Великое перемещение народов с запада на восток произошло недавно прямо-таки на глазах “Мегахауса”. Точнее говоря, он сам участвовал в этой гигантской телепортации российского рока в самое сердце Азии — в город Алма-Ату. Больше 30 групп — представителей всеразличных рок-племен, от харда до, что называется, поп-арта, перекочевали на несколько дней из своих урбанистических городов-лабиринтов в не первозданные, конечно, но величавые горы и бескрайние степи Казахстана. И все это называлось — фестиваль “Нашествие 130”.
Такого казахские аборигены, конечно, еще не видывали. Невзирая на наличие собственного “Голоса Азии” (большого фестиваля-конкурса на высокогорном катке Медео) и перманентных гастролей в многочисленных алма-атинских клубах большинства звезд российской рок-мьюзик. Но чтоб вот всех и сразу, переместив за многие тысячи километров, — жест, безусловно, впечатляющий. Хотя это здешняя ментальная особенность — тяга к масштабу, огромные размеры и гигантские объемы почти всего. И если блюдо с пловом или там бешбармаком (эдакая солянка-мешанина из конины, баранины и даже осетрины) — то такое, что втроем еле съесть. Если открывающееся казино — так чуток поменьше какого-нибудь лас-вегасовского “Тадж-Махала”. А если пивной бар — чтобы как в Баварии, со стойкой в полкилометра (в алма-атинском популярном пивном ресторане “Пять оборотов”, например, 180 сортов сыра; “сыра” — “пиво” по-казахски; богатство и разнообразие напитка, стало быть, и по московским меркам эксклюзивное). Представление о расстояниях в казахском понимании — соответствующее. Если сказали: тут совсем рядом — значит, всего пути каких-то часа два. Ну как от горного отеля “Тау-хаус” (из окон которого отлично просматриваются отроги Алатау, а в очень ясную погоду и на пик Коммунизма глаз натыкается), где перемещенные рок-стары отмокали, до степного аэродрома Байсерке, места непосредственной фестивальной дислокации.
По кромке покрытого колкой желтой травой степного пространства стоит несколько облезлых “кукурузников”: некоторое время назад на Байсерке базировалось что-то типа летной школы ДОСААФ. Сейчас же посреди чистого поля — сцена, по бокам которой краны держат на тросах десятки звуковых киловатт и панели плазменных экранов. За технократичным натюрмортом сцены — фантастический романтик-пейзаж: необъятное степное пространство, перетекающее в белую размытость вершин Тянь-Шаня, сливающихся с небесной далью. Перед сценой же — сугубый прозаик: разграниченные сеткой четкие квадраты земли, с которой трава, как коврик, сдернута — fan- и vip-зоны. В июле в казахской степи активизируются каракурты — замечательные насекомые, такие недоскорпионы. Ядовитый укус этой животинки сразу вводит в коллапс, а то и оборачивается летальным, понимаешь, исходом. Потому лучше уж от греха подальше повыдергивать с рок-саммита коварную растительность — обитель каракуртов, пусть просто пыль взбивается тысячами фанатских ног, лезет в глаза и забивает ноздри: это и по-рокеровски, и по-азиатски.
Всепроникающая пыль и адское пекло — константы здешнего образа жизни. Сорок градусов — всего лишь тихая казахская прохлада (а жара — это когда плюс пятьдесят и выше), а вовсе не экстрим. Потому никакие “спешлы” в виде дежурящих на поле машин “скорой помощи” или кондиционеров в брезентовых армейских палатках-гримерках (где воздух прогревался вообще-то до плюс семидесяти, и куда ни один даже сильно выпивший рокер соваться не решался) предусмотрены не были на этом фестивале. Микрофоны на сцене плавились, музыканты балансировали на грани теплового удара — а публике в степи было в общем и целом НОРМАЛЬНО. Восток — дело тонкое. И надо сказать: за двое суток жесткого рок-рубилова в пространстве, заполненном 20 тысячами отнюдь не трезвых музфанатов, не случилось ни одного инцидента (типа драки, поножовщины, грабежа, наркотической комы), которые всегда неизбежны даже на безупречных европейских фестах. Выходит, здесь ментальная доброжелательность.
Казахское гостеприимство умиляло рок-старов... В ресторациях (где потчевались рок-гости) молниеносно-респектно ставится музыка участников фестиваля. И все — официанты, охранники, персонал — выстраиваются в очередь за автографами. Ну пусть иногда берут не у тех (допустим, братья Самойловы расписывались за группу Мары, а про себя говорили: “Агата Кристи” эта приедет только завтра), но все равно приятно. Те же, кто в материале, казахские папарацци, на каждом углу охотились за женским составом фестиваля. Который, кстати, был самой продвинутой — и музыкально, и эстетически — его составляющей. Ибо в Алма-Ату телепортировались самые-самые наши рок-вумен: Маша Макарова, Линда, Мара и Земфира.
С Мары в общем-то (а не с открывавшей фестиваль в 11 утра при стечении пары сотен фанатов “Арии”) все и началось по-настоящему. Сет девушки пришелся на самый пик жары: 53 градуса по Цельсию было на раскалившейся чуть ли не до пузырей на металле сцене; люди, разморенные и подутомившиеся слушать довольно невнятный предшествующий музнавал (из череды локальных рок-бэндов с прокладками типа “Крематория”), попрятались в палатки. Мара привезла в Казахстан почти полный боекомплект битвы за НОВОЕ ВРЕМЯ (отпремьеренный за пару недель до “Нашествия 130” на “Мегахаусе” в Лужниках) и вышла на плавящуюся сцену в своем черном футуристическом наряде рок-принцессы (с большим кожаным воротником, кожаной же по локоть перчатке, крагах-сапогах); все это в адском пекле тут же превратилось в мучительные вериги для самоотверженной девушки. Однако после первой же ее песни народ высунул головы из палаток, на второй — понесся к сцене, расталкивая друг друга... Мара периодически выливала на себя теплую (холодильников за сценой не наблюдалось) минералку, чтобы совсем не задохнуться, но упорно доводила свой сет до симметричного природному экстриму накаленного состояния, стараясь ни на дюйм не уступить всем силам противодействия. Казахский зритель (с развернувшимися тем не менее российскими флагами) обалдело за всем этим наблюдал, разумея, что на сцене происходит нечто большее, чем просто красивое эмоциональное выступление. На сцене происходит некая мистическая схватка... в финале которой природа сдалась людям с гитарами. И после стоического сета Мары дохнула на сцену ураганным порывом ветра (едва не оторвав задник), после которого наступила реальная почти тихая прохлада. И в ней уже обыденно-комфортно играли свои концертные куски хэдлайнеры первого дня “Нашествия 130”, легенды русского рока: “Агата Кристи”, Гарик Сукачев и “ЧайФ”.
Героем-стоиком второго дня азиатского “Нашествия” стал неугомонный искатель приключений Петкун. Прилетев в казахскую столицу поутру, первым делом рок-стар захотел освежиться в горной речке. Вячеслав Борисович едва ли не в одежде бултыхнулся в первый попавшийся ручеек с температурой в плюс два градуса. Проплавав в нем минут пятнадцать, вылез без голоса, с ошалевшими от ужаса связками. Отмене выступления нашлась альтернатива в лице мультиинструменталиста-вокалиста Корнея, гуляющего по территории горного отеля в момент, когда на нее заносили искупавшегося Петкуна. “Сможешь помочь спеть, Корнюха?” — прохрипел Вячеслав. В рок-мире еще сильна взаимовыручка. Закрылись в номере, порепетировали пару раз. И на “Нашествии 130” родился новый мужской дуэт: Корней прекрасно вытягивал за “танцеминусовского” фронтмена и “Половинку”, и “Из Ленинграда”. Собственное выступление Корнея умилило и порадовало многих чувством полной раскрепощенности: басист Земфиры на своем сольном сете вышел играть в белоснежном банном халате на голое тело. “Брит-поповый сибарит” — тут же придумали юноше новое определение улыбающиеся доброжелательницы.
После тонкостей Корнея, конечно, было много “мяса” от “Короля и шута” (куда же без этого на “Нашествиях”-то). Макс Покровский из “Ногу свело!” лез на стену (точнее, на световую ферму) под собственное творчество.
А потом наступила восточная темнота, и при всполохах далеких зарниц над бескрайней степью появилась Земфира. Ее закрывающий фестиваль сет был недолгим и странным, нервным и очень свободным. Свободным от желаний толпы и устроителей-организаторов. Она пела то, что хотела, не колбасные стадионные хиты, а красивую и умную музыку погружения. Земфирино выступление сейчас — это болезненная утонченность, это клавиши посреди сцены (на которые постоянно падали степные жучки), долгие изящные гитарные партии (от виртуозного Звонкова, нового музыканта Земфиры), это совсем другие, эстетские аранжировки хитов из старого. Публика слушала, притихнув после “КиШа”. Закончить Земфира хотела джем-сейшном, спев “Let It Be” с тусующимися за сценой рок-соратниками. Но в должной готовности оказался опять же лишь брит-поповый сибарит Корней, знатный лингвист, наизусть помнящий творчество английских рок-классиков. Зато казахская степь подпевала Земфире на вполне приличном английском, что смотрелось удивительным финалом гигантского перемещения рок-народа. И началом обратной дороги: с востока на запад...
