Про Дорогу жизни, по которой в блокадный Ленинград спешили “ЗИСы” с продовольствием, после войны слагали легенды. Намного меньше известен “Коридор смерти” — железнодорожная ветка в 33 км, связывавшая город со страной. А ведь именно благодаря этому “коридору” Ленинград не вымер окончательно.
Тамара Сергеевна Петриченко работала там “живым светофором”. Под бомбежками и обстрелами, неся дежурство сутки напролет, 18-летняя Тамара поднимала фонарь с красными или зелеными стеклами, останавливая или пропуская поезда. Тысячи эшелонов с продовольствием спешили в измученный город, спасая еще оставшихся в живых.
Подъезд трупов
— На Кузнечном рынке в Ленинграде продавали землю с горелым сахаром. Тарелка — 5 руб. Земля эта была с Бадаевских складов, которые немцы разбомбили в первые дни войны, — вспоминает Тамара Сергеевна. — Приду домой, беру ложку и ем. И мерещилось мне, что там и сахар, и мука, и творог. Потом заберусь в постель, к ногам — нагретые утюги. Обожженные пятна на пятках на всю жизнь остались.
Война ворвалась в жизнь 16-летней Тамары Петриченко в суетное, но счастливое для нее время. Она только закончила школу и готовилась поступать в педиатрический институт. Последние месяцы лета хотела провести на даче… Блокада поделила ее жизнь на две части: до и после войны — как порванный пополам листок бумаги.
— Мы с мамой и сестренкой были дома, когда объявили о начале войны, — рассказывает Тамара Сергеевна. — Мама зарыдала, бросилась на лестничную площадку, а там уже соседи. Женщины плачут, мужики нервничают. А мы, глядя на взрослых, перепугались — и только. Никто же из нас не знал, что такое война.
Из подростков организовали трудовые отряды. На смену чернилам и тетрадкам пришли лопаты. Рыли окопы, заготавливали дрова, тушили на крышах сброшенные фугасные бомбы. Одна из них как-то угодила в соседний дом, когда Тамара дежурила на крыше. Девушку отбросило взрывной волной, Тамара покатилась по кровле. Лишь чудом удалось ей зацепиться ногой за трубу, подтянуться и вскарабкаться на крышу.
Блокада приближалась медленно, но неумолимо. Каждый ленинградец в августе 1941 года еще получал буханку хлеба в день. 2 сентября норма впервые снизилась — до 500 граммов, а через шесть дней кольцо немцев сомкнулось вокруг города. В ноябре 1941-го рабочие получали уже 250 г хлеба, а иждивенцы и дети в два раза меньше — те самые печально знаменитые 125 граммов. А луковицу, полученную в подарок на Новый год, дети почитали за счастье. По последним данным, от голода в осажденном городе погибли 800 тыс. человек.
— Зимой 1941 года мы пошли собирать детей по квартирам. До войны всех знали, кто живет во дворе, — говорит Тамара Сергеевна. — Нашли 4-летнего мальчика — сидит около мертвой матери, теребит ее: “Мама, кушать хочу”. И рассказывает мне: “Киса приходила и ушла!” А это не киса была, а крыса. Сколько раз бывало: звоним, стучим — дверь не открывают. Вскрываем ее — полная квартира мертвецов с объеденными носами и ушами. Крысы постарались.
Еще одна страшная картинка из той же зимы. Помнит, как побежала за водой в кочегарку. Стала спускаться по лестнице и на втором этаже в темноте обо что-то споткнулась. Глянула и обмерла — до самого низа лестница была забита сваленными друг на друга трупами. Оказалось, что рядом с подъездом находился пункт регистрации умерших. В тот день был страшный мороз, который выстоять людям было невозможно. И тогда они свалили трупы в ближайший подъезд.
— Раз послали нас разнести повестки в армию. Пришла я в квартиру на Боровой улице. Мужчина, которому я принесла повестку, пустил меня в комнату и подвел к шкафу: “Возьми что хочешь, но скажи, что меня нет дома!” А в шкафу — окорок весит, масло, хлеб, сыр с красной головкой. “Нет, — говорю ему, — так нельзя! Все воюют, а вы…” Подписала повестку и шасть из квартиры. И ведь не понимала, глупая, что он меня мог запросто убить.
33 км за 17 дней
Последний поезд из Ленинграда ушел на Москву 29 августа 1941 г. Он едва проскочил поселок Мга Ленинградской области, где в этот же день высадился вражеский десант.
Пока лед не сковал озеро, эвакуировали людей и везли продовольствие на паромах и баржах, которые немцы постоянно бомбили. Подсолнечное масло, например, переправляли в цистернах. Для этого по дну озера проложили железнодорожные пути, по которым цистерны въезжали в воду, а потом всплывали. Баржа тянула их на другой берег. Позже переправа уступила место Дороге жизни по льду Ладожского озера, которую открыли 22 ноября 1941 г. “Водитель! Помни: твой рейс спасает 15 тысяч ленинградцев!” — читал на плакате шофер, въезжая на лед. Дверь автомобиля обычно была снята или открыта, чтобы в случае, если машина пойдет под воду, можно было выскочить из нее. А перед головой водители вешали котелок, чтобы не заснуть. Причем женщины рулили наравне с мужчинами.
И все же ни водная трасса, ни автомобильная переправа не смогли накормить город. Надежда оставалась только на железную дорогу. В зиму 1942/43 г. начали прокладывать по льду Ладожского озера свайно-ледовую переправу. Железнодорожники вбивали сваи прямо в дно озера, глубина которого 6—7 метров. Построили почти 10 км дороги с разных берегов, а 18 января 1943 г. наши войска отвоевали узкий кусок земли между городом Шлиссельбургом (на правом берегу Невы) и местечком Поляны. Там сквозь леса и болота протянули 33-километровую железнодорожную трассу, которую построили за 17 (!) суток. Так Ленинградский железнодорожный узел соединился с общесоюзной сетью железных дорог.
В Ленинград погнали эшелоны с продуктами. Чтобы поезд не врезался в хвост впереди идущего состава, через каждые 3—4 км трассы поставили людей — “живые светофоры”, которые и регулировали движение. Первая смена “живых светофоров” пробыла на своих постах несколько суток. Люди стояли на открытом воздухе, часто под обстрелами, под дождем и в холоде.
— В начале войны на железную дорогу меня не взяли, — вспоминает Тамара Сергеевна, — была слишком мала. Но зато отправили на курсы железнодорожных операторов. Каждый день в течение трех месяцев я ходила на Финляндский вокзал, добираясь от дома до учебы два часа. Выучилась, а как только мне исполнилось 18, привезли меня на 25-й километр “Коридора смерти”.
Возле рельсов стояла простая землянка. Деревянный стол, табуретка, длинная лавка, топчан, буржуйка и телефон, по которому сообщали о прибытии и отправке поездов, — вот и все, что было внутри. Стрелочный фонарь укрепляли на трехметровых жердях. Две стороны фонаря затемняли, а другие две закрывали красными и зелеными стеклами. Внутри светилась керосиновая лампа. Поворачивая жердь с фонарем, оператор показывал зеленый или красный сигнал.
Сначала пропускали по трассе только 2—3 эшелона за ночь. Потом придумали другой способ: в одну ночь поезда идут в Ленинград, а в другую — уже на Большую землю. Такой “караванный” способ дал поразительные результаты — за одну ночь по Шлиссельбургской магистрали успевали проходить в одну сторону от 16 до 20, а иногда и до 25 поездов. Постепенно временной интервал между поездами сократился до 3—5 минут. Надо ли говорить, что “живые светофоры” работали на износ! Причем бомбили поезда постоянно. Если посмотреть на фото этой дороги, сделанное с самолета, видно, что она изрешечена воронками, как кратерами. В одном поезде всегда ездили несколько бригад машинистов, кондукторов, кочегаров и вагонных мастеров. Если кого-то убивало, на его место сразу же заступал сменщик.
— Подбили около нас поезд с подсолнечным маслом, — рассказывает Тамара Сергеевна. — Цистерна лежит на боку, из нее хлещет масло, а заткнуть дыры невозможно — их сотни от осколков. Мы брали кружки и пили масло, а остальное текло на землю. Жалко, хоть плачь!
Позже пленные немцы рассказывали, что их командование представляло своих артиллеристов и летчиков к кресту за каждый подбитый локомотив на линии Шлиссельбург—Поляны.
“Маша, “Катюшу”!
— Однажды машинист какого-то поезда бросил мне серенький узелочек в клеточку, — вспоминает Тамара Сергеевна. — Упал он на самый край воронки. Я подбежала, поскорее развернула его, а там кусочек хлебушка, картошка, луковица и маленький кусочек сала. Видно, машинист поделился своим завтраком или обедом. Он, конечно, был не нашим, не ленинградцем. Наши сами от голода страдали. Наверное, это был поезд из другой области. А еще раз мне бросили дурандовую конфетку.
Кто бы мог подумать, что под этим экзотическим определением скрывается всего-навсего кусок жмыха, похожий на подслащенный хлеб. В дни блокады хлеб называли дурандой — в горелую муку добавляли отруби, солод, жмых, опилки и обойную пыль. Последний компонент хлеба — чисто ленинградское изобретение. Зимой 1941-го, когда город остался без продуктов, вспомнили о складах пустых мешков на хлебозаводах. Мешки тщательно выбивали, аккуратно сгребая в кучки вместе с рогожей. Все, что удалось добыть, добавляли в тесто.
Всю войну Тамара Сергеевна прошла без серьезных ранений, и только однажды ее контузило. В тот день прервалась телефонная связь с 27-м километром магистрали. Девушка отправилась узнать, в чем дело. Она бойко шагала вдоль дороги, где сосредоточились наши войска. А тут немецкая артиллерия начала обстрел. Тамару подбросило и присыпало землей. Хватились ее через час. Все видели: шел человек — и нет человека. Нашли ее по куску красного платья, торчавшего из-под земли. Из носа и ушей текла кровь. Девушку положили на носилки. Но она, придя в себя, соскочила с них и убежала. Когда вернулась на свой пост, застала плачущую напарницу Клавдию Голубеву. Оказывается, промчался поезд, крикнули, что Тамару убило — видели ее на носилках.
— Вот светила в книгах пишут, что немцы располагались в 3—4 километрах от нас. А я думаю, в двух, не больше. Я помню, как села однажды на рельсы чистить фонарь и запела песню. И слышу, как немцы во время еды — в это время они никогда не стреляли — кричат мне: “Маша, “Катюшу!” Мол, “Катюшу” им запевай. Сейчас, думаю, гады, я вам спою! И давай голосить:
Гитлер был укушен за ногу бульдогом.
Во дворце ужасный был переполох!
Гитлер эту ногу почесал немного,
А бульдог взбесился и тотчас издох.
Полностью блокаду Ленинграда сняли 27 января 1944 г. В тот день Тамара Сергеевна была уже дома вместе с мамой и сестрой. “Живые светофоры” проработали на магистрали всего несколько месяцев, потом их сменила автоматическая блокировка. А Тамарочку как одну из лучших операторов железной дороги отправили учиться на дежурного станции.
— Мы услышали по радио, что блокада полностью снята. Что тут началось! — машет рукой Тамара Сергеевна. — Холодно, снег идет, а люди — кто одетый, кто раздетый — высыпали на улицу. Пели, плясали, плакали, целовались. Такой радости я больше в жизни не видела.
Тамара Сергеевна, которой в этом году исполнится 80 лет, провожает меня в коридоре. Запевает песню, пританцовывая на месте.
— Приходи еще — чайку попьем, сфотографируешь меня, — улыбается она, кокетливо поправляя рукой прическу.
Вот оно, человеческое жизнелюбие. Его не смогли изуродовать даже война и блокада.
