У Сергея Зверева, которого в шутку называют “ножницы и расческа шоу-бизнеса”, сегодня юбилей: парикмахеру от Пугачевой и иже с ней стукнуло 40 лет. Вообще-то дату эту отмечать не принято: считается — дурная примета. Но Зверев в приметы не верит, оттого и накрывает поляну. Так что присядем, поговорим...
— Серега, тебе исполняется ни много ни мало, м-м-м…
— А вот сколько исполнится, писать не нужно, — перебивает Зверев, — дату мы указывать не будем.
— Ну, как скажешь. Тогда рассказывай, что успел сделать. Дом построил? Дерево посадил? Сына вырастил?
— Так, дерево точно посадил, еще в школе, только это было в другом городе. Дом не построил, но сам лично делал ремонт в квартире. Ну, и сын у меня растет.
— Четыре десятка — это много?
— Время — штука относительная, недавно понял. Когда один человек полгода назад изменил всю мою жизнь. Такое со мной могла сделать только Алла Борисовна.
— Так ты что, все бросил и запил? Прости, я хотел сказать — запел...
— Алла Борисовна предложила мне поработать с ней в турах на концертах. У нее есть песня — “Мой снежный мальчик”, которую она почему-то не особо любит...
— Почему?
— Говорит, не знает, что делать под нее на сцене. Так вот, она предложила мне быть этим самым снежным мальчиком. В общем, тут же срежиссировала мой выход.
— Ну а дальше?
— Встретились мы как-то в гримерке после очередного выступления, и Алла Борисовна говорит: “Хорошо, ты вышел, но осталась какая-то недосказанность. И что дальше? Они-то ждут, что ты запоешь… А ты не поешь”.
— То есть партия сказала “надо”?
— Но остался вопрос: что петь?
— Ну и?
— Звонит мне как-то раз Арифулина (директор “Фабрики звезд”. — Прим. авт.) и говорит: нужно спеть для Аллы “Фигаро”.
— Как раз для тебя!
— Ничего подобного. Я с детства ненавижу парикмахеров (сделал ударение на последний слог. — Прим. авт.).
— Отчего же такая ненависть?
— В парикмахерской какую стрижку ни закажешь — тебе все равно сделают чубчик.
— Ладно, давай вернемся к песенке...
— Ну вот, Любаша сочинила специально для меня “Алла, что ты делаешь со мной”. Но одно дело, песня понравилась мне и Любаше, и совсем другое, как к ней отнесется Алла Борисовна... Я же знаю, как она песни слушает. Еще не зазвучали слова — только проигрыш, уже говорит: “Спасибо, до свидания”. Ну и я подумал: поставлю ей сейчас свою песенку и до припева не доживу…
— Дожил?
— В общем, поехал я в “Балчуг”, о встрече мы не договаривались. Думал, застану Аллу Борисовну врасплох. А она открывает дверь и говорит: “Ты чего это, а? Песню, что ли, записал?” Я в шоке. Говорю: а ты, мол, откуда знаешь? А Алла отвечает: “А у тебя на лбу написано и в глазах искрит”.
— Ну, прослушивание-то состоялось?
— Я поставил. Она отвернулась. Слушала до конца. За это время у меня в носу седой волос вырос. Потом покурила и говорит: “Срочно снимай клип!”
— Обрадовался?
— Ну, конечно. Трусы у меня были мокрые. Я с этим приговором “снимай клип” сначала не знал, что делать. Как? Что? Где взять деньги?
— Выкрутился?
— Помогли питерские друзья. И клип снимали в Петербурге. Алла Борисовна даже приехала сниматься.
— Могла не приехать?
— Да запросто! Она же звезда. Она имеет право передумать. Мы за час до съемок сидели в ресторане. Я весь на иголках — в любой момент может передумать. Я молчу, ни в коем случае не напоминаю. И Алла Борисовна вдруг говорит: “Я хочу, чтобы ты спел”. Я офигел. Петь, в ресторане?! Вокруг солидные серьезные люди!
— Да, неловко, наверное, тебе было.
— Алла Борисовна говорит: “Ну и что? Пой! Слабо?” Достает свою камеру, начинает меня снимать. А я начал петь. Народ — в шоке! Я-то громко пою! Словом, допел, а Алла говорит: “Так, поели, попели, теперь можно ехать в клипе сниматься”. Вот, собственно, и все.
Про возраст
— О’кей. Давай вернемся к дате. На столько, сколько тебе исполняется, ты не выглядишь. Спишь в морозильной камере, что ли?
— Мир моды не подразумевает возраста. Подразумевает пол. Вот у меня недавно какой-то умный журналист спросил: “А кого вам больше нравится обслуживать — мужчин или женщин?” Это ведь все равно что у врача спросить, кого ему больше нравится лечить. Нет разницы. Слушай, я вопрос забыл…
— Как тебе удается пребывать в отличной форме и так хорошо выглядеть?
— А! Точно! Ну, а что со мной может случиться, если я не пью, не курю, наркотики не употребляю. Ну, что еще я не делаю? Все, кроме секса.
— Неужели совсем не пьешь?
— Мне категорически не нравится вкус алкоголя. А когда курят, мне кажется, что воняет жжеными белорусскими клопами.
— Расскажи про своего сына.
— Ему одиннадцать лет — такой возраст, когда дети не слушаются. Очень самостоятельный. На все свое мнение.
— Какие подарки ты ему делаешь?
— Он у меня год выпрашивал велосипед, но поскольку он категорически не слушается бабушку, мы ему всячески с велосипедом отказывали. А последнее приобретение — компьютер.
— Кроме ребенка и Пугачевой какие в жизни ценности?
— Я — патриот, между прочим. Я вот почему служил два года в армии? Ведь я же мог откосить. Но у меня была другая позиция по этому вопросу: как это я не пойду служить? Что люди обо мне подумают?
— Отслужил?
— Я пошел рядовым, а вернулся офицером, но с больными почками. Меня, придурка, слава богу, в Афганистан не взяли, взяли в Польшу. Я вообще не понял, что это за жертва такая — служба в “горячих точках”? Кому это нужно? Ради чего?
— А тебе когда-нибудь деньги за секс предлагали?
— Да, и сейчас предлагают.
— И сколько?
— Да по-разному. Тут ведь как: можно отшутиться, а можно и рассмотреть предложение…
— Сереж, а какая у тебя сексуальная ориентация? Ты гомосексуалист, бисексуал, гетеро- или метросексуал?
— Никого не волнует мое творчество! Я это понял давно! Всех интересует моя ориентация. Она никому не дает покоя.
— Ну, ты же публичный человек...
— Напиши, что у меня двадцать пять, а в диаметре шесть.
— Как скажешь…
— Пусть лучше люди интересуются не моей ориентацией, а детскими домами, например. На моих глазах олигархи в казино проигрывали такие деньги! Ну, взял бы он да хотя бы маленькую толику отнес в детский дом. И то польза бы какая-никакая была. Чем мы становимся социально выше, тем больше мы жестоки. Где они, олигархи гребаные?
— Думаю, к тебе в салон заходят.
— Нет, но вот их жен я вижу постоянно: розовая сумочка, розовая кофточка, розовая машина, розовые мысли. Почему ты не напишешь, что Зверев занимается благотворительностью? Вы все пишете, что Зверев после концерта поехал в гостиницу, где его ждали трое. Как считали — непонятно.
— Так ты мне про ориентацию расскажешь?
— Скорее всего — метро. Но в принципе особой разницы между гетеро- и метро я не вижу. Если я метро, то у меня просто нет комбинезона из волосни на теле. И кусты из подмышек у меня не торчат. В любое время дня и ночи я ухожен и идеально выгляжу. У нас путают понятия фэшн и гигиены. Вот идет весь из себя натурал, а вонища за километр.
— Ладно, давай итоги подобьем. Значит, ты ушел из парикмахерского искусства?
— Так же, как из большого секса! Давно ушел! Сейчас объясню: приходит клиент, его усаживают в кресло, накрывают пеньюаром, стригут, делают прическу. Все очень красиво! Но весь ужас заключается в том, что, когда с него снимают пеньюар и он встает, все в шоке. Эта прекрасная голова совершенно не подходит к этому телу. Поэтому парикмахерскому (Зверев опять делает ударение на последнем слоге. — Авт.) искусству я говорю до свидания.
— Вот так здрасте…
— Более того, профессия “стилист” пошла дальше, теперь уже нужно “понимать” не только голову и туловище, а социальный статус, стиль жизни и так далее.
— Кстати, о стиле жизни. Тебе еще не надоел отечественный шоу-бизнес?
— Надоел. Тотально и до смерти. Он мне надоел еще до того, как я запел.
— Что ж так?
— Никогда не думал, что артистам жить так сложно, трудно. В шоу-бизнесе сложно всем. Здесь воровство, грабеж, изнасилования, предательства, вранье. И все это в кубе.
— И как ты еще не загнулся?
— Шоу-бизнес — это моя работа. Любая работа гнет, даже самая творческая.
— Может, это Алла Борисовна гнет? Везде с ней ездишь, ни минуты покоя.
— С ней я отдыхаю и расслабляюсь.
— В смысле?
— А ты подумай, что легче: 50 моделей перед показом причесать или Аллу Борисовну перед выходом на сцену? Вот то-то же!