Виктор Балашов: моя окопная правда

Знаменитый диктор Центрального телевидения Виктор Иванович Балашов ушел на фронт в 41-м. Почти три года провоевал в разведке. У него два ордена Красной Звезды, ордена “Знак Почета”, Отечественной войны и Петра Великого. Медалей не сосчитать. Его бархатный грудной голос неповторим. Он до сих пор работает, живет один и ни на что не жалуется. А мог бы.

В 1941-м Витя окончил 10-й класс. Человеком он был разносторонним, серьезным. Главные его две любви — спорт и театр. Крепкий, высокий, хорошо сложенный, к тому времени он уже успел стать чемпионом Москвы по самбо. Но и к Мельпомене отчаянно прирос душой: занимался в подготовительной студии при МХАТе на курсе знаменитой Аллы Тарасовой.

Виктор проводил на войну отца, а в конце лета и его отправили на фронт. Было Балашову тогда неполных семнадцать, и, чтобы никаких вопросов не возникало, он прибавил себе три года, ведь 24-й год рождения легко исправляется в метрике на 21-й.

С Киевского вокзала новое пополнение эшелон привез под Брянск. Там Виктор впервые увидел живого фрица. Рота окапывалась на берегу Днестра, и вдруг на бреющем полете низко-низко пролетел “мессер”. Фашистский летчик ухмыльнулся нагло, кулаком погрозил. Потом развернулся, заложил вираж и давай из пулемета строчить. По немцу пустили несколько ружейных залпов — вот и вся самооборона. Так Балашов нюхнул войну.

— Мы захватили вражеский окоп, — вспоминает Виктор Иванович. — Я бегу, а на пути мертвый немец лежит. Совсем юный: огромный, светловолосый. Помню, я ему на живот наступил, потому как перепрыгнуть было невозможно. Мчусь, и мысль мелькнула: вот ведь парень, такой же, как и я. Погиб во цвете лет. За что? Вдруг прямо над пилоткой пуля просвистела и вошла в подушку, лежавшую на бруствере. Так мне повезло в первый раз.

— Я вернулся с ночного задания, пришел в сарай, где мы жили, стал раздеваться, скинул шинель и вдруг обнаружил, что левый рукав гимнастерки прострелен. А меня пуля даже не задела. Так я остался жить во второй раз.

— У села Поныри нас бросили в атаку. Мы шли во весь рост. Но порыв наш был жестоко подавлен немцами. Обстрел фашисты вели очень плотный, идти вперед невозможно. Тут мой товарищ, сержант-узбек, говорит: “Прыгай в воронку”. Потому что есть закон: снаряд в одну воронку дважды не попадает. Нырнули мы в яму, лежим — друг от друга в полуметре. И вдруг что-то между нами как шлепнет и зажужжало в песке. Поворачиваем головы, а это крутится огромный осколок от снаряда.

Так Боженька поцеловал Виктора Ивановича в третий раз.

— И никто не кричал. Только на танках было написано: “За Родину, за Сталина!”.

Пьянству — бой!

— С едой было туго. Все, что привозила полевая кухня, съедалось моментально. Помню, останавливались в какой-то деревне, находили в поле прошлогодние замерзшие клубни и этот крахмал картофельный жарили на листе железа. Без масла, на воде. А бывало, собирали у крестьян картофельные очистки и ели их. Потом с едой все выправилось. Самой сытной, конечно, была каша. Спирт каждый день — 100 г. Но пьяных никогда не было. Дисциплина — абсолютная.

— А любви на фронте у меня не было. Какая уж тут любовь у мальчишки. Бывало, обнимешь санитарку, но те сестрички не сегодняшние девочки, дальше обнимания не шло.

Это случилось под Орлом, за пять дней до начала битвы на Курской дуге. Разведгруппа Балашова отправилась на задание за линию фронта. Ночь. Подползли к колючей проволоке, аккуратно ее разрезали… Вдруг сработала сигнализация. Тут же немцы засветили ночное небо сигнальными ракетами. А у разведчиков инструкция: если засекут — в бой не вступать, а возвращаться на свои позиции. Поползли — немцы открыли стрельбу, ранило всех пятерых. Лежат наши солдатики окровавленные в чистом поле. С одной стороны за ними фрицы ползут, а с другой — наши санитарочки. Девочки первыми успели, положили ребят на салазки и — к своим.

У Балашова это было второе ранение. Первое легким оказалось, и тоже в ногу. Тогда он пролежал неделю, “профилонил”, как сам выражается, и снова в бой. Теперь все оказалось гораздо хуже, осколок попал в бедро. Сначала его прооперировали в полевом госпитале. Затем отправили в тыл на санитарном самолете “По-2”. Только поднялись в небо — “мессер”! Пришлось нашему самолетику тут же приземлиться и сховаться на колхозном поле под кустами. Немец ничего не заметил и улетел.

— Затем погрузили меня в поезд. А тут бомбежка. Кто мог ходить — ушли. А мы, тяжелые, лежим в люльках, двигаться не можем. Дальше — эвакуация в Рязань, в Свердловск, потом в Красноярск. В каждом городе понемногу оперировали. На этом война для меня закончилась. Был конец 44-го.

— Приехал в Москву, домой. Жил у тетки в коммуналке на 2-й Тверской. Перед самым концом войны пришел в театральную студию и вдруг подумал: ну какой я артист? А тут знакомые говорят: “На Всесоюзном радио организовалась студия-мастерская. Голос у тебя есть, ты грамотный. Пойди попробуй”. Я пошел, но конкурс уже закончился. Ну я и промямлил что-то жалостливое: мол, инвалид войны, и меня приняли. Там, на радио, встретился с Левитаном, с годами мы подружились.

— На ТВ я пришел в 47-м. Но тогда не понял его. Выходить в эфир, говорить: сейчас вы увидите фильм такой-то — и полтора часа сидеть ждать, когда он закончится, — зачем мне это надо? И вскоре я ушел с ТВ опять на радио — уехал работать на Дальний Восток. В Хабаровске я женился, там и дочь у меня родилась. А потом получил телеграмму с телевидения от одного из руководителей. Перед отъездом мы договорились, что, как только в Москве будет хорошее ТВ, он меня вызовет. Вот и вызвал. Я все бросил и сразу прилетел в Москву. Это был 50-й год.

— Так что я уже 60 лет у микрофона. На ТВ я вел программы: “Победители”, “Огоньки”, “Космические огоньки” после полета Гагарина, Терешковой; заседания съездов, репортажи с заводов, фабрик, из других городов. А самая последняя передача — “Седьмое небо”, которую я вел прямо с телебашни. Она закончилась в 96-м.

— Сейчас я живу нормально, веду авторскую программу “Поговорим по душам” на радио “Говорит Москва”. Но все равно на жизнь не всегда хватает. Я погорел на лекарствах — они сейчас очень дорого стоят.

В прошлом году Виктор Иванович Балашов отметил юбилей — ему исполнилось 80. Получил он поздравления от Союза журналистов, от господ Грызлова, Миронова, Сеславинского. С телевидения — ничего, даже никто не позвонил.