“Отрежем, отрежем Мересьеву ногу!!!” — с такой анекдотической репликой каждый второй ассоциирует оперу Прокофьева “Повесть о настоящем человеке”, притом что вряд ли когда-либо ее видел или слышал. Этих слов в либретто никогда не было. Зато были ура-патриотизм и советский пафос, кстати, не оцененные властями в 1948 году: опера была разгромлена как “формалистическое” произведение. То, чем она обернулась в сенсационной постановке “Геликон-оперы”, способно повергнуть в состояние шока.
Мересьевых на сцене двое: первый (Сергей Яковлев) — одинокий старик, лежащий на больничной койке. Второй (Михаил Давыдов и в другом составе Петр Морозов) — молодой летчик, совершающий свой фантастический подвиг, который советская идеология превратила в набивший оскомину миф. События спектакля, названного постановщиками “Упавший с неба”, рассказывают о сегодняшних ветеранах. Больных, брошенных, кому в честь юбилеев, рассчитанных на иностранных гостей, кидают унизительные подачки в виде прибавки к пенсии в размере 500 рублей.
Сцены в военном госпитале, всем известные по кинофильму “Повесть о настоящем человеке”: ампутация, бред, депрессия, встреча с “настоящим большевиком”, который внушает летчику, что он “советский человек”, преодоление и, наконец, кульминация — знаменитый танец на протезах — все это одновременно происходит в реальности и в воспоминаниях старика. А здесь, в обычной обшарпанной современной больнице, — тоже врачи, в меру внимательные, что не мешает им шумно встречать Новый год, не обращая внимания на надоевших пациентов. Единственный человек, который заинтересовался ветераном, — корреспондент берлинской газеты. Он является к Мересьеву с букетом гвоздик и просит рассказать историю его подвига. Финал — убийствен: вместо “повести о настоящем человеке” мы слышим хор тевтонских рыцарей из “Александра Невского”, которым и завершается опера.
Режиссер Дмитрий Бертман и дирижер-постановщик Владимир Понькин заметно сократили оперу, перемонтировали ее и вставили четыре номера из “Александра Невского”, благодаря чему в ней появилась своеобразная драматургия и интрига. Сергей Яковлев удивителен в роли старого Мересьева — в течение всего спектакля он держит зрителя в напряжении. Его реплика “я советский человек” звучит с таким отчаянием и горестью, что мурашки бегут по коже.
Метафоричны сценография и костюмы, выполненные Игорем Нежным и Татьяной Тулубьевой: воспроизведение страшного фотокадра, на котором оторванный хвост самолета раскроил жилой дом. Он не имеет отношения к событиям войны, но символизирует страшную судьбу всех “упавших с неба”. Черные светящиеся костюмы летчиков инфернальны и тоже символичны: это прошлое, почти до неузнаваемости искаженное в современном сознании. А современное сознание вообще ничего такого не желает. Советская система в свое время породила страстное желание опошлить все героическое. Постсоветская принесла наплевательство и равнодушие, плохо скрытое политкорректным фасадом. Но тот, кто рискнет пойти на “патриотический” спектакль, будет потрясен.
