Это интервью мэр Москвы дал обозревателю “МК” в машине, когда она мчалась с Пресни. Там, в мастерской Зураба Церетели, вокруг столов с макетами яблоку негде было упасть. Архитекторы изложили концепцию Детского парка на обширном пространстве в 300 с лишним гектаров, где доживают последние дни деревенские дома и мусорные свалки — в Хорошеве-Мневниках.
До недавних дней проект этого парка напоминал судьбу обелиска на Поклонной горе. Его задумали при Сталине, заложили при Хрущеве, Брежневу на него не хватило жизни. Горбачев начал строить, Ельцин работу заморозил. Все реализовал Лужков в 1995 году.
Так происходит и с Детским парком. Хрущев, которого в США не пустили в “Диснейленд”, решил превзойти Америку и построить советский аналог страны Диснея. Новостройке отвели территорию между холмами Крылатского и девственными берегами Москвы-реки. Но вместо нее средства пошли на гонку вооружений. Ельцин в Тбилиси увидел макет парка и на радостях пригласил художника в Москву. Состоялся конкурс, где победил проект будущего автора памятника Победы. Президент России распорядился начать финансирование Детского парка, но денежный поток расторопные министры завернули в сторону от Москвы.
И вот теперь, весной 2005 года, у давних макетов Детского парка собралась команда мэра Москвы. После доклада последовало решение: обсудить проект на Общественном совете, чтобы дать делу ход.
— Лиха беда начало! — подвел итог дискуссии Юрий Лужков. А когда встреча в мастерской закончилось, в машине мэра я спросил:
— Юрий Михайлович! Помню, лет десять назад под музыку оркестра и речи вы закладывали большой камень, надпись на котором обещала построить в Москве “страну чудес”. Детский парк — это серьезно?
— Помню все это хорошо, поэтому не могу успокоиться. Тогда мы начали на деньги города берегоукрепительные работы. Кое-что успели сделать. Потом финансирование прекратилось, дальше нам помешал дефолт. Пришлось отказаться от ряда интересных проектов, в том числе от Детского парка. Но мы должны довести начатое дело до конца.
— Найдутся ли средства, реальная ли это задача?
— Да, это реальная задача. И знаете почему?
— Нет, не знаю…
— Потому что она необходима. Это сегодня реальная вещь.
Когда формируется крупнейший проект, такой, как Детский парк, то обязательно возникает вся эта неопределенность. Но мы уже сейчас можем сказать, что эта неопределенность ушла, работа будет раскручиваться с более высокими оборотами.
— Вы видели “Диснейленд” в Америке, это ведь грандиозная картина. Наш будет не жалкой копией?
— Наш Детский парк будет не хуже, он будет русский, он не будет называться “Диснейленд”, обойдемся без американского Микки-Мауса. У нас много своих сказочных героев и сказок, персонажей разных, один Иванушка-дурачок чего стоит.
— Как нарекут парк?
На этот вопрос ответа не получил. И, развивая мысли вслух, предложил свой вариант:
— А что, если по аналогии с “Диснейлендом”, носящим имя сказочника Диснея, назвать наш парк именем главного автора проекта, если его утвердят, скажем, “Зураб-парк”?
— Не думаю, что это будет правильно.
— Кстати, Юрий Михайлович, о названиях. Не такой это простой вопрос. Вот сейчас прокладывается с помощью громадного щита, переброшенного из Лефортова, тоннель новой общегородской магистрали от центра, через Пресню, под заповедным Серебряным Бором на северо-запад до МКАД. На Третьем транспортном кольце на указателях видел надпись — “Краснопресненский проспект”. Это рабочее, условное название проектировщиков помимо вашей воли становится официальным.
Но ведь этот проспект вобрал в своем начале старинное Звенигородское шоссе. И если назвать магистраль официально в честь Красной Пресни, то это значит, из людской памяти, топонимики города исчезнет название шоссе, которое образовалось по трассе древней дороги, ведущей от Пресненской заставы в славный Звенигород, бывшую крепость на западных подступах к Москве.
— Выходит, это так.
— Жалко же! Может быть, стоит назвать новую магистраль Звенигородским проспектом в честь Звенигорода? Зачем Москве еще один городской проезд в память о самой кровавой революции 1905 года? Тогда похоронили только на городских кладбищах свыше тысячи убитых! Есть у нас улица Красная Пресня, площадь 1905 года, памятник на площади, есть улицы, названные именами боевиков той революции. Хватит!
— Я думаю, что это очень правильное замечание, и очень правильное предложение. Очень правильное.
— Третий у меня вопрос относительно памятника Михаилу Шолохову. Лет десять назад впервые сгустились тучи над ним, общественное мнение после событий 1991 года воспротивилось решению правительства СССР об увековечении памяти писателя. Сейчас тучи развеиваются. Александр Рукавишников денно и нощно создает образ автора “Тихого Дона”, выбрали место ему на Гоголевском бульваре, что вполне оправданно. Шолохов жил на Сивцевом Вражке, там на фасаде дома укреплена мемориальная доска. Но, оказывается, по мнению комиссии по монументальному искусству при городской думе, “Гоголевский бульвар в сознании москвичей прочно связан с деятелями культуры XIX века, а Шолохов жил и творил в ХХ веке”. Поэтому комиссия предлагает найти другое место памятнику. Но это явная отговорка, которой прикрывают нежелание установить в Москве монумент автору “Тихого Дона”. У меня, например, Гоголевский бульвар связывается с образом маршала Василевского, который жил в том доме, где Шолохов. На бульварах установлены памятники Есенину, Тимирязеву, Рахманининову, Крупской, они все жили в ХХ веке. Почему нельзя поставить памятник Шолохову на Гоголевском бульваре?
— Почему нельзя? Можно. И надо ставить. Даже вопроса нет у меня. И Высоцкому, вы забыли упомянуть, памятник стоит на Петровском бульваре.
И дальше мы будем устанавливать памятники на Бульварном кольце. На его площадях есть для монументов много свободного места. А памятников в Москве мало. Нет памятника Тургеневу, он жил, учился в Москве, о ней писал. Нет памятника Ивану Бунину. В ХХ веке Москву прославили Цветаева, Пастернак, Мандельштам. Нет им памятников, как нет Шостаковичу и Прокофьеву. Их музыку играют во всем мире. Оба творили в Москве, здесь похоронены. Нет памятника авиаконструкторам Туполеву и Ильюшину, адмиралу Кузнецову и другим великим, жившим в ХХ веке в Москве.
— Недавно в котловане, где сооружается колоссальный комплекс, который я бы не хотел называть “Москва–Сити”, заложили памятную капсулу в фундамент небоскреба в 84 этажа. Ему придумали хорошее название “Федерация”. Это самое высокое здание Европы. Вас на церемонии закладки не было. Может быть, вы не верите в реальность этого проекта?
— Меня не было в Москве. По этой причине я не появился в тот момент, но мне о закладке докладывали, я в курсе дел в котловане. Небоскреб “Федерация” не единственный в деловом центре, его будут подпирать другие высокие здания, несколько из них можно увидеть, проезжая по Третьему транспортному кольцу.
— Юрий Михайлович, а что, название “Москва-Сити” прилипло навсегда к деловому центру, что сооружается на Пресне?
— Да, к сожалению. Я хотел назвать комплекс зданий здесь “Великий посад”, в память того Великого посада, что существовал у стен Кремля и Китай-города. В нем жили ремесленники и купцы, предки современных коммерсантов. Логично…
— Если перевести “Москва-Сити” с английского на русский язык, получим “Москва-град”… Неужели нельзя это сделать?
— Городище!
— Град! Москва-град!
— Может быть, стоит действительно перевести “сити”, получится хорошее русское название. Надо подумать. Это хорошее предложение.
...Машина, в которой происходило интервью, промчалась мимо Путевого дворца на Ленинградском проспекте. В этот момент Лужков прервал разговор и проводил красно-белый дворец долгим взглядом. А потом с удовлетворением заметил:
— Мы кончаем это дело. А сколько пришлось услышать возражений, как нам мешали с разных сторон, чего только не говорили, в чем только не обвиняли. В этом дворце в Первую мировую войну развернули госпиталь, Троцкий устроил здесь “дом красной авиации”, отдал его военным летчикам. Долгое время обитала в этих стенах военная академия. Все износилось, обветшало. Никто тогда не сокрушался о судьбе дворца. А мы сделали так, как было. В прошлом дворец играл роль временной резиденции императора и почетных гостей Москвы. Так будет и впредь служить он для временного пребывания первых лиц.
— Мне очень нравится ваше желание восстановить бывший царский дворец в Коломенском…
— Царя Алексея Михайловича дворец, его называли восьмым чудом света. В сущности эта задача вполне исполнимая, вот коммерсанты в Измайлове, бывшей другой резиденции Алексея Михайловича, из дерева быстро соорудили шатровые терема. Там симпатичный, кстати говоря, ансамбль был, пока его не подожгли.
Но мы должны пойти другим путем, создать не самодел, не фантазировать, а воссоздать то, что было в XVII веке, это сложнее, должна быть историческая правда, есть у нас модель, все есть для начала, есть чертежи, я изучил этот вопрос, есть история этого дворца, она заслуживает воссоздания. Это будет притягательный объект.
— Царицыно может стать еще одним магнитом для миллионов.
— В Царицыне произошла другая история. Большой дворец стоял под крышей. Екатерина II при его осмотре увидела два равнозначных корпуса, для себя и наследника престола Павла I, с которым у нее сложились неприязненные отношения. В отделке дворцов царица усмотрела ненавистные масонские знаки, ее сын состоял в обществе масонов. Они участвовали в революции, казнили короля Франции. Екатерина II в Российской империи искореняла все, связанное с масонами. Поэтому приказала два дворца Баженова срыть и на их месте воздвигнуть новый Большой дворец, что и сделал Матвей Казаков. После смерти матери Павел не захотел жить в ее дворце. Он все делал наперекор Екатерине. В Москве, например, Екатерининский дворец в Лефортове превратил в казарму. Царям новая резиденция под Москвой не понадобилась, в пустовавшем здании за двести лет остались одни стены, которые потребовались альпинистам.
В Царицыне речь сегодня идет не о новостройке, а о том, чтобы воссоздать то, что было. Фасады сохранились. Нужно сделать дворец обитаемым, устроить в нем картинную галерею. Польские реставраторы в годы советской власти восстановили Хлебный, Оперный, Малый дворцы, где теперь музей. Хочу подчеркнуть — их работа оплачивалась из бюджета города, хотя ансамбль Царицыно в СССР относился к памятникам всесоюзного значения.
Осталось нам воссоздать Большой дворец. И мы его восстановим. У нас в запасниках томятся тысячи картин. Покажем их в новом большом музее российского значения.
— Решен вопрос о собственности здания, вернули его Москве?
— Да, решен. Нас непременно посещают сомнения. Когда начался процесс обмена здания бывшего Музея Ленина на ансамбль в Царицыне, вдруг появилось письмо Шаронова к премьеру. В этом обращении говорилось: посмотрите, что вы делаете. Бывший Музей Ленина — это памятник? Да, памятник. Бывший Музей Ленина имеет государственное значение? Да, имеет. Значит, он принадлежит государству, а не городу.
Но ведь это бывшее здание не только Музея Ленина, но и Городской думы, разогнанной в 1917 году. До революции дом возвели на городские деньги, принадлежал он изначально Москве, никто на него не посягал. Это безапелляционно городской объект, московская собственность. А по большевистскому постановлению Верховного Совета это памятник государственного значения, значит, он, как стали нас убеждать, должен быть государственной собственностью. Ставят знак равенства между значением и владением, собственностью. Но это дикая ошибка, логическая по существу, ошибка по совести, крупнейшая.
Сами ничего не могут сделать с тем, что они считают своей собственностью. Хотя бы десятую часть по бюджетным возможностям привели в порядок. Стал притчей во языцех несчастный Пашков дом. Тоже, между прочим, это бывший частный дом поручика Пашкова, город выкупил его под гимназию, потом передал Румянцевскому музею, функционировавшему на деньги Москвы. Не позорьтесь! Восстановите хотя бы этот самый красивый в городе дом, попавший в ваши руки. Сделайте хотя бы это. Не позорьтесь! Нет, затевают тяжбу с городом. Но в отношении Царицына решен вопрос — да, это городской объект, поэтому мы начинаем им заниматься.
— Среди ваших “больших проектов” числится снос пятиэтажных домов времен Хрущева. Он не затормозился, не забуксовал?
— Он реализуется. Недавно произошло приятное событие. Мы сломали рядовой пятиэтажный дом, но его квадратные метры позволили строителям достичь рубежа — 4 миллиона квадратных метров. Это половина нашей программы. Правда, мне не удалось побывать и на этом празднике.
— Недавно снесли типовой 9-этажный дом. Что и до них очередь дошла?
— Нет, не дошла.
— Так что, снесли случайно?
— Ха-ха-ха! Не случайно! Это экономический момент.
— Вы обсуждали колоссальный проект центра внесезонных видов спорта в пойме реки Котловка, где пока глубокий овраг. На эскизах его заменяет горный хребет с трассами для любителей скоростных спусков, пять эстакад, олимпийский трамплин высотой в 200 метров. Это фантастика или реальность?
— Абсолютно точно будут инвесторы, абсолютно реальная вещь, это потрясающий объект, потому что он будет работать и летом, и зимой, здесь будет и крупнейший торговый центр со спортивным уклоном, гостиничный комплекс, развлекательный комплекс и спортивный комплекс, естественно, бассейн, аквапарк. На первом месте спорт.
— А в бывших Провиантских складах на Крымской площади вы намерены устроить в старинных зданиях и пристройках музейные и выставочные залы на площади 80 тысяч квадратных метров. Это ведь свыше десяти Манежей…
— Это будет новый центр искусств масштаба ХХI века, таких недостает Москве для того, чтобы привлечь туристов. В прошлом году Москву посетили три миллиона туристов.
— А в Париже в прошлом году побывало 25 миллионов. Как нам догнать Париж в этом отношении, что делать?
— Делать то, что мы делаем: ломать старые гостиницы и строить новые, как “Москва”. Строить новые концертные залы, как Дом музыки на Красных Холмах. Сооружать театры — такие, как “Новая Опера”. Создавать современные музеи — такие, как Музей Отечественной войны на Поклонной горе и московский Музей современного искусства на Петровке. Открывать художественные галереи — такие, как галереи Глазунова и Церетели, Шилова и Андрияки. Устанавливать памятники — такие, как Достоевскому напротив Кремля, и многие другие. Всего этого десять лет назад не существовало. Но гостиниц, театров, музеев, памятников должно быть намного больше.
