Однажды, когда сестренка делала уроки, а Наташина маленькая дочка играла с куклой, у дома затормозили машины. Чеченцев приехало много, но говорил один. Он объявил Наташе, что забирает ее в рабство. Бабушка заплакала.
— Тогда в горы много русских увезли, 95-й год вообще страшный был. Тетю Валю и дядю Юру привязали к “уазику” и 7 километров тащили вслед за машиной по кочкам. Бросили уже мертвых под мостом. Соседскую девочку 12 лет вытащили через окно. Мать ее кричала: “Возьмите меня!”. Девочку нашли потом изнасилованную и полуживую.
Наташа отодвигает чашку с чаем, отворачивается и долго смотрит в окно, словно за ним происходит что-то исключительно интересное. Я не тороплю ее. Мне страшно слушать ее рассказ.
Кто эти люди, непрерывным потоком тянущиеся в столицу и в область на заработки? Это давно никого не интересует. Как и причины, заставляющие их работать за копейки, жить в свинских условиях и взваливать на себя непосильные обязанности. Даже такое новое социальное явление, как женщины-грузчики (!), почему-то не вызывает ни сочувствия, ни удивления. Когда мне рассказали о молодой даме, разгружающей машины в одном из городов ближнего пригорода, я представляла эдакую бой-бабу комплекции Нонны Мордюковой. Наверное, поэтому, встречая Наташу Дуглекерову у метро, не сразу ее узнала.
— Ты сказала, чай будем пить… Так ведь платить, наверное, надо? — забеспокоилась она, когда я предложила зайти в кафе.
Наташа приехала в столичный регион в поисках материального человеческого счастья. И считает, что его нашла.
— Посмотрела, работа грузчика тут легкая. Подумаешь, разгрузил машину с сахаром, солью и жвачками. Мне целых 200 рублей в день платят, такие огромные деньги! Детям отсылаю тысячу рублей в месяц, комнату оплачиваю.
От ее рук, неженских, замученных работой, сжимающих чашку с чаем, глаз не оторвать. История женщины-грузчика обязательно должна войти в новейшую историю нашего государства. Кажется, название “Позор века” вполне подойдет к главе о Наташе Дуглекеровой. Ее жизнь — беспрецедентный эксперимент на выживание, поставленный над одной русской семьей в нескольких поколениях.
...Наташа родилась в Ассиновской. Сейчас она с изумлением вспоминает, что вместе с ней в классе учились всего три чеченца. Их стало много, когда в перестроечные годы многие семьи стали возвращаться с поселений. Потом в станице выбирали атамана. Наташа помнит, что атаман выполнял свои обязанности недолго: начинался революционно-повстанческий хаос. Наталья и ее мама работали кочегарами в котельной, их участок — жилые дома и детские сады. Начальник уговаривал дрожавших от страха женщин выходить на работу, иначе все замерзнут.
Русские, у кого были деньги на переезд, потихоньку уезжали. Наташа с сестренкой, дочкой, мамой и бабушкой остались — уезжать не на что, да и за пределами мятежной Ичкерии их никто не ждал.
— У нас в Ассиновской церковь была. Деньги на ее строительство 10 лет собирали. Когда боевики пришли, они над батюшкой наиздевались и церковь разграбили. Другого батюшку, которого на это место прислали, убили.
Но для нее война началась с пропажи трех коров.
— Пошла с утра доить, а от них одни веревочки остались. Боевики — они тоже хотят кушать, вот и увели. А кур бабушка в яму покидала. Умная птица! Когда ходили хозяева, куры кудахтали, петух кукарекал, а когда появлялись боевики, сидели тихо, как мыши. Жить хотели.
У Наташи конфликт Чечни с федеральным центром прежде всего ассоциируется с речкой Асой, отвечавшей отчаянными брызгами на обстрелы, и матрацами в окнах. Последние советовали ставить солдаты. Потому что линия огня здесь хронически складывалась не в пользу мирных жителей. С одной стороны — недострои, в которых прятались чеченские снайперы, с другой — летний трудовой лагерь, где теперь дислоцировались федералы. А посредине — станица Ассиновская.
— Мы солдатам пекли пирожки, варенье носили домашнее. Все же приятно, когда тебя защищают. А чеченцы к нам подошли и сказали: “Будете им еду носить, отстреляем, как собак. Или дорогу заминируем”. И мы перестали носить еду.
— Когда приехали забирать меня в рабство, я сделала вид, что пошла собирать вещи. А сама подхватила дочку и выпрыгнула в окно. Бабушка кинулась за помощью к соседям-чеченцам. Те за меня заступились, но боевики сказали, что все равно вернутся.
Тем же вечером они побежали втроем: Наташа с ребенком и мама — куда глаза глядят. Помимо одежды прихватили с собой только двух кур и петуха. Добравшись до Ставрополя, решили ехать к родне в Курскую область.
— Нам дали билет на боковые полки. Куда курей девать? Проводница, хорошая женщина, сказала: пусть едут, только чтобы не гадили. И мама за ними убирала. А в 5 утра петух начал кукарекать, весь вагон смеялся! В Курской области сначала мы жили у родственников. Я искала работу, а мама вернулась за бабушкой и сестрой.
Наташа наклонила голову, будто решала про себя, рассказывать дальше или нет.
— Оказывается, в ту ночь, когда мы сбежали, боевики опять приходили за мной. Знаешь, как делали? Ребенка заберут в горы, а мать-то всегда за дитем куда хочешь пойдет… И ее в рабство.
8-летнюю Таню мама забрала с собой, а бабушка ехать отказалась. Решила дом сторожить. До последнего верила, что родные вернутся. Ее, в физическом и нервном истощении, забрали в Курскую область позже, где она умерла.
Дальнейшие мытарства Наташиного семейства описывать можно долго. Впрочем, они мало чем отличаются от любого хрестоматийного примера жизни без каких-либо средств на то, чтобы ее поддерживать. Наташа устроилась дояркой на ферму, но зарплату там не платили. То томат-пастой дадут, то крупой. Родственники намекнули, что пожили — пора бы и честь знать. В глухой деревеньке Пересыпь Наталья обнаружила домик без окон и дверей, половину которого ей продали за 100 немецких марок.
— Нам так повезло! Бабушка моя — узник концлагеря. Ее во время войны угнали в Германию. Так вот вовремя выяснилось, что немцы бывшим узникам по 100 марок прислали! На них мы и купили жилье.
“Курский” период жизни Наташи Дуглекеровой — замечательный повод испытать чувство национальной гордости и даже пустить по этому поводу патриотические сопли. Если француженка из ничего может сделать салат, шляпку и скандал, то наша женщина на пустом месте соорудит дом, поднимет хозяйство и даже наберется наглости родить ребенка. Однажды на продаже жареных семечек Наташе удалось заработать за неделю целых 100 рублей. Они были потрачены на покупку поросенка. Соседи осенью разрешили покопаться на убранном уже огороде, другие помогли с семенами. Наконец приехал Наташин муж, “чеченские” приключения которого заслуживают отдельного повествования. Работать Дуглекеровы устроились на пару — пастухами. У Наташи родился второй ребенок.
— В 5 утра встану — и в поле. Про нас так и говорили: “Вон чечены коров погнали!”. А вскоре колхоз развалился. У меня там зарплата лежит, не выплаченная за пять лет. Перед Пасхой ездила домой, сказали, что бывший колхоз купили. Говорят, что жена Лужкова. Может, что и изменится после этого к лучшему.
Если вам когда-нибудь случится бежать от рабства и издевательств, спасать свою голову и жизнь собственного ребенка, советую ни на минуту не забывать о том, в какой стране вы находитесь. Наши законники всерьез полагают, что сбегать под покровом ночи надо с полным комплектом документов, трудовой книжкой, справкой из комитета по недвижимости, медицинской картой и желательно парочкой-тройкой свидетелей. Иначе вам не стоит рассчитывать на помощь государства. Семья Наташи Дуглекеровой, бросившая в Ассиновской абсолютно все, помощь получила всего один раз. Наверное, поэтому женщина-грузчик помнит ее содержимое до мелочей — наволочка, простыня, два бумажных пакета с гречкой и макаронами и корвалол. Заявление на компенсацию утраченного в Чечне имущества и жилья Наташа подавала несколько раз. Ей отказали. Сказали: сама виновата, раз бросила.
— Они сказали, что у меня нет домовой книги из Ассиновской. Остались подтверждения о том, что мы там жили, мое свидетельство об окончании станичной школы… Но этого недостаточно. Моя мама вышла на заслуженный отдых по “горячему” стажу, но пенсию получает минимальную. Потому что мы не можем восстановить данные о ее заработках за последние пять лет — контору-то разбомбили. Да и зарплату в предвоенное время платили в основном крупой. Идти в суд? Ой, он больших денег стоит. Да и кому мы нужны?
В самом деле кому? Мы называем их гастарбайтерами и относимся к ним как к неизбежному злу. Плохо, иными словами. Мы умеем только наладить для них паспортный отбор, действующий как дополнительный побор денежных средств в карманы вечно голодной милиции. Мы умеем превращать женщин в грузчиков. И, увы, совершенно не умеем любить наших людей — тех, которые рядом не в силу амбиций, а в силу жизненных обстоятельств. Нам недосуг задумываться, какие судьбы могут стоять за обидным клеймом гастарбайтера. И все же задумайтесь хоть на секундочку: кто они?
P.S. “Не пишите, пожалуйста, где я работаю, — попросила Наташа. — Даже город не надо писать, а то меня вышибут. Где такую другую работу найдешь?”
