Ветер в степи звучит тонко, взвизгивает-завывает, словно струна. Тут изнывающе жарко летом. Нестерпимо холодно зимой. Много солнца. Много снега. И совсем мало людей. Эти места в Тыве еще называют “Диким Западом”. На десятки километров вокруг ни одного селения. Только дорога и ветер, серо-голубые горы, и где-то вдалеке шумит Саяно-Шушенская ГЭС. Цивилизация обрывается. За городом Чаданом уже царит настоящее средневековье, где не встретишь европейца и русскую речь. Тут люди настаивают на своей правоте, доставая нож. А богатство определяют по количеству баранов в стаде и скакунов в табуне. И еще по тому, сколько детей спит в юрте — своих или приемных, значения не имеет.
“У тебя — много сыновей, у меня — ни одного, делиться надо”, — нередко просит брат брата. Точно так же попросил бы он родственника одолжить ему корову или барана. Кочевники относятся к жизни просто, без излишних премудростей, столь присущих западным нациям. Почти в каждом доме в степи — усыновленные дети. Один, два, десять…
...О том, что иностранцы издеваются над нашими приемными малышами и даже убивают их, мы прекрасно знаем. Но точный ответ, были ли случаи насилия над усыновленными детьми в самой России, — не даст никто. Не то чтобы эта информация строго засекречена. Просто такие истории, обычная бытовуха, не выплывают на поверхность, редко доходят до суда.
Мы нашли в далекой Тыве район, где за последний год сразу две приемные матери оказались на скамье подсудимых за издевательства над усыновленными детьми. 43-летняя Наталья Баазан изрезала опекаемую девочку ножом. 35-летнюю Урану Сотпа обвинили в том, что она довела неродную дочку до самоубийства.
...Полтора года назад, в морозном декабре 2003-го, когда температура упала до минус сорока, по степи бродила одинокая и замерзающая 16-летняя Оля Сотпа. Бродила — но не шла домой, в село Чаа-Холь, где ждала ее приемная мама.
— Хотите, я расскажу вам, почему умерла моя сестра? Они думают, что я не знаю по-русски, совсем глупая, но это не так, — тянет меня за собой, прикладывая палец к губам, грустная Азиат Сотпа.
У нее темные глаза — одни зрачки, и во рту ни одного верхнего зуба, наверное, поэтому она почти не улыбается. В Чаа-Холе Азиат считают немного не в себе — блаженной, дурочкой.
Этой девушке уже 25 лет, но она все еще не замужем, живет на положении приживалки-бесприданницы у родственников, помогает следить за детьми. Нет у нее ни дома, ни хозяйства. Ее несчастная мать умерла от инфаркта пять лет назад, оставив двух дочек — Ольгу и Азиат. Отца девочки никогда не знали. Из имущества у них только продуваемая всеми ветрами времянка, куда пустил пожить богатый дядя. “Когда мама умерла, собралась родня, чтобы решить, кто нас с Олей теперь приютит”, — вздыхает Азиат.
На совете рода постановили, что сирот заберет один из дядьев и его жена Урана. “В Тыве детей традиционно не делят на своих и усыновленных, — уверяют местные жители. — Кому нужен ребенок, тому его и отдают”.
Пять тысяч тывинских ребят сейчас живут у приемных родителей и всего 500 несовершеннолетних сирот — в интернатах. Раньше усыновление родственниками вообще никак официально не оформляли. Теперь опекуны, если они небогаты, получают за каждого чужого ребенка около двух тысяч рублей в месяц. Впрочем, выплату этих пособий воспринимают скорее как дар небес, нежели как обязанность государства.
В великой степи никто и никому ничего не должен.
…Тихая Азиат пережила переезд к новым родителям спокойно. Тем более что у тех уже давно жили трое других приемышей — 10-летний Айтыш, 8-летний Артыс и их сестренка Чуйгана, чьи родители утонули в горной реке. В отличие от Азиат и Ольги этим детям повезло гораздо больше, им досталось хорошее наследство, крепкий дом.
Послушные, примерные ребятишки — не детки, а смирные ягнятки. “Авай-мама” — без конца доносилось со двора. И лишь Ольга не смогла вписаться в новую семью.
— Оля вообще была очень странным ребенком, — рассуждает Светлана Сотнам, директор школы. — Она хотела учиться дальше, уехать из Чаа-Холя и получить образование. Но сама она об этом с нами почти не говорила. “Да” или “нет” — только и скажет. Правда, уроки она знала прекрасно, у педагогов к ней претензий не было. А вот с опекунами у девочки с самого начала отношения не сложились. Хотя они ее и одевали, и обували, и кормили — чего еще сироте надо?
Замкнутый и нелюдимый ребенок. Дикий жеребенок в степи.
Приемную дочь Ольгу Урана пыталась воспитывать так же, как и остальных детей — где-то шлепнет, где-то по голове погладит. Но полюбить чужую неласковую девочку она, видно, так и не смогла.
“Любимая мамочка, забери меня к себе на небо”, — писала Оля записки умершей. О них узнали в школе и мягко посоветовали девочке этого больше не делать — маму-то все равно не вернешь. Тогда Оля стала ходить на кладбище, чтобы проведать родную могилку — хотя у тувинцев не слишком принято посещать заброшенные степные погосты. Кладбища здесь принадлежат только мертвым.
— Тетя Урана сильно ругалась, что Ольга не слушается и убегает из дома. Она хотела приучить сестру к порядку, но из-за этого они ссорились еще больше, — горюет Азиат.
23 декабря 2003 года школу закрыли из-за сильных морозов, вечером Оля Сотпа пошла в клуб на новогодний концерт. Домой она не вернулась. Лишь под утро еле живая девочка с трудом отворила входную дверь.
— Явилась наконец? — рассерженно спросила заспанная Урана и тут же ахнула, подхватив обессиленную Ольгу.
— Ноги болят, — расплакалась девочка. Стащили сапоги, носки, колготки — так и есть, обморожение. При пятидесятиградусном морозе — обычное дело. Люди даже не чувствуют иногда, как превращаются в ледяную статую. Чтобы спастись, надо растирать обмороженные конечности снегом или спиртом, быстро-быстро, чтобы успеть оживить в жилах кровь. Ни в коем случае нельзя согревать обмороженного человека теплом — это в степи знают все. Но то ли опекунша растерялась, то ли просто не подумала — обе ноги непослушной Оли Урана сунула в таз с горячей водой.
Через несколько дней у девочки начался некроз тканей и гангрена. “Отправили сестренку в больницу, в район, но спасти ноги так и не смогли, ступни пришлось отрезать”, — вспоминает Азиат.
После возвращения приемной дочери из больницы Урана наконец перестала жаловаться на нее и кричать. Конечно, ведь без спросу Ольга больше теперь никуда не убегала. Безногая инвалидка, целые дни проводящая на кресле.
“А я все равно получу образование и уеду от вас”, — сцепив зубы, упрямо заявляла Ольга. “Конечно, уедешь, — вздыхала Урана. — Через годик-другой, когда купим протезы!”
Вот ведь не повезло — на одного работника в доме стало меньше. И это — уже навсегда, не выгонишь же больную сироту из дома, да и замуж ее выдать, без приданого, калеку, тоже практически невозможно. И у второй сестры, старшей Азиат, шансов найти себе мужа маловато. Ну что за наказание!
— Последние полгода жизни Оля ни с кем не хотела разговаривать, — продолжает Азиат. — Иногда к ней забегали девочки из школы, рассказывали новости, и Ольга их молча слушала. Она не жаловалась на тетю Урану, нет… Мы обе не привыкли плакаться на жизнь.
21 августа 2004 года, ровно через восемь месяцев после того, как лишилась ног, Ольга Сотпа напилась снотворных “психических” таблеток — целых 50 штук — и умерла от отека мозга.
Откуда девочка-инвалид взяла сильнодействующее лекарство, да еще в таком огромном количестве? Кто его ей принес? Где она его прятала, если не могла самостоятельно передвигаться?
“Я ничего об этом не знаю, — закусывает губу Азиат. — Я у соседей чай пила, когда прибежал испуганный братишка и сказал, что Оля лежит и не двигается”.
Азиат, сидя на корточках, гладит против шерсти дворовую собачонку. Несмело улыбаясь, приглашает меня пройти со двора в дом — взглянуть на единственную фотокарточку, оставшуюся от сестры. А я смотрю на Азиат, невольно вспоминая самые первые ее слова: “Взрослые не принимали нас с Ольгой всерьез, они думали, что мы — совсем дурочки”.
У Азиат теперь другие опекуны — жить одна она все равно никогда не может, во-первых, негде, а во-вторых — ей оформлена инвалидность по “психическому” заболеванию, она должна принимать лекарства...
Против бывшей опекунши Ураны Сотпа возбудили уголовное дело. Ее обвинили в том, что она халатно выполняла свои обязанности. “Прямого умысла расправиться с девочкой у Ураны, я думаю, не было, — считает Светлана Чернова, старший прокурор. — С обвинением женщина сразу согласилась, и поэтому ее судили в упрощенной форме. Наказание ей назначили в 20 тысяч рублей штрафа, по здешним меркам столько стоят четыре коровы. А еще Уране Сотпа запретили два года усыновлять чужих детей”.
— Педагоги не снимают с себя вину за то, что случилось, — рассуждает и директор школы. — Хотя если бы Урана была родной матерью Оли, то никто бы ее не судил, даже пожалели бы — все же эта девочка была слишком непохожей на остальных… Можно сказать, что у нее, как и у старшей сестры, были определенные проблемы с психикой. И если бы мы захотели, то быстро замяли бы эту неприятную историю. Но мы сами решили вынести сор из избы, чтобы больше нигде такая трагедия не повторилась.
Скандал, грянувший после самоубийства Ольги Сотпа, быстро покинул границы Чаа-Хольского района, как снежный ком докатился до столицы Тывы — города Кызыла. В минобразовании республики прошло совещание по вопросам попечительства над детьми-сиротами. Работников опеки, которые вовремя не проследили за тем, в каких условиях живут усыновленные дети, уволили с работы. Педагогам в школе “поставили на вид”. Казалось бы — все замечательно...
И вдруг в конце апреля 2005 года в другом селе — Ак-Туруг, что всего в 18 километрах от Чаа-Холя, еще одна опекунша набросилась на приемную дочку Айырану с ножом…
Во дворе деревянной школы села Ак-Туруг на лавочках сидят озабоченные мамаши. У ног каждой женщины — эмалированное ведро с продуктами. Плов, колбаса, шоколадные конфеты и зеленый чай прикрыты тряпочкой от солнца. Эту еду заботливые мамы принесли своим детям на экзамены.
13-летняя Айырана Чадамба проходит мимо женщин прямо в школу, даже не оглядываясь. А я иду ей навстречу, ловя на ветру чей-то шепот — ленивый и осуждающий.
Сама потерпевшая Айырана напоминает замершего от страха степного тушканчика. “Передайте маме Наташе, я не виновата, что ее осудили”, — тихонечко роняет девочка. Завуч школы старательно переводит ее слова с тувинского на русский. Слово “авай” переводить уже не надо — и так понятно, что это “мама”.
На лбу у девочки не звезда горит — ножевая рана, которую ей нанесла пьяная мама. “Что вы, это обычная царапина, мне и не больно уже”, — снова роняет Айырана и замолкает уже надолго.
Свою родную мать школьница почти не помнит. Когда Айырана была двухлетней малышкой, та сильно заболела. Еще при жизни матери за девочкой подрядилась ухаживать родная тетка Наталья Баазан.
— Она и платьица племяннице покупала, и игрушки, просто души в ней не чаяла, — вспоминает Диинмей Балбан-оол, глава района. — Хотя у Натальи и свои дети есть, а муж только гражданский, к тому же судимый и пьющий. Но все равно были они с приемной дочкой дружны. Прошлым летом Наталья с Айыраной помогали штукатурить сельскую школу — за что получили от администрации благодарность.
Но с каждым годом семье становилось все труднее жить материально. Детей у Натальи полна горница — только приемных трое. А чем их кормить?
Женщина пробовала найти новую работу в Кызыле, но ей это не удалось. Расстроенная и злая вернулась Наталья обратно в деревню, вскоре после этого она еще и узнала о том, что серьезно больна, возможно, потребуется операция. А где взять деньги?
Глуша проблемы, Наталья стала прикладываться к бутылке. В доме пошли скандалы и ссоры. Айырана — самая старшая приемная дочь, всегда крайняя.
Дом Натальи Баазан стоит на отшибе. Сразу до него и не доберешься. Поэтому, когда 14 апреля 2005 года Айырана не пришла в школу, это никого из взрослых не напугало. Но через пару дней, вспомнив историю с самоубийцей Ольгой Сотпа, общественный инспектор все же навестила девочку.
— Айырана лежала на кровати, руки у нее были перебинтованы, на лбу — свежая рана. “Я упала”, — говорит, а сама глаза прячет, — рассказывает Мария Сундуй, общественный инспектор. — Я, конечно, переполошилась и выведала через подружек девочки правду.
Оказалось, что кто-то из деревенских выдал Наталье, что Айырана встречается с парнем. И не просто так дружит, а по-взрослому. “Пока ты в Кызыле работу искала и в больнице лежала, девчонка совсем от рук отбилась”, — насплетничали кумушки.
И опекунша, недолго думая, схватилась за нож…
— Мама Наташа встретила меня на улице, когда я поздно вечером от подружки возвращалась, накинулась с кулаками, приговаривая, что я плохо себя веду. Я думала, что она лупит меня простой палкой. Ну как обычно... Поэтому я не кричала, не звала на помощь. Вырвалась от нее, дома в зеркало посмотрела, а лицо — все в крови, — рассказывает Айырана. — Я хотела отлежаться и через пару денечков пойти в школу, никому не жаловаться.
Но тайное стало явным. Наталья Баазан повторила судьбу Ураны Сотпа — за издевательства над опекаемой племянницей ей назначили условное наказание в полтора года лишения свободы, тоже присудили 20 тысяч рублей штрафа и запретили усыновлять детей.
Опекунство на Айырану переоформила школьная техничка. Вот только девочка все равно тоскует по старому дому. “Я очень люблю свою маму Наташу, но она не хочет больше меня видеть. Как вы думаете, мы когда-нибудь помиримся, да?” — с надеждой спрашивает Айырана.
Удивительное дело, но раненый ребенок чувствует свою вину и давно уже простил взрослую обидчицу: “Это же моя мама!”
А вот бывшая опекунша, наоборот, никак не может успокоиться. И называет себя пострадавшей стороной. На двери дома Натальи Баазан нас встретил огромный замок. Прослышав, что к ней едет корреспондент из самой Москвы, женщина покинула село вместе с сожителем и родными детьми.
“Наталья считает себя жертвой собственной доброты, — рассказали соседи. — Она целыми днями летает по селу как ошпаренная и ругается на педагогов и представителей власти. Мы боимся как бы она руки на себя не наложила. Конечно, ведь столько сил и денег вложила в воспитание чужого ребенка, а теперь, получается, ее заставили за эту любовь еще и платить!”
Истерия вокруг издевательств над приемными детьми в России продолжается. Конца ей не видно. То задержат в аэропорту итальянцев, которые отшлепали русского сына. То у очередных американцев отберут на границе еще одного избитого ребенка.
Вот и я ехала в Тыву, узнав про жестоких преступниц-матерей, замучивших своих приемных дочерей. А нашла забитых и полуграмотных женщин, которые до сих пор не понимают, за что же их наказали? В чем их вина?
Безнравственно сравнивать сытую и благополучную американку Ирму Павлис, у которой не в порядке с нервами, с бедной тувинкой Натальей Баазан, у которой не в порядке с жизнью.
Они — обитатели разных миров, разных планет...
...Нам, жителям больших городов, не понять этих степных нравов. И поэтому мы считаем их жестокими, дикими, первобытными. Мы подходим к их вольной жизни со своими мерками, со своим уголовным и моральным кодексом — но те, чьи предки жили в степи веками, нас просто не понимают.
Дикий-дикий запад Тывы. Здесь наряду со взрослыми дети режут домашнюю скотину, за которой вчера еще заботливо ухаживали. Качаются, коптятся на ветру свежеосвежеванные бараньи туши.
Это не жестокость. Это — традиция.
Сельчане теперь искренне жалеют Урану Сотпа и Наталью Баазан. “Раньше бы никогда не наказали мать, которая хочет воспитать своего ребенка как лучше”, — утверждают кочевники. Удивительное дело: им сочувствуют даже те, кто предал дело огласке.
Но на днях глава республики господин Шерик-Оол Ооржак потребовал начать дополнительное расследование трагедий в Чаа-Холе и, если потребуется, ужесточить наказание осужденных опекунш Натальи Баазан и Ураны Сотпы — чтоб другим неповадно было.
“Во всех кожуунах (районах) республики мы провели проверку в семьях, где живут усыновленные, — говорит Петр Морозов, министр образования Тывы. — Случаи плохого обращения с сиротами есть в Дзун-Хемчикском кожууне и в кызыльском детском доме”.
Что же, беспокоиться о детях и их будущем — вполне в духе времени. Сейчас это актуально.
— Почему же вы приехали именно к нам? Неужели во всей огромной России больше не нашлось фактов, когда приемные родители жестоко обращались с детьми? — спрашивали у меня тувинцы. Я разводила руками: нет, поближе не нашлось.
Или, может, только в далекой Тыве не побоялись сказать правду, что дети у нас порой живут на положении животных, когда смерть кажется им лучшим выходом, когда даже нападение с ножом они принимают за материнскую любовь...
“У тебя — много сыновей, у меня — ни одного, делиться надо”, — нередко просит брат брата. Точно так же попросил бы он родственника одолжить ему корову или барана. Кочевники относятся к жизни просто, без излишних премудростей, столь присущих западным нациям. Почти в каждом доме в степи — усыновленные дети. Один, два, десять…
...О том, что иностранцы издеваются над нашими приемными малышами и даже убивают их, мы прекрасно знаем. Но точный ответ, были ли случаи насилия над усыновленными детьми в самой России, — не даст никто. Не то чтобы эта информация строго засекречена. Просто такие истории, обычная бытовуха, не выплывают на поверхность, редко доходят до суда.
Мы нашли в далекой Тыве район, где за последний год сразу две приемные матери оказались на скамье подсудимых за издевательства над усыновленными детьми. 43-летняя Наталья Баазан изрезала опекаемую девочку ножом. 35-летнюю Урану Сотпа обвинили в том, что она довела неродную дочку до самоубийства.
Любить по-тывински
...Полтора года назад, в морозном декабре 2003-го, когда температура упала до минус сорока, по степи бродила одинокая и замерзающая 16-летняя Оля Сотпа. Бродила — но не шла домой, в село Чаа-Холь, где ждала ее приемная мама.
— Хотите, я расскажу вам, почему умерла моя сестра? Они думают, что я не знаю по-русски, совсем глупая, но это не так, — тянет меня за собой, прикладывая палец к губам, грустная Азиат Сотпа.
У нее темные глаза — одни зрачки, и во рту ни одного верхнего зуба, наверное, поэтому она почти не улыбается. В Чаа-Холе Азиат считают немного не в себе — блаженной, дурочкой.
Этой девушке уже 25 лет, но она все еще не замужем, живет на положении приживалки-бесприданницы у родственников, помогает следить за детьми. Нет у нее ни дома, ни хозяйства. Ее несчастная мать умерла от инфаркта пять лет назад, оставив двух дочек — Ольгу и Азиат. Отца девочки никогда не знали. Из имущества у них только продуваемая всеми ветрами времянка, куда пустил пожить богатый дядя. “Когда мама умерла, собралась родня, чтобы решить, кто нас с Олей теперь приютит”, — вздыхает Азиат.
На совете рода постановили, что сирот заберет один из дядьев и его жена Урана. “В Тыве детей традиционно не делят на своих и усыновленных, — уверяют местные жители. — Кому нужен ребенок, тому его и отдают”.
Пять тысяч тывинских ребят сейчас живут у приемных родителей и всего 500 несовершеннолетних сирот — в интернатах. Раньше усыновление родственниками вообще никак официально не оформляли. Теперь опекуны, если они небогаты, получают за каждого чужого ребенка около двух тысяч рублей в месяц. Впрочем, выплату этих пособий воспринимают скорее как дар небес, нежели как обязанность государства.
В великой степи никто и никому ничего не должен.
…Тихая Азиат пережила переезд к новым родителям спокойно. Тем более что у тех уже давно жили трое других приемышей — 10-летний Айтыш, 8-летний Артыс и их сестренка Чуйгана, чьи родители утонули в горной реке. В отличие от Азиат и Ольги этим детям повезло гораздо больше, им досталось хорошее наследство, крепкий дом.
Послушные, примерные ребятишки — не детки, а смирные ягнятки. “Авай-мама” — без конца доносилось со двора. И лишь Ольга не смогла вписаться в новую семью.
— Оля вообще была очень странным ребенком, — рассуждает Светлана Сотнам, директор школы. — Она хотела учиться дальше, уехать из Чаа-Холя и получить образование. Но сама она об этом с нами почти не говорила. “Да” или “нет” — только и скажет. Правда, уроки она знала прекрасно, у педагогов к ней претензий не было. А вот с опекунами у девочки с самого начала отношения не сложились. Хотя они ее и одевали, и обували, и кормили — чего еще сироте надо?
Замкнутый и нелюдимый ребенок. Дикий жеребенок в степи.
Приемную дочь Ольгу Урана пыталась воспитывать так же, как и остальных детей — где-то шлепнет, где-то по голове погладит. Но полюбить чужую неласковую девочку она, видно, так и не смогла.
“Любимая мамочка, забери меня к себе на небо”, — писала Оля записки умершей. О них узнали в школе и мягко посоветовали девочке этого больше не делать — маму-то все равно не вернешь. Тогда Оля стала ходить на кладбище, чтобы проведать родную могилку — хотя у тувинцев не слишком принято посещать заброшенные степные погосты. Кладбища здесь принадлежат только мертвым.
— Тетя Урана сильно ругалась, что Ольга не слушается и убегает из дома. Она хотела приучить сестру к порядку, но из-за этого они ссорились еще больше, — горюет Азиат.
23 декабря 2003 года школу закрыли из-за сильных морозов, вечером Оля Сотпа пошла в клуб на новогодний концерт. Домой она не вернулась. Лишь под утро еле живая девочка с трудом отворила входную дверь.
— Явилась наконец? — рассерженно спросила заспанная Урана и тут же ахнула, подхватив обессиленную Ольгу.
— Ноги болят, — расплакалась девочка. Стащили сапоги, носки, колготки — так и есть, обморожение. При пятидесятиградусном морозе — обычное дело. Люди даже не чувствуют иногда, как превращаются в ледяную статую. Чтобы спастись, надо растирать обмороженные конечности снегом или спиртом, быстро-быстро, чтобы успеть оживить в жилах кровь. Ни в коем случае нельзя согревать обмороженного человека теплом — это в степи знают все. Но то ли опекунша растерялась, то ли просто не подумала — обе ноги непослушной Оли Урана сунула в таз с горячей водой.
Через несколько дней у девочки начался некроз тканей и гангрена. “Отправили сестренку в больницу, в район, но спасти ноги так и не смогли, ступни пришлось отрезать”, — вспоминает Азиат.
Мать или мачеха?
После возвращения приемной дочери из больницы Урана наконец перестала жаловаться на нее и кричать. Конечно, ведь без спросу Ольга больше теперь никуда не убегала. Безногая инвалидка, целые дни проводящая на кресле.
“А я все равно получу образование и уеду от вас”, — сцепив зубы, упрямо заявляла Ольга. “Конечно, уедешь, — вздыхала Урана. — Через годик-другой, когда купим протезы!”
Вот ведь не повезло — на одного работника в доме стало меньше. И это — уже навсегда, не выгонишь же больную сироту из дома, да и замуж ее выдать, без приданого, калеку, тоже практически невозможно. И у второй сестры, старшей Азиат, шансов найти себе мужа маловато. Ну что за наказание!
— Последние полгода жизни Оля ни с кем не хотела разговаривать, — продолжает Азиат. — Иногда к ней забегали девочки из школы, рассказывали новости, и Ольга их молча слушала. Она не жаловалась на тетю Урану, нет… Мы обе не привыкли плакаться на жизнь.
21 августа 2004 года, ровно через восемь месяцев после того, как лишилась ног, Ольга Сотпа напилась снотворных “психических” таблеток — целых 50 штук — и умерла от отека мозга.
Откуда девочка-инвалид взяла сильнодействующее лекарство, да еще в таком огромном количестве? Кто его ей принес? Где она его прятала, если не могла самостоятельно передвигаться?
“Я ничего об этом не знаю, — закусывает губу Азиат. — Я у соседей чай пила, когда прибежал испуганный братишка и сказал, что Оля лежит и не двигается”.
Азиат, сидя на корточках, гладит против шерсти дворовую собачонку. Несмело улыбаясь, приглашает меня пройти со двора в дом — взглянуть на единственную фотокарточку, оставшуюся от сестры. А я смотрю на Азиат, невольно вспоминая самые первые ее слова: “Взрослые не принимали нас с Ольгой всерьез, они думали, что мы — совсем дурочки”.
У Азиат теперь другие опекуны — жить одна она все равно никогда не может, во-первых, негде, а во-вторых — ей оформлена инвалидность по “психическому” заболеванию, она должна принимать лекарства...
Против бывшей опекунши Ураны Сотпа возбудили уголовное дело. Ее обвинили в том, что она халатно выполняла свои обязанности. “Прямого умысла расправиться с девочкой у Ураны, я думаю, не было, — считает Светлана Чернова, старший прокурор. — С обвинением женщина сразу согласилась, и поэтому ее судили в упрощенной форме. Наказание ей назначили в 20 тысяч рублей штрафа, по здешним меркам столько стоят четыре коровы. А еще Уране Сотпа запретили два года усыновлять чужих детей”.
— Педагоги не снимают с себя вину за то, что случилось, — рассуждает и директор школы. — Хотя если бы Урана была родной матерью Оли, то никто бы ее не судил, даже пожалели бы — все же эта девочка была слишком непохожей на остальных… Можно сказать, что у нее, как и у старшей сестры, были определенные проблемы с психикой. И если бы мы захотели, то быстро замяли бы эту неприятную историю. Но мы сами решили вынести сор из избы, чтобы больше нигде такая трагедия не повторилась.
Скандал, грянувший после самоубийства Ольги Сотпа, быстро покинул границы Чаа-Хольского района, как снежный ком докатился до столицы Тывы — города Кызыла. В минобразовании республики прошло совещание по вопросам попечительства над детьми-сиротами. Работников опеки, которые вовремя не проследили за тем, в каких условиях живут усыновленные дети, уволили с работы. Педагогам в школе “поставили на вид”. Казалось бы — все замечательно...
И вдруг в конце апреля 2005 года в другом селе — Ак-Туруг, что всего в 18 километрах от Чаа-Холя, еще одна опекунша набросилась на приемную дочку Айырану с ножом…
Степная бабочка
Во дворе деревянной школы села Ак-Туруг на лавочках сидят озабоченные мамаши. У ног каждой женщины — эмалированное ведро с продуктами. Плов, колбаса, шоколадные конфеты и зеленый чай прикрыты тряпочкой от солнца. Эту еду заботливые мамы принесли своим детям на экзамены.
13-летняя Айырана Чадамба проходит мимо женщин прямо в школу, даже не оглядываясь. А я иду ей навстречу, ловя на ветру чей-то шепот — ленивый и осуждающий.
Сама потерпевшая Айырана напоминает замершего от страха степного тушканчика. “Передайте маме Наташе, я не виновата, что ее осудили”, — тихонечко роняет девочка. Завуч школы старательно переводит ее слова с тувинского на русский. Слово “авай” переводить уже не надо — и так понятно, что это “мама”.
На лбу у девочки не звезда горит — ножевая рана, которую ей нанесла пьяная мама. “Что вы, это обычная царапина, мне и не больно уже”, — снова роняет Айырана и замолкает уже надолго.
Свою родную мать школьница почти не помнит. Когда Айырана была двухлетней малышкой, та сильно заболела. Еще при жизни матери за девочкой подрядилась ухаживать родная тетка Наталья Баазан.
— Она и платьица племяннице покупала, и игрушки, просто души в ней не чаяла, — вспоминает Диинмей Балбан-оол, глава района. — Хотя у Натальи и свои дети есть, а муж только гражданский, к тому же судимый и пьющий. Но все равно были они с приемной дочкой дружны. Прошлым летом Наталья с Айыраной помогали штукатурить сельскую школу — за что получили от администрации благодарность.
Но с каждым годом семье становилось все труднее жить материально. Детей у Натальи полна горница — только приемных трое. А чем их кормить?
Женщина пробовала найти новую работу в Кызыле, но ей это не удалось. Расстроенная и злая вернулась Наталья обратно в деревню, вскоре после этого она еще и узнала о том, что серьезно больна, возможно, потребуется операция. А где взять деньги?
Глуша проблемы, Наталья стала прикладываться к бутылке. В доме пошли скандалы и ссоры. Айырана — самая старшая приемная дочь, всегда крайняя.
Дом Натальи Баазан стоит на отшибе. Сразу до него и не доберешься. Поэтому, когда 14 апреля 2005 года Айырана не пришла в школу, это никого из взрослых не напугало. Но через пару дней, вспомнив историю с самоубийцей Ольгой Сотпа, общественный инспектор все же навестила девочку.
— Айырана лежала на кровати, руки у нее были перебинтованы, на лбу — свежая рана. “Я упала”, — говорит, а сама глаза прячет, — рассказывает Мария Сундуй, общественный инспектор. — Я, конечно, переполошилась и выведала через подружек девочки правду.
Оказалось, что кто-то из деревенских выдал Наталье, что Айырана встречается с парнем. И не просто так дружит, а по-взрослому. “Пока ты в Кызыле работу искала и в больнице лежала, девчонка совсем от рук отбилась”, — насплетничали кумушки.
И опекунша, недолго думая, схватилась за нож…
— Мама Наташа встретила меня на улице, когда я поздно вечером от подружки возвращалась, накинулась с кулаками, приговаривая, что я плохо себя веду. Я думала, что она лупит меня простой палкой. Ну как обычно... Поэтому я не кричала, не звала на помощь. Вырвалась от нее, дома в зеркало посмотрела, а лицо — все в крови, — рассказывает Айырана. — Я хотела отлежаться и через пару денечков пойти в школу, никому не жаловаться.
Но тайное стало явным. Наталья Баазан повторила судьбу Ураны Сотпа — за издевательства над опекаемой племянницей ей назначили условное наказание в полтора года лишения свободы, тоже присудили 20 тысяч рублей штрафа и запретили усыновлять детей.
Опекунство на Айырану переоформила школьная техничка. Вот только девочка все равно тоскует по старому дому. “Я очень люблю свою маму Наташу, но она не хочет больше меня видеть. Как вы думаете, мы когда-нибудь помиримся, да?” — с надеждой спрашивает Айырана.
Удивительное дело, но раненый ребенок чувствует свою вину и давно уже простил взрослую обидчицу: “Это же моя мама!”
А вот бывшая опекунша, наоборот, никак не может успокоиться. И называет себя пострадавшей стороной. На двери дома Натальи Баазан нас встретил огромный замок. Прослышав, что к ней едет корреспондент из самой Москвы, женщина покинула село вместе с сожителем и родными детьми.
“Наталья считает себя жертвой собственной доброты, — рассказали соседи. — Она целыми днями летает по селу как ошпаренная и ругается на педагогов и представителей власти. Мы боимся как бы она руки на себя не наложила. Конечно, ведь столько сил и денег вложила в воспитание чужого ребенка, а теперь, получается, ее заставили за эту любовь еще и платить!”
Наказание без преступления
Истерия вокруг издевательств над приемными детьми в России продолжается. Конца ей не видно. То задержат в аэропорту итальянцев, которые отшлепали русского сына. То у очередных американцев отберут на границе еще одного избитого ребенка.
Вот и я ехала в Тыву, узнав про жестоких преступниц-матерей, замучивших своих приемных дочерей. А нашла забитых и полуграмотных женщин, которые до сих пор не понимают, за что же их наказали? В чем их вина?
Безнравственно сравнивать сытую и благополучную американку Ирму Павлис, у которой не в порядке с нервами, с бедной тувинкой Натальей Баазан, у которой не в порядке с жизнью.
Они — обитатели разных миров, разных планет...
...Нам, жителям больших городов, не понять этих степных нравов. И поэтому мы считаем их жестокими, дикими, первобытными. Мы подходим к их вольной жизни со своими мерками, со своим уголовным и моральным кодексом — но те, чьи предки жили в степи веками, нас просто не понимают.
Дикий-дикий запад Тывы. Здесь наряду со взрослыми дети режут домашнюю скотину, за которой вчера еще заботливо ухаживали. Качаются, коптятся на ветру свежеосвежеванные бараньи туши.
Это не жестокость. Это — традиция.
Сельчане теперь искренне жалеют Урану Сотпа и Наталью Баазан. “Раньше бы никогда не наказали мать, которая хочет воспитать своего ребенка как лучше”, — утверждают кочевники. Удивительное дело: им сочувствуют даже те, кто предал дело огласке.
Но на днях глава республики господин Шерик-Оол Ооржак потребовал начать дополнительное расследование трагедий в Чаа-Холе и, если потребуется, ужесточить наказание осужденных опекунш Натальи Баазан и Ураны Сотпы — чтоб другим неповадно было.
“Во всех кожуунах (районах) республики мы провели проверку в семьях, где живут усыновленные, — говорит Петр Морозов, министр образования Тывы. — Случаи плохого обращения с сиротами есть в Дзун-Хемчикском кожууне и в кызыльском детском доме”.
Что же, беспокоиться о детях и их будущем — вполне в духе времени. Сейчас это актуально.
— Почему же вы приехали именно к нам? Неужели во всей огромной России больше не нашлось фактов, когда приемные родители жестоко обращались с детьми? — спрашивали у меня тувинцы. Я разводила руками: нет, поближе не нашлось.
Или, может, только в далекой Тыве не побоялись сказать правду, что дети у нас порой живут на положении животных, когда смерть кажется им лучшим выходом, когда даже нападение с ножом они принимают за материнскую любовь...
В день отъезда мне прямо в гостиницу тувинцы гордо принесли сводку Генпрокуратуры РФ за последнюю неделю. “В первый день лета приемная мать в Удмуртии насмерть забила 4-летнюю удочеренную девочку, возбуждено уголовное дело”, — было написано на том листке.
