— Пой! — приказал командир молодой девушке.
— Не буду. Не могу.
Потом все же тихим голосом запела: “В лесу не слышен, невесом слетает желтый лист. Старинный вальс “Осенний сон” играет гармонист...” — и заплакала. А командир ругнулся и полоснул из автомата.
Это лишь одна из историй, которая легла в основу нового спектакля “Песни войны”, поставленного в театре “Ильхом” в Ташкенте к 60-летию Победы. Этот совместный проект известной труппы и “МК” с фестивалем актерской песни им. Андрея Миронова поистине уникален и не имеет равных даже в Москве, где с безразмерным государственным пафосом отметили 9 Мая.
Война начинается уже у входа в театр. Ее оформление концептуально продумано до мелочей (художники Василий Юрьев и Елена Камбина): сначала зрители получают программку в виде солдатского письма — скромный бумажный треугольник. На колоннах из лесок летят бумажные журавли. В зале — четыре прокопченные дымом колонны, а на них криво мелом выведено: “Победа”, “Ура!”, “Дошли до Берлина” и фамилии тех, кто ее делал. Между колоннами — экран. Даже на крышке коричневого рояля — стихи фронтовых лет. Выходит художественный руководитель “Ильхома” Марк Вайль.
— Пролог, — говорит он спокойно. — В руках у меня орден боевого Красного Знамени. Этот орден принадлежит моему отцу.
Итак, правила определены: “Песни войны” — это не просто до боли знакомые шлягеры, которые поет поколение, не знавшее, что такое война. Это документ, семейный архив каждого, кто в этот вечер выходит на сцену и поет “раскудрявый, клен зеленый, лист резной” или “синенький скромный платочек”.
Документальный прием, который уже не первый раз использует “Ильхом”, работает лучше любого литературно обработанного текста, сочиненного по случаю Дня Победы. Вот, например, на экране крупным планом неизвестный солдат в пилотке. Красивый парень с большими голубыми глазами и французским именем Бернар, но восточной фамилией Назармухамедов рассказывает:
— Это мой дед. Однажды после боя вечером он шел по яблоневому саду. Красивый был сад, весь в цвету. И остановился у одного дерева. Чтобы пописать.
Смех в зале.
— Но в этот момент на него сверху кто-то свалился. Завязалась потасовка. Дед с “противником” катались по земле, и дед услышал голос: “Иван, тож я, Мыкола”. Но дед его не отпускал. Так они откатились достаточно далеко от дерева, а в это время началась бомбежка, и снаряд точно попал в яблоню, под которой остановился мой дед. С тех пор с другом Мыколой они никогда не расставались.
Так что неизвестно, пел ли сегодня Бернар, если бы Мыкола не рухнул на его деда. Потом будет другая история — и уже совсем не смешная, и изумительные песни военных лет — “Эх, дороги...”, “Ехал я из Берлина”, “В лесу прифронтовом”, “Бери шинель, пошли домой”. Зал подпевает. Некоторые всхлипывают, потому что они смонтированы не с абстрактными историями каких-то там людей, вернувшихся и не вернувшихся с фронта. Это, конечно, пробивает.
После спектакля Марк Вайль — автор идеи и постановщик, умеющий тонко внедрять документ в ткань спектакля, скажет:
— Артисты и студенты расспрашивали своих родных, записывали истории. Я убежден, что они вправе делать драматургию, вправе быть соавторами текста. Также я понимал, что видеоматериал здесь необходим: потому что растет поколение, которое вообще этих кадров не видело. Я должен был дать им этот документ, чтобы они поняли: песни принадлежат не только их бабушкам и дедушкам. Все придумывают себе биографии, в то время как человек должен осознать, что биография это и есть строительство его будущего. То есть он идет от чего-то куда-то, и ничего нельзя зачеркивать. Ведь настоящая история — это понимание: один дед был пьяницей, а следующий дед уже построил церковь. Это помогает им и нам избавиться от советского комплекса, что у человека в роду нет дворян.
За песнями войны стоят потрясающие истории. От одной из них — мороз по коже. Бабушка одной артистки — баба Зина — была на войне снайпершей. И вот однажды в роте произошел такой случай. Два 18-летних парня, попавшие на фронт, испугались и сделали себе самострел — вещь распространенная: так имитировали ранение. Но ребята были настолько неопытные, что начальство все поняло. Одного приговорили к штрафбату, другого — к расстрелу. Командир поставил его на край ямы, а Зине приказал:
— Пой!
— Не буду. Не могу.
Потом все же тихим голосом запела: “В лесу не слышен, невесом слетает желтый лист. Старинный вальс “Осенний сон” играет гармонист...” — и заплакала. А командир выматерил ее и ситуацию, которую сам прекрасно понимал, но все же полоснул из автомата. Парня закопали. Сегодня в “Ильхоме” “В лесу прифронтовом” разложено на три мужских голоса — Борис Гафуров, Евгений Дмитриев и Максим Фадеев.
В первом ряду поднялась маленькая седая женщина — это баба Зина, которая и рассказала эту чудовищную правду о войне.
В спектакле — никакого пафоса и даже намека на него. Все сдержанно, но при этом открыто и пронзительно. Актеры отлично поют — заслуга молодого композитора и музыкального руководителя “Ильхома” Артема Кима. Он тут же — играет на баяне, контрабасе...
Среди фронтовой лирики вдруг возникает веселенькая негритянская “War no more!” — песня союзников или малоизвестная песня Вертинского “Ее письмо на фронт” на стихи:
Ни в какой я вечер
Трусу не отвечу.
У меня для труса есть один ответ:
Все проходят раны
Поздно или рано,
Но презренье к трусу не проходит, нет!
Все завершается на самой лирической военной “Темной ночи”, которая, кстати, была написана именно в Ташкенте, когда снимался фильм “Два бойца”. Песню с экрана поет Марк Бернес, а вместе с ним и все участники спектакля.
