Он улетел с ТВ на полтора года. И ничего никому не обещал. Но все-таки вернулся. Скоро выйдет в эфир новая программа Льва Новоженова, где Лев Юрьич опять займется своим привычным делом — помогать людям жить.
— Вас в телевизоре не было полтора года. Но ТВ — жуткая вещь: пропадешь из него на три месяца — и все, тебя забыли. Не жалеете, что вообще пошли на ТВ?
— Люди забывают не только несчастных телеведущих, маленьких букашек человеческих. Они забывают титанов мысли, уроки истории. Ну а что же обо мне, грешном, говорить? И когда хотят подколоть: мол, меня уже все забыли — я отвечаю: обо мне не вспомнят, а о вас вообще никогда не вспоминали, даже и не знали, кто вы такие. Я вижу, как люди меня узнают, спрашивают, почему меня давно нет, когда вернусь. И это греет душу. Правда, однажды Владимир Познер сказал, что если лошадиный зад показывать каждый день по ТВ, то он тоже станет очень популярным. Я придумал продолжение этого афоризма: “Да, действительно, он станет очень популярным, но останется при этом лошадиным задом”.
— У вас там на телевидении много лошадиных задов обитает?
— Так лошадиный зад — это же не так плохо, если вдуматься. Лошадь — красивое благородное животное, и многие из них лучше, чем некоторые люди. Но я стараюсь не судить коллег. ТВ — вообще такая форма борьбы с забвением, с мыслями о смерти. Человек всегда хочет вырезать на садовой скамейке “Киса и Ося здесь были”.
— А вы к себе относитесь с повышенным самомнением?
— С заниженным. В своей прошлой жизни я не решился поступать в МГУ, потому что знал, что это для избранных, для очень способных. Я не лез в центральные органы печати, потому что считал, что есть другие люди, более достойные. А когда начал писать — сразу осознал, что романы — не мое дело, потому что есть умные, талантливые, которые имеют право отнять так много времени у читателя. А когда пришел на ТВ, тоже делал программу о маленьких людях.
— Вы сами маленький человек?
— Да, такой Акакий Акакиевич XXI века.
— Из какой шинели вылезли?
— Это, наверное, не одна шинель, а много разных. И не только шинель, а всякие курточки, пиджаки, пальто людей, которые оказали на меня влияние. Человек же не прыщ, вскакивающий на лбу. Он появляется в результате разных влияний.
— Иногда ТВ раздувает человека до беспредельного состояния. А это уже диагноз.
— Телевидение дает ощущение, часто ложное, какой-то особой значимости. Но нужно себе все время напоминать, что ты не более чем функция и тебя легко можно заменить.
— В одно ухо вы себе это напоминаете, а в другое кто-то нашептывает: да ерунда это, уж я-то незаменимый.
— Только не надо путать с гениальностью такую простую вещь, как профессионализм, хорошее исполнение своих обязанностей.
— На ТВ у вас много недоброжелателей?
— Если бы это были явные недоброжелатели, было бы, наверное, проще. Но они же скрытые. Ты идешь как по минному полю и не знаешь, где рванет.
— Так уходите с этого гадкого ТВ и возвращайтесь в “МК”.
— А вы гарантируете, что меня туда возьмут? Вы проработайте вопрос досконально, и я рассмотрю это предложение.
— Но почему вы считаете, что ТВ для вас более высокая ступень, чем работа в газете?
— А это для любого более высокая ступень.
— А как же минное поле?
— Если бы это была более низкая ступень, то и не было бы минного поля. Чем меньше вы в глазах других людей что-то собой представляете, тем больше людей к вам относится хорошо. Таких в народе любят, говорят про них: душа-парень, мухи не обидит. А там, где высокая степень конкуренции, вся вражда и начинается. Вы говорите: бросьте телевидение. А у меня семья, дети. В конце концов, у меня есть еще я сам. Потом, если человек нормально развивается и достигает определенной зрелости, он становится разборчивым. Это как с женщинами. Сначала ты молод, гормоны играют, и каждая женщина желанна. Потом понимаешь, что есть такие женщины, а есть и другие. Тебе начинают нравиться женщины, которым ты не нравишься. А есть вообще какие-то недоступные, и ты их начинаешь добиваться. То же самое в творчестве.
— Тысячи людей всегда обращались к вам за советом по телевизору. Как думаете, почему они вам так доверяют?
— Потому что я их никогда не обманывал. Никогда не обещал ничего такого, что бы не мог исполнить. И люди это видят. Видят парня, который не выкаблучивается, не делает вид, что он больше того, чем есть на самом деле.
— И часто вы пользуетесь таким своим “благообразом” в личной жизни?
— А что мне пользоваться, мне бы с женой поговорить, посидеть. Или помолчать. А общение — моя работа с утра до вечера. Но я не жалуюсь.
— А как избежать презрения к людям, которые задают вам в эфире глупые вопросы, требуют невозможного?
— Не надо заигрывать с людьми, кричать: “Я люблю вас всех!”. Если человек говорит: “Я люблю людей”, — не верьте ему. Нельзя любить толпу, она ужасна, агрессивна, опасна. Можно любить отдельных людей. Но нужно быть полным идиотом, чтобы презирать людей только за то, что ты работаешь на телевидении, а они там не работают.
— А вы хоть иногда себя презираете?
— Это свойственно каждому человеку: там опозорился, тут не проявил воли. Каждый перед сном все это перелистывает, перебирает. Вспоминаются женщины, дети, люди, которых обидел вольно или невольно, которых забыл. Долги денежные, отцовские... Ты все время это носишь с собой, и от этого иногда начинает чесаться тело, и ты ворочаешься и не можешь заснуть. Или прибегаешь к экстремальным средствам, к стакану. Еще для отвлечения от всяких мыслей есть искусство. И есть телевизор — домашний сумасшедший, опостылевший родственник, без которого ты уже не можешь.
