— Молодые празднуют, а родителям долги выплачивать. В нашей деревне меньше чем за 30 тысяч рублей свадьбу не сыграешь. Накладное мероприятие!!! Одного самогона не меньше сорока литровых бутылок уйдет — считай, по 25 целковых за пол-литра, — удрученно загибает пальцы 37-летняя тетя Галя, выдающая замуж любимую дочку.
Израсходовать нынче в Москве на wedding-party меньше 10—15 тысяч долларов — не комильфо, ужасное скупердяйство. Обеспеченные москвичи в лепешку расшибутся, но покатаются по загазованному Садовому кольцу на шикарном лимузине, вытряхнут из шкатулки на волю стайку бабочек по 500 рэ за крылышко. Все, лишь бы только пустить себе и окружающим пыль в глаза.
В остальной, одноэтажной России свадьбы проходят совсем не так. В этом убедился и спецкор “МК”, целый день расписывая влюбленные парочки в загсе заштатного поволжского городка.
Все же есть какая-то непередаваемая ностальгическая прелесть в провинциальных свадьбах. Старый загс на берегу Волги, возле крутого обрыва. Дому около ста лет. Богатый купец построил его в качестве приданого для единственной наследницы. Отвратительный вкус был у первого хозяина. Греческие колонны, окошки в готическом стиле и черепичная красная крыша — все вперемешку, с лихвой, чтобы не подумали, что застройщик поскупился. Когда случилась революция, купеческая дочка, понятно, сгинула, а ее каменное приданое осталось.
Целых полвека здесь были коммунальные крошечные квартирки. По восемь штук на каждом из двух этажей. В середине 60-х годов жильцов расселили, а дом отдали под загс. С тех пор тут хранятся городские архивы; вся история — в актах гражданского состояния этого захолустья. Такого, как тысячи и тысячи других городков в России. “У нас уцелели церковные книги с записями о свадьбах столетней давности. Хотите взглянуть?” — спрашивает меня Елена Васильевна, одна из старейших работниц учреждения, и ведет в соседнюю комнатку, где покоятся на полках огромные и пыльные фолианты.
Годы 1901-й, 1902-й и прочая, и прочая… Добралась до 1905-го. Листаю пожелтевшие страницы в надежде обнаружить сегодняшнюю дату с поправкой на сто лет. Оказывается, в начале августа по новому стилю, или в конце июля по старому, 26-летняя девица Елисавета Алексеевна Альпицкая, дочь священника главного городского собора, венчалась первым браком с 24-летним Иоанном Рождественским, псаломщиком того же храма, где служил ее отец.
Я будто воочию вижу перед собой перезревшую краснощекую поповну, утонувшую в корсетах и кружевах, и ея смущенного жениха. У него, безусого еще, дрожит свеча у аналоя, воск на пол капает — но отступать поздно. Иначе так и помрешь простым псаломщиком, не сделав хорошей карьеры.
Или, может быть, все было иначе — и поженились молодые не по отцовскому велению и трезвому расчету, а по безумной любви? Теперь уже не узнать. В старых церковных книгах о людских чувствах-с ничего, увы, ничего не написано…
— А как сейчас народ женится в провинции? — спрашиваю я у сотрудников загса, трех немолодых тетушек с общим стажем работы на троих тоже лет под сто. — Или, может, молодежь, как и в Москве, предпочитает гражданские союзы?
— Нет, до сих пор любая свадьба у нас в городке остается главным праздником. Она торжественней Нового года, — отвечают сотрудницы загса и приглашают в зал — посмотреть на саму церемонию и ее непременных участников.
Вальсом по полу
Сначала был свадебный марш. Его на стареньком синтезаторе наигрывал музыкант Слава, приглашенная знаменитость, подрабатывающий по вечерам в местных дискотеках.
Слава сидел на сквозняке. Рядом с дверью и кадкой с вечнозеленой пальмой напротив стола ведущей брачной церемонии — кстати, стол с выпиленными по периметру кольцами сделали на заказ зэчки из местной женской колонии. Уж они постарались, навели романтику. “У нас не Москва. В провинции торопиться некуда, и поэтому все делается для блага людей. Время и сил для этого мы не жалеем, — гордо заявил мне диджей Слава. — Брачная церемония идет минут тридцать-сорок. Сразу, как молодые обменяются кольцами и поцелуются, я врубаю им медляк, и муж приглашает жену на первый танец. Очень трогательно получается, жаль, вальс я им включить не могу — несколько раз пробовал, так жених с невестой ногами в ее длинном платье запутывались и падали на пол, — вздыхает Слава. — За годы моей работы только у одной пары этот танец получился: дедушка с бабушкой праздновали у нас свой золотой юбилей. Остальным новобрачным теперь приходится довольствоваться “Бесаме мучо”.
Вообще, многие местные женихи заранее предупреждают музыканта: с танцевальными “глупостями” к ним не приставать. “После мальчишника и так голова раскалывается. Раз я 200 рублей госпошлины за роспись заплатил, то сам себе и заказываю тишину”, — объясняют виновники торжества свою природную лень.
Некоторые невесты тоже просят операторов не предлагать им классическую видеосъемку: когда счастливый муж, летя на крыльях любви, сносит молодую жену на руках вниз по лестнице. “Понимаете, у нас с Лешенькой весовые категории разные. Уронит он меня. Осрамимся на людях!” — терпеливо объясняет 27-летняя Марина, самая старая невеста дня.
Для нее этот брак первый. Поэтому она с удовольствием командует свадебной церемонией, многочисленными гостями и даже новоиспеченным муженьком — долговязым усатым Алексеем, чрезвычайно похожим на суетящегося сутулого кролика на пенсии. В этом городке мужчины его возраста обычно уже начинают опасаться, что дочери принесут в подоле внуков — а он только еще первый раз женится. Счастливчик!
Да, барышни в провинции надевают колечко своим суженым на безымянный палец очень рано. К 22 годам замужем и женаты практически 90% жителей, через 5—7 лет большая часть из них уже благополучно разведены. Разбитная разведенка, кормящая семью женатого любовника, — вполне бытовая ситуация, которая обсуждается, но не осуждается здешним обществом.
Те же, кто ни разу не поставил штамп в паспорт, перемещаются в категорию “старых дев”. Их жалеют. Но над ними и посмеиваются.
— Браков по залету у нас меньше стало, мы поумнели уже, — объясняет мне 18-летняя Даша, поправляя капроновый флердоранж. — Бывало, раньше забеременеешь от первого встречного и идешь расписываться. А сейчас мы себе жизнь не ломаем, мои подруги хорошо предохраняются — не рожаем, как дурочки малолетние, а сразу на аборт.
Искусственный жемчуг и розочки бегут по подолу белоснежного платья Даши. Декольте. Грудь в корсете крутая и высокая — как берег у Волги. Фата струится по спине, залачены кверху спиральками пушистые локоны. Дашутку не сразу и отличишь в толпе от других счастливиц. С такими же точно локонами и декольте. Ведь все эти наряды куплены в единственном городском свадебном салоне. У всех девиц под платьями по три яруса пластмассовых обручей, чтобы попышнее было. Из-за этой купеческой пышноты ни одна невеста не может пролезть в салон “Волги”: приходится некрасиво задирать юбку. “Один день пострадаю, зато на фотках очень оригинально получится”, — обижается Даша в ответ на мое ехидное замечание.
— А что такое “оригинально”? — интересуюсь я.
— Оригинально — это чтобы как у всех, — удивляется невеста столичной непонятливости. — Главное, не дешевле пяти тысяч рублей, чтобы, значит, платье. Иначе прослывешь лохушкой. Есть, конечно, те, кто слишком выпендривается и едет за более дорогими нарядами в областной центр или вообще в повседневной одежде женится, но это уж полный отстой.
Там, где любовь…
“А ведь что такое настоящая страсть, жители этого российского захолустья, наверное, и не подозревают”, — думаю я. Эти люди близки к природе. Их жизнь от рождения до смерти монотонна и предсказуема, как восходы и закаты. Философия и страдания больших городов далеки от провинциалов. Любовь — она бывает только в бразильских сериалах или, на худой конец, в Москве. “А мы с моим Валеркой повстречались четыре месяца, потом жить стали, к следующему сентябрю деньги будут — поженимся” — так рассуждала одна 19-летняя горожанка.
Их чувства просты и бесхитростны, как времена года. Все знают, что за зимой придет весна. Все знают, что если двое встречаются — значит, они любят друг друга. Чего непонятного-то?
— Иногда такие голубки передо мной стоят, — вздыхает Анна Сергеевна, сотрудница загса. — Смотришь, через три месяца уже к нам обратно с заявлением о разводе бегут. Здесь же все в одном здании располагается. Ох, стервецы, ведь родители еще с долгами не расплатились…
— Я умоляю вас немедленно развести меня с этим негодяем! — заплаканная девушка в черном пробирается через толпу радостных невест. — Хотите, я встану перед вами на колени? Я не могу зарегистрировать своего месячного ребенка, получить на него полис, ведь этого подонка — его отца — запишут в свидетельстве о рождении. А я не хочу, слышите, не хочу… Пусть лучше прочерк. Я немедленно уеду из этого города, навсегда, начну новую жизнь, лишь бы никогда не слышать имя бывшего мужа!
Анна Сергеевна в растерянности отворачивается:
— Боже мой, вы ведь уже недавно приходили к нам, и я объяснила, что развести вас могут только через суд, так как вашему мужу дали всего два года тюрьмы. А по нашим российским законам только если срок наказания одного из супругов больше трех лет, то разводят просто по заявлению супруга, оставшегося на свободе…
Девушка беззвучно плачет в такт играющей в соседней комнате “Бесаме мучо”. Да, похоже, я поспешила, отказав здешним аборигенам в пылкости чувств. Что же натворил ее бывшей муженек? Побил супругу по пьянке? Нахулиганил?
— Да он ее мать топором зарубил почти сразу после свадьбы, — нехотя бросает уборщица. — И ведь в прошлом году только расписались. Но я сразу сказала: эти жить не будут.
— Почему же ему всего два года за убийство дали?
— Так судья тоже мужик был, и у него небось есть теща, — доходчиво объясняет уборщица, продолжая намыливать туалет.
38-летняя Валентина, еще одна из работниц загса, бросает: “Ненавижу свадьбы. Все время одно и то же. Произношу счастливые слова напутствия, стихи читаю, а у самой в голове: как приду вечером домой, а там мой собственный благоверный в белой горячке лежит. И я сегодняшнего жениха сразу лет через пятнадцать представляю. Пьяная разожравшаяся туша, по утрам еще за бутылочкой пива требует сбегать. И ведь любила я когда-то его, ох как любила! Куда что делось? Господи, зачем же эти девчонки так замуж спешат?! Ведь свадьба в нашей глуши — это конец. Всего лишь день будет праздник. А потом целая жизнь — каторга: пеленки, готовка, уборка… И незаметно годы пролетят. И вот уже старшая дочка собирается замуж”.
Истерика счастья
Ах, Елисавета Алексеевна Альбицкая, что венчалась в этом городке ровно век назад, вы бы в гробу перевернулись, если бы узнали, как кардинально изменилась за последние сто лет жизнь ваших земляков. Средняя зарплата в крае — чуть больше трех тысяч рублей, все производства давно стоят, большинство молодых мужчин сразу же после свадьбы, как на фронт, уезжают в Москву, трудиться на стройках... Молодые жены остаются дома, как Ярославны, — рожать детей и сидеть без работы.
А недавно в городке закрылся единственный роддом, куда работницы загса тоже регулярно ходили на выписку поздравлять молодых мамаш. Закрыли его за антисанитарию. Единственный городской морг закрыли за то же самое. Так что рождаться и умирать горожане нынче едут за сто километров в крупный областной центр. Из всех актов гражданского состояния в городке остались только свадьбы.
— В больших городах раз в три года положено ведущей ритуала праздничное платье купить, туфли на каблуке, лак для волос, а мы это сами приобретаем, — жалуются работницы загса. — Зарабатывать на свадьбах нам не разрешают. Даже зала шампанского не предусмотрено, так как в здании нет водопровода. Можно, конечно, как в соседнем городке, ополаскивать бокалы в ведре, но мы брезгуем.
Недавно про работников загса написали фельетон в местной прессе: они брали рубль за выдачу справок о предстоящем бракосочетании. Эта бумажка дает право получать безработным и малоимущим молодоженам продукты в магазинах со скидками. “Так, может, вам вообще свадьбы не проводить? Поставили просто штампики в паспорта — и до свидания!” — предлагаю я.
— Нельзя. А как же праздник? Ведь так мало осталось у нашего народа праздников…
По традиции молодым на выходе из загса родители подают хлеб да соль. Кто больше откусит, тот и станет хозяином в новой ячейке общества. “Судить о том, будут ли жених с невестой счастливы, надо по первому поцелую”, — утверждает сотрудница загса Анна Сергеевна.
Я присматриваюсь: одна невеста после лобзаний отвернулась и аккуратно вытерла губы платочком. Другая новобрачная вздохнула устало. Как, впрочем, и ее жених.
Я невольно тоже вытираю пот со лба. Муторная работенка. Обычный конвейер. “За 30 лет работы городского загса ни одного ЧП не было. Никто в последнюю минуту не отказался жениться, — гордятся здесь. — Иначе ведь и на внуков их десятилетиями потом будут пальцами показывать. Городок у нас маленький...”
В тот день в городском загсе расписывалось 11 пар. Настоящий по местным меркам аншлаг. Август — пора свадеб. Платья, слова, лица, поцелуи... После семи часов напряженного свадебного марафона я буквально валилась с ног от усталости. Чужая радость — она, оказывается, тоже весьма утомляет.
— Согласно Семейному кодексу Российской Федерации объявляю вас мужем и женой. Жених может поцеловать невесту. Горько!
Последняя в тот день невеста выделилась — закатила истерику прямо у импровизированного алтаря. Еле-еле откачали девушку с валерьянкой. Потом, как и положено, продолжили свадебный ритуал.
— Это у нее от нервов? — спросила я после церемонии у ведущих торжества.
— Что вы, это от счастья…
