“С ужасом жду эту дату”, — говорит Глазунов в телефонной беседе. “Какую дату?” — спрашиваю я. “Мне — 75. Печальное событие... В душе-то мне — двадцать пять! Приходите, в Академии живописи устраивают конференцию, посвященную моему творчеству. Мне сказали, что каждый будет рассказывать что хочет”.
Откровения с трибуны в Российской академии живописи, ваяния и зодчества продолжались пять часов. Глазунов не просто с вниманием слушал своих учеников, коллег, гостей, но и сам время от времени выходил к микрофону, чтобы уточнить некоторые детали биографии. А каждого выступающего по русскому обычаю троекратно целовал. И вдобавок прижимал к губам ручки представительниц прекрасного пола.
“Илья Сергеевич первый начал борьбу за возвращение Достоевского в литературу СССР... Сегодня только в академии, которую основал Глазунов, художников, скульпторов и реставраторов воспитывают в традициях императорской петербургской Академии художеств. А если не освоить классическое мировое искусство, невозможно стать современным художником. Ведь школа — крылья для художника”, — обратился к залу академик, заслуженный деятель искусств РФ Михаил Лебедянский. “Мы щедры на критику и скупы на похвалу, — заметил действительный член Российской академии социальных наук Владимир Большаков. — Но даже если бы Глазунов совершил лишь одно из своих деяний: открыл эту академию, или написал картину “Вечная Россия”, или создал интерьеры кремлевских залов — его уже можно было бы назвать великим гражданином России”.
Растроганный Глазунов не удержался: “Извините, я так не привык к подобным словам. Я чаще слышал: “Убить бы эту сволочь Глазунова”… Очень приятно, что вы, уважаемые мной люди, произносите добрые слова... Не знаю, достоин ли я их. Но я действительно старался жить по законам божьим, возлюбить ближнего…
Я смущен и чувствую себя в долгу, что сделал не все, что мог. Если буду жив, должен закончить 150 работ... От искусства сейчас отворачиваются всеми реформами. Я не являлся и не являюсь любимцем Кремля. Тем не менее президента РФ каждый вечер показывают по телевизору на фоне интерьеров, созданных мной. Даже господин президент Буш, который жевал жвачку в Кремле, вдруг понял: в такой красоте жевать нельзя. И — прилепил жвачку к столу. Это показали многие каналы... Вопреки всему я буду оправдывать ваши добрые слова как могу. И вы будьте господами, а не рабами. Слава России!”
“Самое страшное — предательство, — с болью заметил Глазунов. — Некоторые ученики меня предавали. А когда после моей первой выставки, вызвавшей скандал, моему учителю Борису Владимировичу Иогансону в ЦК партии сказали: “Кого вы воспитали?!” — он отрекся: “Это не мой, мы его исключили из института”... С тех пор я не реагирую ни на какие предательства”. В своей академии Глазунову все-таки удалось собрать студентов, в которых он видит будущее России и ее культуры.
