Заветы Ильича

Геннадий ЗЮГАНОВ: “От песни “И Ленин такой молодой” у меня мурашки по коже ходят”

КПРФ по-прежнему остается самой мощной партией на левом фланге. Но назвать ее оппозиционной у многих уже не повернется язык.

Что происходит с коммунистами? Они больше не готовы драться с властью? Об этом мы и хотели расспросить Геннадия Зюганова.

В его думском кабинете шел глобальный ремонт. Туда-сюда сновали рабочие, решавшие, как лучше класть паркет. Рабочим решили не мешать и отправились в кабинет к Валерию Рашкину — депутату от КПРФ. По тому, как Геннадий Андреевич бегал по коридору, пытаясь отыскать нужное помещение, стало понятно: он — настоящий руководитель, который не часто ходит к подчиненным. Они сами к нему идут... Товарищ Рашкин деликатно вышел, секретарь поставила на стол чай, печенье и изюм, к которому Зюганов не остался равнодушным. Так — за изюмом — и поговорили...


— Геннадий Андреевич, недавно вы отметили свой 61-й день рождения. Многие уже не раз пытались отправить вас на пенсию: дескать, Зюганову пора уходить с поста лидера КПРФ. А вам самому такие мысли, грешным делом, в голову не приходили?

— Есть люди, которые и в двадцать лет ходят старичками. Возраст — это состояние души, ума и тела. А душа у меня всегда была юной и молодой. Так много вокруг накопилось зла, неприязни, что человеку, а тем более политику, в этих условиях нужны выдержка, мудрость. И, как сказал один великий ученый, в политике исключительно важна соразмерность. Вот я всегда и старался быть соразмерным.

— А при каких обстоятельствах вы могли бы оставить пост лидера партии?

— Ну что вы все меня провожаете?! Если б в державе было все прекрасно: нормально бы работала экономика, не унижали граждан в принципе, была бы выстроена сильная политическая система — для меня самого вопрос лидерства в партии не стоял бы.

— То есть вы не уходите, потому что “за державу обидно”?

— Во-первых, за державу обидно, а во-вторых, страна сейчас вползла в очень неустойчивый период. Внешне кажется, что все нормально, а внутренне истончается слой стабильности, надежности. В целом обстановка пахнет очень большими неприятностями. В этих условиях от людей, умудренных опытом, трижды битых, четырежды снимаемых, сто раз унижаемых, а вместе с тем сохранивших волю и мужество, зависит в стране многое. Необходимо держать позиции.

* * *

— Какие, по-вашему, сейчас отношения между властью и оппозицией?

— Власть после Беслана вздрогнула. Она мечется, ища выход, желая обеспечить преемственность своих кадров, идей. Но для этого у нее сегодня нет должного доверия в стране, устойчивости, стратегии. А в России любят сильную, авторитетную, даже сакральную власть. Поэтому сегодня власть, зашатавшись, вроде бы начинает понимать: если она будет воевать, драться с оппозицией, то только усугубит обстановку, утяжелит свои же проблемы. И отчасти заигрывает, отчасти прислушивается к нам — ищет какие-то выходы. Это видно по всему: от картинок на телевидении до разного рода политических маневров. В то же время власть в очередной раз пытается выстроить все под себя. Но в ближайшие недели ей придется принять ряд очень важных решений. Посмотрим, во что они выльются.

— О каких решениях вы говорите?

— Не решен вопрос о преемственности власти.

— Думаете, это вопрос ближайших недель?

— Если они его не решат в ближайшие недели или месяцы, то процесс падения авторитета власти может жестко обостриться. Не исключаю, что преемником может стать очень неожиданный человек — даже новый руководитель железных дорог…

— Владимир Якунин? Но почему именно он?

— Сценариев здесь немало. Но один из них, на мой взгляд, — это вырастить в министерстве или ведомстве неплохого хозяйственника, не запятнанного монетизацией, высоким ростом цен на коммуналку, ограблением всех слоев населения. И сделать на него ставку…

— Нашли преемника, а дальше что? Как это может остановить развитие негативных процессов в стране?

— Не все так просто. Преемник — преемником, однако здесь есть еще один вариант: с досрочным уходом Путина и быстрым его возвращением.

— Как это может выглядеть на практике?

— Для власти закон — что дышло. Захотят — поменяют. Сценарии таких маневров властью отрабатываются. Кстати, возможны и досрочные выборы Думы, поскольку впервые за два с половиной года сформирована вся нормативная база для таких выборов.

* * *

— Рогозин уже сейчас говорит, что не прочь заключить с КПРФ “пакт о ненападении” на парламентских выборах, а на президентских — выдвинуть единого кандидата от левых сил. Вы готовы принять этот план?

— Я слышал об одних планах, сейчас возникли другие, послезавтра могут возникнуть третьи. Посмотрите, как эти юные друзья — я имею в виду Рогозина, Бабурина и Глазьева — ведут себя в собственном кругу. За два года пять раз перегрызлись, друг друга поснимали. Какие уж тут договоренности, да еще на годы вперед...

Дальше — что касается выборов. У нас своя программа, у них своя. Они принципиально разные. И в данном случае “Родина” — наш конкурент на выборах в Госдуму. Что касается президентских — это еще впереди.

— Но вы допускаете выдвижение единого кандидата от левых?

— Я приверженец того, чтобы с нами пошла под конкретную программу (а она у нас есть) широкая коалиция поддерживающих компартию государственных патриотических сил. Но не всякие там фуршетные правительства Семигина, которые ни в одной акции протеста не участвовали и формировались в кремлевских кабинетах. Речь идет о серьезных, солидных, грамотных, достойных людях.

— А кандидат в президенты Зюганов — это еще актуально или уже нет?

— (С аппетитом жуя изюм.) В политике, как Ленин сказал бы, Зюганов — самый опытный: тот, кто прошел огонь и воду, преодолел 46 спецопераций, выстоял сам, укрепил и помог сохранить партию. С ним считаются во всех слоях населения — как нашего общества, так и за рубежом. Поэтому с Зюгановым будет связано многое... А ты что изюм не ешь?

— Ем... Спасибо... Я правильно поняла: вы все-таки пойдете в президенты?

— Что касается этого вопроса в целом, то его должен решить съезд.

* * *

— Вернемся к взаимоотношениям оппозиции и власти. К сожалению, оппозиция в России крайне слабая...

— Почему?

— А разве сильная? Разве с ней сегодня считается власть?

— А как же не считается? Если бы не считалась, не вводила бы семипроцентный барьер (на выборах в Госдуму. — Н.Г.), гнула бы и дальше монетизацию. Если бы оппозиция была слабая, власть не запрещала бы, с помощью Вешнякова и Верховного суда, проведение референдума...

— Но если бы оппозиция была сильной и влиятельной, мы сегодня не получили бы закон, который не позволяет проводить референдумы без поддержки власти, у нас не отменили бы выборы губернаторов, выборы по одномандатным округам...

— Если бы оппозиция могла все это не допустить, то она была бы уже не оппозицией, а властью. Оппозиция потому и оппозиция, что знает, что надо делать, но еще не в силах добиться этого. Когда эти силы появляются, она становится властью. А если на этот вопрос по-вашему посмотреть, то надо признать: власть пока еще использует свои преимущества в эфире и административные рычаги. Но это уже не работает так, как три года назад. Поэтому оппозиция будет наращивать свои возможности.

— Честно говоря, не вижу предпосылок. Граждане все больше разочаровываются в партиях в целом. И если говорить об оппозиции, то она сама в этом виновата: слишком часто оппозиционные лидеры поддакивали сомнительным делишкам власти.

— Не-ет... Ну, Наташ, так неправильно говорить. В чем мы поддакивали? Ни в чем не поддакивали. Эту политику ни разу не поддерживали.

— В открытую и правда не поддерживали. Но КПРФ зачастую ведет себя совсем не так, как подобает оппозиции. Вот история с монетизацией льгот. Митинги граждан против нее начались стихийно...

— Ты неправа!

— Геннадий Андреевич, вы меня не дослушали!..

— Потому что ты тиражируешь байку, которую кто-то запустил! Протест начался ровно год назад. Думу оцепили овчарками, проволокой, тремя кольцами ОМОНа. У памятника (Карлу Марксу, на Театральной площади. — Н.Г.) было 15 тысяч человек. Приглашали, правда, 100 тысяч. Если бы они пришли, тогда закон не приняли бы. Но пришли 15 тысяч. Да, мало. Но после этого мы провели митинги во всех без исключения областях. Хотя надо признать, что в первые десять дней января митинги были в большей степени стихийные. Что в этом плохого? Ведь это говорит об их народности.

— Ну да, а КПРФ стала принимать участие в протестах спустя лишь две недели после их начала. А первый митинг в Москве с вашим личным участием прошел спустя недели три. Довольно странное поведение для оппозиционной партии и ее лидера, не находите?

— И снова — неверно! На самом деле компартия начала принимать участие в митингах еще 8 января, когда на улицы вышли Химки. И дальше не было ни одного случая, чтобы наш актив не участвовал в акциях протеста. И я тоже принимал участие во всех без исключения акциях. Во всех! А судить по тому, что показывает и твердит телевизор, — нельзя, наивно…

— А насколько мне известно, личного участия вы не принимали, поскольку по регионам в тот период не ездили.

— Ездил. И вообще, что такое личное участие руководителя? Это прежде всего организация работы, ее эффективное тиражирование по всей стране. Хотя согласен, что можно было действовать энергичнее, лучше, жестче.

— После того как Верховный суд зарубил иск компартии по поводу отмены результатов думских выборов, вы пригрозили обратиться в Европейский суд. Но прошло полгода, а об иске ни слуху ни духу. Опасаетесь, что ваш иск вызовет недовольство Кремля?

— Что ты, Кремль не пугают эти всякие европейские суды. Дело в том, что в Европейском суде, как и в наших, бюрократия будь здоров. Мы не отказались от своей идеи, но отрабатываем вариант более надежного рассмотрения иска.

— Так обычно говорят, когда не собираются делать ничего...

— Да нет, понимаешь, международное право требует очень грамотных профессиональных юристов, строгого соблюдения процедуры, подготовки соответствующего материала, перевода этого материала на языки. Сама по себе эта процедура исключительно трудоемкая, сложная и ответственная. Так что, учитывая, что у нас колоссальный опыт судебных тяжб, мы к этому вопросу подходим серьезно.

* * *

— Геннадий Андреевич, а почему вы на публике крайне редко критикуете Путина?

— Слушай, неправильно ты ставишь вопрос! Давай открывай любой мой материал... (Тянется к своему портфелю из красной кожи, потом передумывает и обращается к секретарше: “У тебя нет моего доклада на 10-м съезде?” Секретарь достает из шкафа брошюрку с докладом, но Зюганов про него больше не вспоминает.) А все пленумы, на которых я выступаю? Я считаю и считал, что у Кремля нет стратегии.

— Извините, но слово “Кремль” звучит абстрактно. Как говорил в интервью “МК” Дмитрий Рогозин, есть негласная установка: можно критиковать правительство, Администрацию Президента, но лично Путина — никак нельзя. Может, вы выполняете эту установку?

— Нет, нет, нет. Я считаю, что Путин не предложил программу вывода страны из кризиса, у его правительства нет промышленной политики. Больший упрек трудно высказать президенту, который формирует правительство, не знающее, сколько оно будет делать тракторов, станков, механизмов... Все наши 17 вопросов референдума — это вопросы против Путина и его политики. Другое дело, что моя манера критики несколько иная, чем у других. Я не люблю крикливости. Истерика — это удел слабых. Я же отстаиваю конкретные интересы конкретных людей и официально вношу предложения — как в Думу, так и тому же Путину. Я, например, не один запрос послал Путину как Верховному главнокомандующему, и написаны они очень жестко.

— А вы часто общаетесь лично с президентом, за исключением его встреч с лидерами фракций?

— Я общаюсь со всеми руководителями страны регулярно. С Путиным, с Фрадковым, с Медведевым (глава Администрации Президента. — Н.Г.) по вполне понятным причинам. Во-первых, за меня голосовало почти полстраны, и от моего слова зависит многое. Во-вторых, если соберется 100 тысяч человек, то 98—99 тысяч меня послушают и выполнят мою просьбу.

Я сторонник того, чтобы страна вышла из тяжелого положения мирными средствами. Поэтому и считаю, что индивидуальная беседа и разбор полетов с руководством государства важна и им, и нам. Я обращаюсь к Путину с конкретными просьбами, предложениями.

— И с какой же идеей обращались в последний раз?

— Энергетика прежде всего, энергетика. Запомни, мы все сидим на пороховой бочке. В 2002 году дефицит киловатт в Москве составил 240 тысяч. А когда была авария, он достиг уже 2,5 миллиона. Для того чтобы избежать этой аварии, нужно было заменить 5—6 трансформаторов, цена которых в среднем 150—180 тысяч рублей. И вот сидели недавно и с Путиным, и с Фрадковым и обсуждали эту ситуацию подробно. Я записку президенту на стол положил, подготовленную лучшими специалистами. Там по пунктам написано, что нужно делать.

— Путин к вам прислушивается?

— Как собеседник он всегда слушает.

— Это как раз-таки понятно. Я имею в виду, дают ли ваши обращения практический эффект?

— Путин записывает, поручения дает, визы ставит. Но их государственная машина не работает. Он дает поручения, месяц проходит — а министерства даже не шевелятся. Я бы за это уши с головой оторвал!

— Путину?

— Любому министру, который так ведет себя. Кстати, меня иногда упрекают, что я встречаюсь с президентом. А я говорю: “Ребята, есть две формы решения проблемы. Или драка, или диалог. Давайте я на полную катушку использую возможность диалога”. Я с чертом сяду и буду ему что-то объяснять, если черт хоть чем-то будет полезен державе, нашим детям, внукам и родителям.

— Говорят, что ваше довольно нейтральное отношение к Путину частично объясняется так: вы обязаны ему лично тем, что бренд КПРФ остался у вас, а не перешел в руки раскольников из вашей партии. Дескать, после двух дублирующих съездов КПРФ вы ездили к президенту в Ново-Огарево и просили не разрушать компартию. И именно после путинского заступничества Минюст принял решение в вашу пользу.

— Не было такой необходимости, не было и подобной просьбы. За нами стояла вся партия — и мы выстояли. Где сегодня эти господа раскольники? Вы о них что-то слышите? Это была не сила, а банальная провокация. Не стоит придавать ей такой “драматический облик”. И вообще, вы думаете, Путину неизвестно было, что происходит на съезде? Кадры, когда я в темноте два часа читал доклад, видела вся планета. Я официально написал протест на имя президента, в прокуратуру, в Минюст и сказал: “Я требую расследования!” Разбиралась специальная комиссия.

— Нашли злоумышленников?

— Нашли. Но снова, как говорится, по головке погладили.

— И кто же они?

— Это вся компания семигинская. Уверен, что в этом участвовали и спецслужбы. Уверен абсолютно. Другое дело, была ли отмашка из Кремля. Но мне кажется, что без нее так нахально они бы себя вести не стали. А потом, видимо, вся эта публика почувствовала, что перегнула. Потому что, если вы ломаете структурированную организацию, за которую десятки миллионов голосуют, это значит, что вы с ними ссоритесь (насчет десятков миллионов Геннадий Андреевич несколько преувеличил. На выборах-99 за КПРФ проголосовали 16 млн. 196 тыс. человек, а на выборах-2003 — 7 млн. 647 тыс. человек — Н. Г.). Считаю, что для любой власти это — жуткая угроза. Поэтому не случайно власть тогда начала маневрировать, отрабатывать назад.

* * *

— А теперь о пролетарском образе жизни лидера КПРФ. Куда едете в отпуск в этом году?

— Буду на Орловщине. Сейчас работаю над интересным материалом, называется “Русский социализм”, хочу посидеть, на недельку закрыться от всех, да и надо пройти медицинскую профилактику. Даже самая надежная машина требует профилактики.

— Покупать себе одежду предпочитаете за границей или в России?

— В России. У меня есть хорошие ребята, случайно наткнулся. Как-то пришел в бильярд поиграть, а один парнишка молодой говорит: “Мы создали фирму, которая шьет недорого одежду”. (Геннадий Андреевич снимает со стула пиджак и демонстрирует мне этикетку.) Я им пару костюмов заказал, недорого и качественно.

— И сколько стоит костюмчик?

— Семь тысяч рублей вот этот.

— А сколько стоит ваш самый дорогой костюм?

— Да у меня дорогих нет. Во-первых, у меня в год сто суток командировок, и, если ездить в дорогом костюме, он превратится в ничто. У меня был парадно-выходной костюм в свое время, я купил его, когда в Германии служил. До-олго носил. Но тогда и фигура была постройнее.

— Сколько денег у вас сейчас в кармане?

— В кармане? Тысячи полторы, наверное, есть. Сегодня я должен перед отпуском (секундная заминка)...

— ...проставиться?

— Заплатить некоторые должки.

— Пять ваших любимых песен?

— Я очень люблю русские народные. Комсомольские песни, фольклор. Мы как-то с приятелем ехали на станцию и поспорили, кто кого перепоет: он заканчивает частушку, а я следующую начинаю. Так мы тридцать километров проехали, а спор так и не закончили!.. Еще “Распрягайте, хлопцы, коней” я пою с удовольствием, и скоро внуки у меня тоже запоют.

— А как насчет “Ленин такой молодой”?

— У меня мурашки от нее по коже ходят! Понимаешь, у нее энергетика могучая в принципе! Или там “Вставай, страна огромная!”. Даже в мирное время хочется встать и стоять по стойке смирно. Очень люблю я и спорт. Моя любимая поговорка: “Кто научился играть в бильярд, преферанс, волейбол, тот полностью обыграл свою старость”.

— Что касается волейбола, то о вашем мастерстве я наслышана.

— Я и в бильярд играю, причем, как говорят, прилично. И в преферанс. Как-то один знакомый увидел, что я за преферансом сижу, спрашивает: “Слушай, ты в преферанс играешь?” Отвечаю: “Запомни, дураки в преферанс не играют!” Кстати, одну из первых научных работ я написал на тему “Математическая теория игр и развлечений”. Шахматы, пятнашки. И — карты...


Что еще почитать

В регионах

Новости

Самое читаемое

Реклама

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру