Корейский салат

Нужно родиться азиатом, чтобы выпалывать сорняки вручную

Уважение к старикам. Выносливость. Стремление во что бы то ни стало дать хорошее образование детям. “Советские”, или приморские корейцы — это особый тип людей. Они переняли наши обычаи, обрусели, но при этом сохранили собственные традиции. В этом убеждаешься, побывав на главном подмосковном огороде в пойме Оки.

Мой собеседник Эдуард — дипломированный экономист и уже несколько лет занимается выращиванием овощей в Подмосковье. “90% корейцев, работающих, как и я, на полях, — люди с высшим образованием”, — говорит он.

— Московская область во всем должна быть эталоном, — Эдуард вопросительно поворачивает ко мне смуглое скуластое лицо, — а тут земля гибнет. Государство должно ее сохранить. Может, придет время, когда у нас в сельском хозяйстве люди будут работать как в Голландии, дорожить каждым сантиметром плодородной почвы… А пока нужны законы, которые могли бы обеспечить приезжим доступ к обработке земли...

Лет десять назад в южном Подмосковье корейцы начали арендовать землю и возрождать ее к жизни. Сначала пришли семьями. Сейчас это уже довольно большие бригады, основной рабочей силой которых становятся гастарбайтеры из восточных стран СНГ. “Азиаты”, испокон веков привыкшие к кропотливому ручному труду на земле, сберегают для России остатки былого богатства — спасают заброшенные плодородные почвы от окончательной деградации.

С Эдуардом “советским корейцем”, организовавшим такую интербригаду по выращиванию зелени и овощей, меня познакомил Юрий Младенцев, директор сельхозпредприятия, расположенного в деревне Липицы. Дальше трасса Е-95 бежит по тульским холмам, мимо пшеничных полей Орловщины к белгородской заставе. Чем южнее, тем ухоженнее земля, обрабатываемая в основном черными от загара корейцами, узбеками и таджиками… В Подмосковье ситуация иная. На весь Серпуховский район, который принято называть южными воротами области, трудится лишь шесть-семь заезжих бригад. Две из них арендуют несколько гектаров пойменной земли в хозяйстве Младенцева.

Пока едем по тряской дороге к “корейским” полям, Юрий рассказывает о нынешнем крестьянском житье-бытье. От совхоза-гиганта, в котором работало больше тысячи двухсот человек, сейчас практически ничего не осталось. Два предприятия, Юрия Младенцева и Гали Рыбаковой, по полста человек в каждом.

— Дойного стада было семь тысяч голов, в день производили сорок две тонны молока. А теперь хорошо, если тонну двести в день надоим, — говорит директор, и в голосе чувствуется неподдельная горечь. — Оно и невыгодно. Молоко продается в городе по двадцать рублей за литр, а мы сегодня его сдали на молокозавод по пять девяносто. Мыслимо ли — литр молока в два с половиной раза дешевле дизельного топлива?!

В растениеводстве тоже непруха. После раздачи земельных угодий в хозяйстве Младенцева земли убавилось на две тысячи гектаров.

— Отдать-то ее отдали, а вот дачники-москвичи все равно у нас овощи покупают, — директор наддал газу, пытаясь догнать на “уазике” серебристую иномарку, пылящую на другом конце поля. — Обрабатывается в лучшем случае одна треть пахотной земли. Опять же невыгодно...

Позади остались корейские времянки — деревянные домики, за ними — странные строения, крытые брезентом. Глаз выхватывает детали: под навесами ровными рядами развешена и сушится на веревках трава, огромный восточный котел, деревянные лавки, струганый стол.

Едем вдоль поля с острыми стрелками зеленого лука. Луковые плантации пропалывают человек двадцать-тридцать. Медленно передвигаются, сидя на корточках. Люди в куртках и телогрейках, несмотря на тепло.

— Видите, — кивает директор на вырытые арыки, — в прошлом году у корейцев не было своей системы полива. В этом они ее сделали. Корейцы цену земле знают. Минеральные удобрения машинами завозят — такого ухода наши поля со времен советской власти не видели. А иначе ничего не вырастет.

Хозяйство, возглавляемое Младенцевым, тоже выращивает всякую зелень. Всего семнадцать наименований разных видов “травы”. Она-то и приносит самый верный доход.— укроп, кинза, базилик, лук. Зелень — это первые деньги в сезоне. На зелени с одного гектара за сезон снимается от десяти до сорока тысяч рублей. При арендной стоимости земли от пятисот до полутора тысяч за гектар.

Наконец догоняем серебристую иномарку. На ней чешет по полю арендатор — кореец, тот самый Эдуард. Спешит, не жалея колес, проконтролировать качество прополки. Ведь этот процесс — архиважный.

Трое молодых ребят аккуратно выкапывают сорняки специальной тонкой лопаткой. Терпение для этого нужно иметь адское: от зари до зари вприсядку. Все трое оказались из Самарканда.

— Это профессиональные колхозники, цвет Средней Азии, — в тоне Эдуарда ни тени пафоса. — Там сейчас некому хлопок убирать. Они у себя в лучшем случае могут заработать по десять-двадцать долларов в месяц. А семьи многодетные. Чем кормить? Неделями нет ни хлеба, ни муки. Сюда рвутся не от хорошей жизни — тут заработки хотя бы по сто пятьдесят — двести долларов. Все деньги домой отправляют. Вкалывают, как проклятые. И рады возделывать землю, до которой у российских предпринимателей руки не доходят.

Работоспособность у корейцев невероятная. И сейчас, после расширения бизнеса, вся семья Эдуарда по-прежнему работает в поле. Могла бы сидеть в конторе по-родственному, но у корейцев лениться не принято. Точно так же, как у нас не принято выкапывать на колхозных полях сорняки при помощи детской лопатки.


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру