Как сейчас помню: мама наполняет 3-литровые банки водой, расставляет их в большой комнате, а в означенный час включает телевизор. Все — лечение началось. Чудачество? Может, и так. Однако в конце 80-х, похоже, вся страна сошла с ума. Когда шли оздоровительные сеансы Аллана Чумака, улицы вымирали. Люди с надеждой смотрели, как благообразный очкарик в телевизоре выводит руками кренделя. А потом — обмывались заряженной им водой, обтирались заряженными им кремами, объедались заряженными им фотографиями. Чего не сделаешь ради собственного здоровья.
Прошло 15 лет. 26 мая бывшему властителю народных дум Аллану Чумаку исполняется 70. А многие до сих пор гадают, кто он: гений или шарлатан.
— Аллан Владимирович, я, признаться, был крайне удивлен, узнав, что вы до сих пор проводите свои сеансы, заряжаете воду, крем.
— Да, я продолжаю заниматься лечением, много езжу, выступаю.
— И люди до сих пор верят? Или приходят те, кто недолечился 15 лет назад?
— Вы знаете, я ведь запустил цепную реакцию. Пусть молодые люди меня не помнят, но они же родились у тех, кто знает меня. Сами родители стали другими.
— Хотите сказать, вы изменили целое поколение?
— Конечно. Вы можете подумать: ну ты, брат, зарвался — поколение! Да, я изменил сознание огромного количества людей. Они стали лучше.
— Не пытались объяснить это в Минздраве, который запретил ваши телесеансы?
— Пытался — никто не хочет слушать. Двумерные люди не могут понять трехмерный мир. Потому что они двумерные. Много раз я встречался с чиновниками высокого ранга из Минздрава. С одним из замминистра, которого лечил. Не только его — зятя, дочь. Он все прекрасно знает. Но он замминистра. Эта двумерная система для него ближе, чем трехмерный мир. Я знал, что так будет, я вижу наперед. Есть ведь два пути: изучать и запрещать. Запрещать легче. Но меня запретить нельзя. Я им так и сказал: “Запретите мне выступать на телевидении — пойду в залы. Закроете залы — буду на улице работать. Посадите в тюрьму — там тоже люди. А убьете, народ станет приходить на мою могилу и будет лечиться”. Когда-нибудь так оно и будет.
— Аллан Владимирович, давайте вспомним, как все началось. У вас ведь была вполне мирная профессия: работали журналистом на телевидении, в газете “Сельская жизнь”, в АПН. Что вдруг случилось?
— Вы знаете, учитель приходит тогда, когда готов ученик. В 78-м, по-моему, году в каком-то журнале я прочел огромную статью, в которой рассказывалось о том, что существуют люди, которые могут видеть на расстоянии, лечить на расстоянии и еще бог знает что. Я понимал, что это шарлатаны, мошенники. Ну как можно, не видя человека, взять и продиагностировать его? Первая реакция, конечно, — разоблачить. Задумал серию репортажей, встретился с этими людьми. И вот тут закралось первое сомнение. Понимаете, я-то точно знаю, что они шарлатаны — ну мерзавцы, которые обманывают людей. А с другой стороны, передо мной сидели добрые, абсолютно порядочные, приятные люди. А одна из женщин-целительниц вдруг возьми да скажи: “Слушай, Аллан, а ведь у тебя и самого очень большие способности. Вот закрой глаза”. Закрываю. “Проведи рукой над столом”. Провожу. И вдруг — а! (Мой собеседник застывает в оцепенении.) И мир перевернулся.
— То есть?
— Я увидел этот мир. Вот тем внутренним зрением, о котором все говорят, но обладают им очень немногие.
— Если говорить буквально: что этот мир собой представляет?
— Это мир цвета, мир красок, звуков. Когда вдруг ты видишь, что все кругом живое, и все взаимодействует. А через некоторое время во мне вдруг зазвучал голос. Мужской голос, который сказал: “Пора тебе начинать учиться”.
— К врачам не обращались?
— Нет, ну послушайте: ведь бывает же, что во сне вы разговариваете? Вы же слышите голос, тембр? Он не звучит, но вы же его слышите! И утром не идете сдаваться... Голос сказал: “Сегодня в 11 часов вечера будь один, у тебя должна быть тетрадка и ручка”. Целый день я винтом ходил. А ровно в 11 этот голос зазвучал снова: “Что же ты так нервничаешь? Ну в 11, и в 11 начнем”. Было рассказано, как будут идти занятия: 45 минут лекция, 10 минут — вопросы и ответы, 5 минут — отдых. Это было настолько захватывающе: он рассказывал о том, как работает энергия, о мироздании, о том, как вообще устроен этот мир. Что мир живой, разумный. Что разум не свойство мозга, а свойство Вселенной. И так каждый день на протяжении полутора лет.
— Рассказывали кому-нибудь об этом?
— Нет, конечно. Мои близкие решили бы, что я сошел с ума… Так вот: в какой-то момент голос мне сказал: “Сегодня в 11 утра к тебе придет первая пациентка — женщина с больными почками”. Всю ночь я глаз не сомкнул. Ровно в 11 раздается звонок в дверь: стоит женщина. “Аллан Владимирович, я к вам, у меня тяжелое заболевание почек”. — “Проходите”, — говорю. Посадил ее на диван, сам сел напротив. И вдруг из меня пошел мощнейший поток энергии: все колыхалось, вибрировало. У женщины глаза закатываются, она падает на диван. Первое, конечно, — испуг. Но голос сказал: “Спокойно, продолжай работать”. Проходит минуты три, она открывает глаза, смотрит на меня: “Я здорова”. И уходит.
— У вас же нет медицинского образования. Как распознавали болезни?
— Я и не знал, как называются все эти болезни. Люди пытались рассказывать, всем отвечал: “А мне неинтересно”. Понимаете, пересказывая собственную болезнь, вы ее только усиливаете. А мои сеансы, проходившие в полной тишине, дали потрясающие результаты — ничего подобного в мире не было и, думаю, уже не будет.
— После телесеансов популярность у вас была бешеная. Как прошло испытание славой?
— Тяжело. Мы жили в однокомнатной квартирке, у меня тогда только родился сынишка. Жена понимала меня: утром она брала ребенка и уходила на целый день в Сокольники. А я просыпался в 6 утра и чувствовал дыхание людей за дверью. Мы жили на 16-м этаже — так вся лестничная клетка сверху донизу была забита людьми. Я спускался вниз, становился на крыльцо, передо мной стояла гигантская толпа, и так я проводил свои сеансы… Понимаете, в тот период я мог стать супербогатым человеком. Ведь вся страна заряжала кремы, воду. Но мне даже в голову не приходило заниматься коммерцией. Люди приносили мне деньги пачками: приезжали ведь со всей страны. И эти деньги я раздавал. Знал же: многие приезжали за здоровьем на последнее. Разве мог я на них наживаться? Нет, конечно.
— Но вроде вы и сейчас не бедствуете.
— Сейчас я получил разрешение брать плату. Понимаете, я прошел испытание деньгами и властью. Вот недавно я вернулся из Германии, за месяц объехал 30 городов. Сколько беру за сеанс? Там билет стоит 40 евро. А здесь? Бесплатно, конечно.
— Аллан Владимирович, недавно мне на глаза попался перечень вашей продукции. Читаю: “Плакат улучшает атмосферу в вашем доме, снимает сглаз, порчу, наговор”. Вы же против того, чтобы вас называли колдуном, при чем здесь порча-сглаз?
— Что такое порча-наговор-сглаз? Это отрицательная информация, которая приходит к нам извне, — материальные вещи. Могу вам показать. Попробуйте настроиться.
— Как?
— Поднимите руки вверх, ладонями ко мне. И прислушайтесь к своим рукам. Вот я сейчас проведу. (Начинает делать пассы руками.) Что вы чувствуете на ладонях? Движение, да? А если я делаю круг? И у вас круг.
— Да, — удивляюсь. Действительно, я почувствовал, будто кровь в ладонях переливается по кругу.
— А в обратную сторону? И у вас в обратную. А если крест? Вы через ощущения понимаете, что я делаю, правда? У нас сейчас с вами абсолютно доверительные отношения. И они выражаются вот в этих ощущениях... А сейчас я вас сглажу.
— Может, не надо?
— Ничего-ничего. (Чумак меняется в лице: агрессивно скрючивая пальцы, направляет их прямо на меня, голос становится злобным.) Я вас не люблю! Вы мне не нравитесь!.. Что почувствовали?
— Ну какое-то давление.
— Бум! Бум! Словно бьет кто-то, да? И прохлада… Не нравитесь! (Процесс порчи продолжается.) Не люблю я вас!.. Что произошло? Я произнес фразу, агрессивную по отношению к вам, правильно? Неприятное ощущение?
— Да уж.
— Родилась ин-фор-ма-ция, и она соприкоснулась с вами. Если ее не убрать, она начнет вас ломать: заболеете, неприятности на работе, с любимой женщиной поссоритесь. Это надо убрать. Посмотрите, как я это сделаю и что вы при этом почувствуете… (Уже ласковым голосом.) Дима, верните мне эту гадость назад. (Снова последовали пассы руками.) Чувствуете?
— Уходит.
— Вытягиваю. Становится тепло… Но как мы в жизни-то живем? Ведь можем обругать кого угодно. Походя! Мать говорит сыну: “Да что б ты сдох!” И тем самым втыкает в него нож. Но когда ее пытаешься образумить: “Дорогая, ты что, хочешь смерти своему ребенку?” — иной раз слышу дикую фразу: “Подумаешь, какие нежности, уж сказать ничего нельзя”. Она не понимает, что мы легкоранимые, что своей злобой уничтожаем друг друга. К счастью, люди не видят ауры своей — она вся в дырках, вся в грязи. А я через плакат всю эту гадость снимаю.
— Но вы же не стоите над каждым плакатом, не заряжаете его.
— А зачем стоять над каждым? Это мое дело, как я его заряжаю, — главное, он действует. Вы знаете, в свое время мы провели интересный эксперимент. Взяли объем воды, разделили его пополам, в одной половинке растворили инсулин — получили раствор инсулина. А вторую часть воды, где не было ни молекулы инсулина, я зарядил как раствор инсулина. Затем сняли две кривые — они оказались абсолютно идентичны. Так вот: я создаю себя как раствор инсулина, я ввожу программу, понимаете? Ведь не зря же запатентован мой метод зарядки. Аналогов в мире нет? Нет. А метод есть.
— Любой научный метод можно расписать. В чем ваш?
— Я — метод. Я — лекарство. Я так создан, что я умею это делать. Это мой талант — талант делать так, чтобы люди выздоравливали.
— Так я и спрашиваю: в чем способ?
— В том, что я заряжаю. То есть я поселяюсь… Сейчас, лучше не рассказывать, а показать. (Срывается с места, открывает дверцу кухонного шкафчика и достает початую бутылку водки.) Вот алкоголь. Попробуйте, запомните крепость, вкус. (Наливает в рюмку. Делаю глоток.)
— Да, это водка.
— Правильно. Потому что это и есть водка. Что вы хотите, чтобы я сделал: послабее или покрепче?
— Вообще-то я хотел, чтобы вы из нее воду сделали.
— А зачем вы даете мне установку? Я же вас спросил: покрепче или послабее? Ну хорошо: вы хотите, чтобы было послабее. Вот я могу руками… (Начинается процесс зарядки.) Милая водка, не будь такой жестокой. Ну будь, пожалуйста, послабее. Не действуй так жестко на человека. Вот видишь, я спирт вынимаю из тебя… Попробуйте. (Наливает в другую рюмку.)
— Ну что сказать: вторая пошла легче, чем первая. Но все равно водка.
— А теперь сравните с первой.
(Пью незаряженную.)
— Фу-у-у! Аж передернуло.
— Вот и все. Разница есть? А что я сделал? Из одной и той же бутылки налил. Все понятно?
(Еще раз пробую поочередно из двух рюмок и удивляюсь: разница действительно колоссальная.)
— Хорошо, убедили. Но вернемся к вашему прейскуранту. Зачем вашими фотографиями “нужно 20 минут водить вдоль тела с акцентом на беспокоящие участки”?
— Это процесс лечения. (Поднимается с места, приносит одну из заряженных фотографий.) Возьмите ее в руки. Не смотрите, а чувствуйте. (Опять мне приходится выступать в роли подопытного кролика) У вас не все в порядке с бронхами. Какие ощущения?
— Сейчас никаких.
— Даже если никаких — болезнь уйдет. Все почему-то ждут фокусов. Нет, это процесс — надо убрать негативную информацию. Вот сожмите кулак — до предела. Ну 10 секунд — больше не удержите. А работает рука всю жизнь. Но если вы все время злитесь, если все время взвинчены, ваша сосудистая система вся спазмируется. Любой врач вам скажет: “У вас будет гипертония”. И она будет. “Вы получите инсульт или инфаркт”. Получите.
— Что еще у меня не в порядке?
— Поясничный отдел позвоночника. Сосудистая система. Вы можете сказать: а у меня ничего не болит. Но я же не диагностирую боль.
— Как раз с позвоночником в точку попали.
— Я не попадаю в точку, я вижу.
— Как-то мы с женой были в гостях, вдруг раздается звонок. Каким образом нашла меня эта женщина, ума не приложу. Оказалось: ее дочь лежит в коме в 9-й горбольнице — врачебные манипуляции не дают никакого результата. Тут же снялся и поехал вместе с ней в больницу. Даже помню фамилию дежурного врача — Рыбакова. Так вот: объяснил ей, что занимаюсь целительством, спросил: можно ли посмотреть девочку. Говорит: “Да пожалуйста, смотрите”. Зашел в бокс, смотрю: могу вылечить. Сорок минут с ней работал. Внешние признаки не изменились: как лежала в коме, так и лежит. Но я вышел, сказал: “В 9 утра она придет в сознание, в 11 попросит есть, в 12 будет прыгать по койке. А я приеду в четыре часа”. Если Рыбакова прочтет этот материал, она может позвонить в редакцию и подтвердить слово в слово, что произошло. А произошло в точности как я сказал: когда я приехал, девочки уже не было — мать ее забрала. Я могу рассказать миллион таких историй: хромые начинали ходить, слепые — видеть. Понимаете? То есть происходили чудеса...
— Аллан Владимирович, так недолго и Иисусом Христом себя возомнить.
— Нет. Понимаете, я нормальный трезвый человек. Наделенный какими-то уникальными способностями. Вряд ли можно сказать, что вся страна тогда сошла с ума. Может, какая-то часть и придумала себе исцеление, но проводилось же и огромное количество исследований, которое производила группа ученых из Института медико-биологических проблем. Причем по заказу МВД СССР. Конечно, задача была — доказать, что все это шарлатанство. Но когда были получены результаты, оказалось, что мои сеансы помогли порядка 150—160 млн. человек.
— Постойте. Получается, вы больше половины населения Союза вылечили?
— Но это действительно так. Когда отчет был представлен в МВД и, конечно, в Минздрав, первая реакция была — засекретить. Ну абсурд же — сидит, понимаешь, один очкарик, и вот такие чудеса. Тогда в газете “Труд” появилась огромная статья, где меня обвиняли в том, что после моих сеансов люди умирают, по этому поводу выступали доктора наук, академики. И на следующий день сеансы запретили. Но что было дальше?! Никто не ожидал такой реакции. Народ взял в осаду газету, вокруг телецентра собрались толпы людей, представители трудовых коллективов. Паника была страшная. Мне звонит Сагалаев, говорит: “Слушай, тут такое творится. Приходи”. В общем, через три или четыре дня им ничего не оставалось, как возобновить сеансы.
— А из властных структур к вам обращались?
— Да, обращались. Как-то приезжает ко мне вестовой жены одного ну очень высокопоставленного человека. И вместе с ним личный врач. “Аллан Владимирович, не могли бы вы поехать…” — “Нет, — говорю, — поехать не могу. Вот ко мне на диванчик — пожалуйста”. — “Ну как это? Понимаете, жена такого…” — “Ко мне на диван. Единственное, — говорю, — приму вас без очереди”. Приехала дама. А я был занят другим пациентом, сказал ей: “Посидите пока”. Ей это не понравилось: как это — я не разогнал всех и не бросился на колени. Ладно. Начинаю работать, ей стало сразу значительно легче. Закончил сеанс, говорю: “Пожалуйста, через два дня можете приехать еще”. Она вышла, абсолютно надменная. Остается врач — и в слезы: “Аллан Владимирович, меня уволят, ради бога, ну съездите…” Сдался: “Хорошо, приеду”. За мной прислали машину, приезжаем на загородную дачу, отработал. Она: “Я хочу, чтобы вы чайку попили”. — “Ну давайте”, — у меня было немножко времени. Заходим в огромную гостиную, в центре — длиннющий стол, и с краешку стоит одна чашка, какое-то печенье. Я понял, что мне, знаете, как водителю: ну покормить перед дорогой, чайку налить. Она наливает мне чай, спрашиваю: “А вы?” — “Ой, вы знаете, я не хочу”. — “Вы знаете, и мне расхотелось”. Встал и ушел. Был еще один случай, когда меня пригласили уже к члену Политбюро — приблизительно то же самое. И я дал себе слово, что никогда не буду больше ездить. Если что: на диванчик. И в общую очередь.
— В конце 80-х телесеансы проводили два человека: вы и Кашпировский. Интересно, как друг к другу относились?
— Могу вам рассказать, откуда взялся Кашпировский. Когда я начал свои телесеансы, Минздрав собрал две коллегии, где обсуждалось, что делать с этим очкариком. На одной из них был Кашпировский, дипломированный, надо сказать, психотерапевт, который сразу начал кричать: “Да я могу то же самое!” И тогда было принято решение: не запрещать, а замещать. В Минздраве понимали, что он гипнотерапевт. Понимали, что будет гипноз, массовый гипноз. Тем не менее пошли на это. Разумеется, после его сеансов вся страна начала мотать головой, впала во внушенное состояние, из которого сами люди выйти не могли. Началась грандиозная беда: многие сваливались с сердечными приступами, сходили с ума, в психушки попадали. Он провел шесть сеансов, после чего Минздрав вынужден был их прекратить. Дважды в перерывах футбольных матчей, которые смотрела вся страна, Кашпировского давали в эфир, чтобы он вывел людей из гипнотического состояния. А он не мог.
— Ваши личные встречи, наверное, ничего хорошего друг другу не предвещали?
— А мы всего два раза и виделись. Первая встреча была мимолетной, а вот вторая… Мы летели с женой в Америку. И вдруг в накопителе я вижу Кашпировского. Сделал вид, что его не замечаю, он — что не замечает меня. Ладно, думаю, летим на “Боинге”, в разных концах салона будем сидеть. Но вышло так, что он сел прямо за мной. Пришлось поздороваться, перекинуться парой фраз. А когда прилетели, мой знакомый говорит: “Знаешь, у Кашпировского день рождения. Давай накроем ему стол — сам-то на себя он и копейки не потратит”. “Да ради бога”, — говорю. Мы сняли ресторан русский, устроили ужин. И он, знаете, как петух — кукарекал, кукарекал: я, я, я… Мы немножко выпили. В какой-то момент я не выдержал, говорю ему: “Ну кто ты такой? Вот объясни. Гипнотизер из Винницы. То, что делаешь ты, минимум сто человек повторят сразу”. В общем, наехал на него по полной программе. Он даже ответить ничего не смог — понимал же, что все я прекрасно вижу и знаю.
— Он говорит, что вы шарлатан, вы говорите, что он. Ну и кому из вас верить?
— А разве я сказал, что он шарлатан? Но то, что он делает, — это колоссальное зло. Определенно.
— А вы, значит, добро. Все заболевания лечите? Или есть такие, что и вам не под силу?
— Я лечу все, но не во всех случаях вылечиваю. Болезнь может уйти за грань, откуда ее уже не вытащишь. Вот астма не лечится, а я прямо в зале у многих снимаю приступы. Но это не значит, что всех до единого астматиков могу вылечить. Диабет не лечится? А я лечу. Тоже не во всех случаях — есть стадии, когда нечего там уже лечить. Онкология на ранних стадиях — просто на раз убираю. А когда там метастазы пошли — не в силах.
— Но вот вы носите очки. Могли же избавить себя от этого?
— А зачем?
— Как зачем — чтоб лучше видеть.
— Я и так хорошо вас вижу. Да если я сниму очки, я стану другим человеком. Я к ним привык, ношу их с 20 лет. Если у меня появляются какие-то боли… Вот сегодня утром я встал: дикая невралгия. Ну прохладно было вечером, простыл. Я поработал с собой — все.
— Вам на днях будет 70. Чувствуете возраст?
— Нет. Я что, выгляжу, как 70-летний старик? Я полон сил, полон энергии, занимаюсь любимым делом. У меня есть любимая жена, которая младше меня на 20 лет, любимые дети.
— Ну так если все так замечательно, не пора ли вернуться на телеэкраны?
— А кто меня туда пустит? Если пригласят, пойду. Но есть закон, запрещающий телевизионное лечение. В Госдуме сидят люди, которые якобы озабочены здоровьем нации. Так они убивают нацию. Где-нибудь в Мухосранске баба Клава может получить качественное медицинское лечение? Давайте зайдем в аптеки, посмотрим на стоимость лекарств. Понимаете, медицина сейчас — гигантский бизнес. А если сейчас разрешить мои телесеансы, опустеют все эти грабительские центры, перестанут продаваться дорогостоящие лекарства. Ну так нужен я на экране кому-нибудь, кроме больных людей?
