию МХАТ, отучился четыре года и попал в театр “Сатирикон” к Аркадию Райкину, два года работал там. Там же познакомился с Володей Мирзоевым, играл в его первой режиссерской пробе — спектакле “Праздничный день” — на Малой сцене “Ленкома”. Потом, году в 87-м, когда Володя создал собственную театральную студию при ВТО “Творческие мастерские”, ушел из “Сатирикона” к нему. В 95-м вернулся в “Сатирикон”, играл в основном второстепенные роли, а в 2001-м из него ушел. Вот вкратце и вся моя биография.
— Негусто. Тем более что до “Возвращения”, насколько мне известно, вы снялись всего в одной картине.
— Это было давно, еще в 1984 году. Знаете, я свыкся с мыслью, что в кино у меня ничего не получается, даже не переживал по этому поводу. Конечно, думал: “Хорошо бы попасть в кино”. Но это было примерно как “хорошо бы слетать на Луну”. Конечно, хорошо. Но как?..
А почему ушел из театра? Честно отвечу: он мне не интересен. Многие меня не поймут, скажут: у него что-то там не сложилось, вот он и злобствует. Наш театр отстаивает сейчас вещи, на мой взгляд, просто смешные: что русская душа — самая открытая в мире, что мы — самый читающий народ, что русский театр — самый мощный. Ребята, давно все изменилось. Нынешний театр... да никому он не нужен. Многие актеры существуют в театре по инерции, тратят жизнь непонятно на что. Смотришь на кого-то — так и хочется сказать: посмотри на себя, ты все время ворчишь, бурчишь... Да возьми и уйди! Но страшно уйти: куда?! А я проснулся однажды и понял: нет страха — можно заниматься чем угодно.
— Уходить нужно куда-то. Куда ушли вы?
— В никуда. Занимался совсем не творчеством, не искусством. Мне помог приятель. Ну... это был небольшой бизнес. Совершенно не интересно — просто зарабатывание денег, тупое выживание... Нет, не стоит об этом.
— Вам что, стыдно?
— Просто не хочу говорить... Ну, скажем так: это был ресторанный бизнес.
— И чего тут стесняться?
— Ну, потому что это не мое дело: не я его начал, не я открыл. Я выполнял роль среднего звена, был одним из управляющих. Это тоже непросто. Но мне было комфортно, хорошо, я был свободен. Понимаете, тогда мне уже было 42 года, я отдавал себе отчет в том, что мое время ушло, что идет новая, молодая, талантливая поросль... Нет, конечно, мне хотелось попробовать себя в серьезной актерской работе. Но я понимал, что это мое желание может так со мной и остаться.
— Как же Звягинцев рискнул пригласить на главную роль ресторанного управляющего?
— Это у него надо спросить. Мне позвонила девушка, ассистент режиссера, сказала: “Не хотели бы вы приехать на встречу с режиссером Звягинцевым?”
— А вы его знали?
— Нет.
— Сильно удивились?
— Да нет, мне и раньше звонили, приглашали на разные кастинги. Пару раз снялся в рекламе: сначала сока, потом пельменей. Ну а что, если за один съемочный день я мог заработать в несколько раз больше, чем за месяц в театре. Были и другие предложения, но так — ерунда всякая. А тот звонок... Подумал: ну вот, опять та же самая история: опять сфотографируют, опять получится ужасно — лицо-то у меня абсолютно не киношное. Но тут... Помню, мы с Андреем сели, минут сорок разговаривали, и все это время меня снимали на камеру. Причем из этих сорока минут тридцать говорил он, а я только слушал. Потом Звягинцев дал мне почитать сценарий... В общем, какие-то удивительные вещи.
— С ребятами на съемках нелегко пришлось? Возраст-то сложный: щетинились на вас, огрызались?
— Не могу сказать, что крикнул на кого-то или взял крепко за шиворот. Просто иногда вел себя как настоящий отец. Ну как отец может осадить шаловливых сыновей? Если с первого, второго, пятого раза не понимали, приходилось крепким словом, нашим русским, приводить их в чувство. Иной раз что-то делал чересчур, у них появлялись слезы. Но никакой обиды — все равно это было от большой любви.
— По ходу съемок хоть как-то можно было спрогнозировать успех, который свалился потом на ваши головы?
— Да какой там успех?! Предел наших мечтаний — чтобы этот фильм выпустили, чтобы он вышел в прокат. Ведь 85% картин, которые в те годы делались, так и оставались гнить на полке.
— Кто вам сообщил, что картину берут на Венецианский фестиваль?
— Там была целая история. Фильм уже брали на фестиваль в Локарно, но ждали ответа из Венеции. А Венеция молчала. Тогда Андрей сказал: “Хорошо, соглашаемся на Локарно”. И тут же Венеция ответила: да, берем. Когда Андрей узнал об этом, он был в примерочной какого-то магазина, мерил брюки. Ему позвонили, сказали: “Сядь, пожалуйста”. — “Мне некуда”, — говорит. “Садись на пол: мы едем в Венецию”. Тогда он позвонил мне и сказал примерно то же самое. Что со мной творилось! Сейчас вспоминается как долгий-долгий сон. Ну как можно было в это поверить: когда ты идешь по этим улицам, когда проходит конкурсный показ, когда люди так принимают... Но самое незабываемое впечатление — непосредственно конкурсный показ. Когда пошли финальные титры, весь зал (а это тысяча с лишним человек) 15 минут аплодировал стоя. Это было круче, сильнее, мощнее, чем даже само награждение, — мы все просто плакали.
— Константин, вы понимаете, что попали в историю?
— Понимаю, но с собой это никак не ассоциирую. Все равно эта история — она где-то там, позади. Жить тем, что когда-то случилось, — не дай бог никому. Знаете, мне ведь многие говорили: “Да ты теперь можешь вообще ничего не делать”. Иной раз прикинешь: ну да, в энциклопедии или где-то там еще мое имя останется. Более того, начинаешь думать, что вообще ни один фильм за 60-летнюю историю Венецианского фестиваля двух “Золотых львов” не брал. Но эти мысли лучше гнать прочь.
— Тот Лавроненко, довенецианский, сильно отличается от нынешнего?
— Будь я лет на десять моложе, конечно, крышу бы снесло. Меня же поздравляли такие люди! Кто? Ну, например, Катрин Денев лично жала мне руку. Кто еще: Изабель Юппер, Аджани... Но в моем возрасте меняться просто смешно.
— Поймать птицу счастья, когда тебе за сорок, — это подарок или насмешка судьбы?
— Когда это случилось, мне говорили: “Старик, ты только пойми, что это бывает раз в жизни”. Я понимаю. Насмешка или подарок — не суть важно. Одно могу сказать: это следующая жизнь. Определенно.
— “Возвращение” — успех, который скорее всего уже не повторить. Сломаться не боитесь?
— Есть опасность такая, сам понимаю. Та роль пока — я подчеркиваю это слово: “пока” — дала мне право выбирать материал и особо не торопиться. Я вижу, как люди в жизни размениваются по мелочам. Вроде как: ну, это-то я сделаю одной левой, зато деньжат подзаработаю. Такая тоска и усталость в их глазах — просто жуть. У меня после “Возвращения”, честно говоря, было не так уж и много предложений. Но они были. И были неинтересными. И я от них отказывался. Сейчас даже назову: раз, два, три (загибает пальцы)... Ну три — наверняка. Три криминально-милицейских сериала, в которых сейчас бы точно мелькал на экране. Ну не могу я в этом принимать участие!
— Ну да, вы ведь теперь звезда.
— Да какая там... Нет, я не зарекаюсь ни от чего. Достаточно большие люди не раз мне говорили: дескать, на одном арт-хаусе карьеру не построишь. Я согласен. Но что поделать — видно, не всем это дано. Может, пройдет какое-то время, и я буду ходить и напрашиваться на эпизоды в милицейских сериалах. А пока, как мне кажется, я могу выбирать. Пусть один фильм в год, но это должна быть качественная работа. Так, собственно, и происходит. В прошлом году у меня была одна большая роль. В Польше...
— Боюсь, мы ее не увидим.
— Да, этот фильм выйдет в апреле и скорее всего только в Польше. Но там это будет событие. Я не то чтобы предполагаю — просто знаю кое-какие нюансы... А в этом году я принял приглашение от BBC. Небольшая роль в телевизионном фильме. Не очень, скажем прямо, серьезная роль. Но, когда BBC предлагает тебе работу, нелепо говорить: “Извините, у меня елки”. Да и к тому же приятно — чего там говорить, конечно, приятно, — когда приезжаешь в другую страну и к тебе относятся совсем не так, как на родине. Там все говорят: мировая известность. Хотя какая там, к черту, мировая известность...
— А здесь что, на вас смотрят сверху вниз?
— Что-то в этом роде: не воспринимают всерьез. Всерьез воспринимают других. Но успех “Возвращения” только подтверждает, что наши успехи, российские, местечковые, там — ничто. Они же не подумали: “О, а чего это — никому не известный режиссер, актеры-дебютанты...” Их же это не волновало — они просто смотрели кино.
— Раз так — еще не думали послать все к чертовой матери и обосноваться на Западе?
— У меня есть предложения — не официальные, не на уровне контракта — поработать в Польше, в Англии. Но я и дома еще надеюсь пригодиться.
— А если, как когда-то, позовут сняться в рекламном ролике?
— Смотря в каком. Боюсь, заказчикам пришлось бы серьезно раскошелиться.
— То есть сегодня вы артист дорогой?
— Да, дорогой.
— Сколько стоит ваш съемочный день?
— Не могу сказать.
— Кстати, а за “Возвращение” сколько получили?
— Нет, ну об этом просто смешно говорить.
— Смешно, потому что мало?
— Ну конечно. За весь фильм я заработал... Сейчас вспомню. Сколько у меня было съемочных дней? 35—40, кажется. Я скажу так: за три дня съемок на BBC я получил больше, чем за “Возвращение”.
— Сейчас можете сказать, что уверены в завтрашнем дне?
— Ну как... Завтра пока есть работа. Что будет послезавтра — сказать сложнее. Будет день — и будет пища.
— А от Звягинцева ждете второй фильм?
— Это даже не просто желание — это мечта.
— Почему от него не слышно обнадеживающих вестей?
— Это вопрос к нему. Не могу пока ни о чем говорить. Что-то будет, знаю наверняка.
— Для вас там место зарезервировано?
— Как можно быть уверенным? Вот есть большой отряд космонавтов, которых готовят к запуску на орбиту. Но летят только избранные. Скорее всего я в этом огромном отряде. И должен быть готов каждую минуту. Но доведется ли еще раз полететь в космос, не знаю.
