Кровавый бунт на “трешке”, колонии общего режима ОХ/3, во Льгове, что в сотне километров от Курска, наделал шуму по всей стране. По разным данным, там одновременно порезались, или, как говорят зэки, “вскрылись”, от 437 до 800 человек.
В пятницу было возбуждено уголовное дело против руководства колонии, которое обвиняется в превышении служебных полномочий. А вчера (в воскресенье!!!) дела были возбуждены уже против самых активных осужденных (ст. 321 ч. 1, “Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества”). И город и колония бурлят...
“Воров, казнокрадов, убийц, проституток и прочую сволочь” повелел когда-то царь Петр ссылать в Курскую губернию. С тех пор пошло-поехало. “Трешка”, “двойка”, “девятка”, “малолетка” — родные сердцу каждого курянина названия.
Крик души, восстание, массовое неповиновение властям было задумано как акция протеста. Никто и не думал себя убивать. Сотни порезанных, литры крови, переброска спецназа, жены сотрудников колонии и матери сидельцев, стоящие друг против друга, — странный, какой-то фантасмагорический, доселе не виданный сценарий. Таким бы он и остался, если бы спектакль “зэки против ментов” не закончился смертью. Реальной смертью.
Нина Ковалева приехала из Курчатова к сыну Денису на очередное свидание.
— Он весь избит, вены вскрыты. Начал мне что-то говорить, а его тут же уволокли, — рассказывала она женщинам, тоже приехавшим к своим сыновьям на свидание и столпившимся неподалеку от колонии. — Денис в первом отряде, мне за него страшно, очень страшно!.. Что они там с ними делают?!
Женщина схватилась за сердце, тут же вызвали “скорую”. Вроде бы ей стало полегче, она поехала домой. А вечером ее сердце не выдержало — Нина Ковалева умерла.
...Сонный городишко тих и безмолвен. Не видно даже детишек в песочницах — от греха подальше их прячут по домам или уже куда-нибудь увезли. Зона оцеплена спецназом. Даже к общагам, где живут семьи сотрудников колонии, пускают только по прописке.
— Под окнами ходили темные личности и говорили, что захватят детсад, как в Беслане. Они кричали, что мы проститутки, а наши мужья — изверги. Если верить тому, что рассказывают про “трешку”, здесь не зона, а самый настоящий концлагерь, — говорят жены сотрудников Льговской колонии.
Раньше здесь был склад, сейчас его переоборудовали под жилье. Стены мокрые, гнилые, обои не “приживаются”. Служебные квартирки мал мала меньше, но раньше и их не было, так что никто не жалуется. Зарплата у офицера среднего звена — пять тысяч рублей, можно еще охранять СИЗО, там примерно столько же платят. Есть еще почта, милиция. Другой работы во всей округе нет.
— Прежнего начальника колонии Склютова подрезали прямо на зоне — он первым стал у нас наводить порядок, — говорят сотрудники “трешки”. — А до этого — полная вакханалия. Зэки сидели на крышах, а перед ними за колючкой раздевались проститутки, они кидали им монеты. Наша зона считается “красной”, потому что у нас живут по закону, а не по понятиям. Мы не раз признавались лучшими по России. У нас за последние годы ни одного побега не было. Осужденные работают — делают бамперы для “ЗИЛов”, есть подсобное хозяйство. Поэтому и нужен был этот бунт — чтобы установить свои порядки.
— Во всем поселке горячей воды нет, в детском садике нет, а в колонии есть, — возмущаются офицерские жены. — Зэков кормят лучше, чем в нашем госпитале, а теперь еще все их жалеют и защищают. Уже названы две фамилии, против кого возбуждены уголовные дела. Это начальник колонии Бушин и его зам Двоеносов, их отставки требовали зэки. Следом пойдут наши мужья — мы уже забыли, как они выглядят, все время на службе пропадают. А теперь еще зэки добьются того, что их посадят?
Незадолго до массового “вскрытия” на зону пришел большой этап. В нем-то, как считают оперативники, вся загвоздка. То ли по недосмотру, то ли кто-то предал, но в один отряд попали “не те” товарищи, которые и спровоцировали кровопускание.
— В колонии сейчас так хотят представить ситуацию, но все сложнее — им не только позволили это сделать. Были и реальные предпосылки — палку перегнули так, что сотни осужденных решили, что хватит, — утверждает один из сотрудников, который сейчас проводит проверку.
Бунт сразу же назвали “оплаченным” и “купленным”. Назвали и цену — полмиллиона долларов. В неофициальных разговорах мелькают и фамилии заказчиков: Витя Пан и некто Князев. Кстати, фамилия Князев значится и в списках тех, с кого начался бунт. Шатунов, Гришин, Марченко и Князев, содержащиеся в СУСе (строгие условия содержания), пустили кровь первыми. Следом за ними порезался практически весь СУС, цепная реакция пошла дальше по зоне, заливая кровью все новые отряды.
Бунтарей по ночам уже развезли по разным колониям. Остальных неблагонадежных сортируют по новым отрядам и тоже готовят к отправке. Ситуация на самом деле аховая — если из 1450 человек 800 воспользовались бритвой, расформировывать нужно чуть ли не всю “трешку”. А такое количество осужденных даже по всей России распихать — дело не одного дня.
Третий “заказчик” бунта, Анатолий Коржов, бродит здесь же, неподалеку от колонии. У него “корочка” правозащитника, представителя организации “За гражданские права” и особые приметы — на одной руке один палец, на другой — ни одного.
— Товарищи из органов уже объявили всем, что это я тут всех купил, — говорит Коржов. — А мы с ребятами с утра до ночи откачиваем матерей и требуем одного — чтобы дело не замяли. В этой зоне осужденные и раньше “вскрывались”: в 2000, в 2003 и 2004 годах, но все шито-крыто. Никого от должности не отстранили, информация в прессу не попала. Зэки тоже люди, и у них тоже есть права.
Одно дело, когда режут вены рецидивисты, другое — когда совсем еще мальчишки, которым до выхода на свободу остались считанные дни. Николаю Бабину 18 лет, его только перевели с малолетки. Срок — два года — получил за хулиганку, “вскрылся” вместе со всеми.
— “Ма, меня пять человек хотели опустить”, — крикнул он мне. Я в слезы, — говорит его мать Татьяна Никитина, только вышедшая со свидания. — “Если бы захотели — опустили бы уже”, — тут же встрял начальник колонии Бушин. А сын: “Я бы тогда уже повесился”. Я боюсь, что он умрет, и я ничем не смогу ему помочь! — плачет мать.
— Раньше зэков пугали “Белым Лебедем” (известнейший с советских времен лагерь под Соликамском, в Пермской области. — Е.М.), а сейчас такая молва идет про Льгов, — говорит бывший зэк Игорь Вахин, только в марте откинувшийся с зоны. — В “девятке”, где я сидел, тоже было не сахар. За отказ от работы, что является злостным нарушением, могли в “каменный мешок” на 3—6 месяцев посадить. Но это все ерунда — главное, нас не били.
23-летний Сашка Малгин, мотавший два года за кражу, узнав, что его переводят из родной “девятки” во Льгов, в знак протеста вскрыл себе живот. Раны в больничке смазали зеленкой, а Сашку все равно отправили в “трешку”.
— Определили меня в 4-й отряд, — рассказывает он. — Первым делом — карантин. Подводят ко мне “петуха”. Он главный у них там, горбатый, Кэмелом звать. Вместе с ним — завхоз Киса. “Ну что, будешь вступать в актив, ходить с красной повязкой?” — тут же интересуются. А это значит сотрудничать с администрацией и стучать на других. А мне полтора месяца до конца срока осталось!.. Ну что — избили, конечно. Руками били, ногами, битами. Потом спрашивают: “Мужик по жизни? Не “петух” ли?” Эх!.. — расстроенно машет рукой Сашка. — Повезло мне, мало сидеть оставалось.
В деревне Мальцево, неподалеку от Курска, куда вчера с зоны вернулся Сашка Малгин, зону топтали чуть ли не в каждом дворе. Прям как в кино: украл — выпил — в тюрьму.
— В нашем отряде из 120 человек “вскрылись” 80, — продолжает Малгин. У него самого — три яркие свежие полоски на руке. — Голодовку объявили все. Каждый, кто сюда попадает, проходит через так называемый шлагбаум: сначала заставляют через него перепрыгнуть, а потом бьют чем попало куда придется, пока не упадешь. “Этого избить! Этого опустить!” — полистав дело, приказывает начальник колонии Бушин. Без его ведома зэков не трогают — боятся. Просто так, поверьте, народ не позаштыривался бы! (Известно, что многие зэки забили себе в легкие гвозди — т.е. “заштырились”, а потом выкинули в окна простыни, на которых кровью было написано “SOS!”. — Е.М.)
Другого сидельца Льговской колонии, Сергея Капитанова, выпустили на волю день назад. По суду за попытку кражи алюминия получил два года, из них полгода провел в той самой льговской “трешке”.
...В квартире у Капитана, как называют его правильные пацаны, — шаром покати. Обои ободраны, мебели почти нет. В уголок тихонько забилась старушка-мать. Эта ходка была у Сереги третьей. Статьи все плевые. Нефартовый он какой-то, и украсть-то толком ничего не украл, а все равно шел за всеми “прицепом”.
— Игоря Шиноскова из 13-го отряда вызвали к Бушину. “Курский? Откуда?” — “С Парковой”, — отвечает Шиносков. “Кого там знаешь?” — продолжает Бушин. “А кого вам надо?” Лучше бы он промолчал — избили так, что потом долго кровью харкал, — рассказывает Сергей. — У зама Бушина, Двоеносова, другая фишка — бьет по ушам, человек потом по полгода ничего не слышит. Сам он грузный, килограмм под триста, пока поднимется на второй этаж, весь отряд уже дрожит. От капитана Реутова, начальника отдела безопасности (ОБ), никто еще без синяков не выходил. Его лакомые места — ноги и ягодицы.
ШИЗО, штрафной изолятор. Холод, условия содержания еще более строгие, обычно сюда калачом не заманишь. В “трешке” — наоборот.
— Самое страшное все-таки не избиения. Можно отваляться, как-то пережить. Унижение — гораздо хуже, — продолжает Капитанов. — Пристегивают к батарее, подзывают “петуха”, он достает свое хозяйство и писает. Менты ржут, а тот знай старается, чтоб ни капельки мимо зэка не пролетело... Или заставляют приседать по 500 раз, не смог — снова бьют, и снова — приседать. Одному парню, давайте без фамилии, в ОБ отбили все причинные места. В больничке ему потом отрезали яичко, он теперь бесплодный. Так что лучше уж в ШИЗО. Там бьют страшно. Но один раз. И больше не трогают.
Каждый осужденный имеет право отправлять закрытую корреспонденцию (ст. 15 УПК РФ), проще говоря, жаловаться на волю. Реально это сделать, уверяют бывшие сидельцы “трешки”, практически невозможно.
— У нас висит ящик для жалоб. Ее при тебе читают в ОБ и тут же рвут, — утверждает Капитанов. — А закрытую корреспонденцию возвращают неотправленной. Боже упаси жаловаться — Слава Яшкин передал кучу жалоб прокурору Курской области Бабичеву, он приехал на зону сразу после “вскрытия”. В эту же ночь Славика вывезли на другую зону. Вы знаете, к нам такое отношение... Как к насекомым, что ли. Вон Дмитриев из моего отряда вскрыл себе горло. Уж лучше подохнуть, чем жить как собака. Откачали.
...Нина, назовем ее так, работает в колонии в медчасти. Трое суток не выходила из перевязочной, только-только доползла до дома.
— Вы не представляете, какие они артисты — станиславские, эфросы, мейерхольды! Стонут, умирают, истекают кровью. Кладем на перевязку — а там царапинка, едва кожу поранил. Я разозлилась на одного такого гения: “А ну пшел отсюда, придурок!” И этот “умирающий” тут же вскочил и побежал как ни в чем не бывало.
Дело ясное, что дело темное и с Льговской колонией еще нужно разбираться и разбираться. И дело тут не в справедливости и не в правах человека. Все понимают: победят осужденные — пойдут бунты по всей Руси “сидящей”. Порядки на зонах — еще та тема, не для слабонервных. Скорее всего, кровавый бунт попытаются побыстрее всеми способами замять. Зэков развезут по другим зонам, матерей попытаются успокоить или разогнать. От повторения льговского кровопускания есть только один рецепт: разобраться с этим случаем до конца. Невзирая на чины и звания. Иначе вновь, как встарь, — тишь да гладь. А что там за колючей проволокой творится, одному Господу Богу известно...
