В ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года над Сахалином был сбит южнокорейский пассажирский самолет “Боинг”, летевший из Анкориджа в Сеул рейсом 007.
Весь мир тогда содрогнулся. Американские СМИ объявили о зверском уничтожении 269 человек, в том числе 69 — граждан США. Многотысячные демонстрации прокатились от Вашингтона до Сеула с требованием решительных мер по отношению к империи зла — СССР. Мир застыл в предчувствии ядерной войны.
— Сегодня уже можно точно утверждать: это была хорошо подготовленная разведывательная операция НАТО, — считает военный историк, профессор Александр Колесников, который долгие годы занимался расследованием гибели “Боинга”. — О том, что это самолет-шпион, с самого начала знали и наши, и американцы. Фактически это был бой, в котором погибли не 269 пассажиров, как официально заявлялось, а 29 разведчиков.
Своими выводами о результатах расследования он и участники этой истории делятся с читателями “МК”.
Из заявления правительства 7 сентября 1983 года:
“Советские летчики, пресекая действия самолета-нарушителя, не могли знать, что это — гражданский самолет. Он шел без аэронавигационных огней, глубокой ночью, в условиях плохой видимости и не отвечал на подаваемые сигналы”.
В ночь на 1 сентября советскую границу пересек “Боинг-747”. Такие события до этого случались довольно часто, но они всегда заканчивались мирно. Советская сторона получала от нарушителя уведомление: “заблудился”, после чего непрошеный гость немедленно покидал воздушное пространство СССР в сопровождении истребителей советских ВВС.
На сей раз экипаж не только не покинул воздушное пространство, но и в ответ на предупреждения российских военных совершил ряд сложных маневров, которые позволили ему уйти из зоны досягаемости советских ПВО. В результате он вышел в район над базой суперсекретной флотилии советских атомных подлодок, вооруженных ядерными межконтинентальными ракетами.
Долгое время военные эксперты никак не могли понять, почему советское командование не сбило самолет раньше, еще до подлета его к суперсекретному объекту, или не посадило его силой на один из аэродромов.
Тайну об этом все эти годы хранил бывший командующий войсками Дальневосточного военного округа Герой Советского Союза и Соцтруда генерал армии Иван Третьяк (позже он стал главкомом ПВО страны).
— Я старый боевой генерал, — говорит Иван Моисеевич, — и уже ничего не боюсь. Прошло более 20 лет. И Советского Союза нет, и его секретов — тоже. Думаю, пора сказать правду. Во-первых, с первой минуты вхождения “Боинга” в наше воздушное пространство мы владели полной информацией обо всех переговорах его экипажа с разведбазами и спецслужбами НАТО. Уничтожить самолет мы могли много раз, но не делали этого, так как при взрыве над Камчаткой он мог бы нанесли нам непоправимый ущерб. Могли сдетонировать ядерные боеприпасы на лодках или на других объектах — так что взрыв был бы посильнее Хиросимы. Во-вторых, если бы мы принудительно посадили “Боинг” на наш военный аэродром — а там базировались стратегические авианосцы с ядерным оружием на борту, — то американцы могли бы подорвать свой самолет в непосредственной близости от них.
То, что такой взрыв был возможен, подтвердилось сразу же в ходе расследования. Уже после гибели самолета над нейтральными водами специалисты обратили внимание, что характер разброса осколков был такой, что вывод однозначный: самолет взорвался изнутри. Точнее, было так: сначала его поразила ракета военного истребителя, который пилотировал летчик Николай Осипович, но после этого самолет пролетел еще 17 км и взорвался уже над нейтральными водами. Поэтому специалисты-взрывотехники считают, что есть все основания утверждать: разрушение самолета произошло от взрыва мощностью около 4 тонн внутри его салона. Ракета, выпущенная Осиповичем, такой силой заряда не обладала.
Иван Третьяк:
— Ученые тогда сразу сказали, что взрывчатка на борту действительно была. И первый признак: размещение осколков самолета и особенно частей двигателя — ровным кругом. Так их разбросали взрыв и динамический удар о воду. Крупных частей вообще никаких не было, так как взрыв был очень мощным. Значит, можно сделать вывод: это самолет-разведчик. Взрывчатка на нем была заложена на случай, если мы посадим самолет. У экипажа, видимо, было дистанционное управление, чтоб его можно было подорвать уже на нашем аэродроме. Да так, чтоб не осталось ничего ни от самолета, ни от разведывательной аппаратуры.
Что было еще странным в подготовке этого полета — так это то, что при взлете из Анкориджа самолет почему-то дополнительно заправили 4 тоннами горючего, которого ему вовсе не требовалось, если бы он следовал по установленному маршруту. Кроме того, при вылете “Боинга” в аэропорту произошла задержка на сорок минут. Благодаря ей самолет оказался у советской границы именно в тот момент, когда над Камчаткой проходил американский разведывательный спутник.
Иван Третьяк:
— Мы получили информацию, что с самолета идут шифровки на спутник, так что я был убежден, что это — самолет-разведчик. И еще: меня насторожило, что он шел по той трассе, где никогда не летали самолеты. Там недалеко стояли два зенитных ракетных дивизиона, но он шел точно в промежутке между ними. Именно там, где они его сбить не могли.
* * *
Теперь о тех людях, которые непосредственно участвовали в операции. Это — замкомандира полка летчик-истребитель подполковник Николай Осипович и командир авиадивизии генерал-майор Анатолий Корнуков (в 1998—2000 гг. — главком ВВС РФ).
В обычных условиях командир дивизии или летчик без приказа министра обороны из Москвы уничтожить самолет-нарушитель не имели права. Но в данном случае действия нарушителя были столь очевидны, что Анатолий Корнуков такое решение принял самостоятельно, так и не получив “добро” ни от начальника Генштаба маршала Николая Огаркова, ни даже от командующего округом Третьяка.
Сначала Осипович пытался посадить “Боинг”, давая ему общепринятые летные сигналы, обозначающие “садись”. И даже сделал предупредительные выстрелы, выпустив весь боезапас прямо перед носом самолета. Огонь из сопла его пушек был виден даже с земли. Но экипаж “Боинга” не реагировал, а потом неожиданно резко сбросил газ и ушел от истребителя.
Николай Осипович:
— Я всю жизнь готовился к, возможно, единственному в моей жизни бою, и тут такая оплошность! Надули меня, как мальчишку. Тогда я на пределах своих возможностей сделал вираж и зашел самолету в хвост. Когда он уже начал уходить за пределы СССР, генерал-майор Корнуков приказал его сбить. Он наблюдал за всеми действиями с командного пункта дивизии. Второй ракетой я попал. Но самолет я только повредил, а не сбил. Я видел, как он стал удаляться.
Почему Корнуков все же отдал приказ летчику, так и не дождавшись разрешения из Москвы? На оценку ситуации у него были секунды. О своих сомнениях он позже говорил на встрече с семьями членов экипажа сбитого самолета, которую ему поручило провести руководство.
Анатолий Корнуков:
— Хочу, чтобы вы поняли: мы ни в чем не преступили закон и не превысили своих полномочий. Действовали строго по приказам, инструкциям и закону о государственной границе государства. Но в связи с этим у меня есть ряд вопросов:
— Почему экипаж “Боинга-747” — самолета, оборудованного современными средствами аэронавигации, — не смог определить значительного уклонения от трассы R-20, не смог устранить ошибку в курсе в 29°?
— Почему экипаж вместо контроля местоположения самолета с помощью бортовых и наземных средств вел в полете личные разговоры?
— Почему экипаж не реагировал на сигналы и стрельбу летчика Осиповича?
— Как мог опытный командир — пилот Чан Бен Ин, имеющий огромный налет, возивший несколько лет президента страны, — пренебречь элементарными правилами?
Есть вопросы и к наземным службам контроля США и Японии:
— Почему они ни в самом начале полета рейса “007”, ни на завершающей стадии не предприняли никаких мер, чтобы предотвратить грубое нарушение воздушного пространства и вернуть его на международную трассу R-20? Все эти посты и просто люди с удивительными безразличием были безмолвными свидетелями происшествия, равнодушно созерцая, как люди неумолимо приближаются к трагическому финалу.
— Почему эти же службы, если “Боинг-747” сбился с курса по ошибке, не вступили в контакт с советской стороной и не сообщили ей необходимые данные о самолете?!
— Почему радисты в Вакканае на о. Хоккайдо, ведущие круглосуточное прослушивание радиоканалов связи нашей авиации, равнодушно слушали боевые распоряжения, информацию российских летчиков-истребителей, приближающие трагическую развязку? А ведь этот пост частенько выходил на связь с экипажами советских истребителей! Я сам в полете не раз слушал предупреждения японской стороны, когда приближался слишком близко к границе Японии. На эти вопросы я так и не получил ответов ни во время расследования, ни после.
* * *
А где было в то время руководство СССР? Почему решение, которое фактически поставило страну на грань ядерной войны, принимал командир дивизии?
События в Москве в это время развивались так. Об этом рассказал генерал-лейтенант Александр Коржаков, который в 1983 году был офицером личной охраны Генерального секретаря КПСС Юрия Андропова. Он в это время лежал в Центральной клинической больнице (ЦКБ).
Александр Коржаков:
— В тот день я неотлучно был при Юрии Владимировиче Андропове. Он доживал. В ЦКБ постоянно находился на гемодиализе. В апартаментах был установлен аппарат искусственной почки, без которого он уже жить не мог. Надежды на его выздоровление не было. Ночью неожиданно позвонил Устинов (министр обороны), попытался согласовать решение о пресечении полета над Камчаткой южнокорейского “Боинга”. Но Юрий Владимирович чувствовал себя плохо, и будить его никто не стал. Устинов принимать решение сам боялся. Позже позвонил его помощник, генерал-полковник Игорь Илларионов, и сообщил, что решение вопроса возложено на начальника Генштаба Огаркова. Но он тоже не решался принять решение: сбить. Все смотрели “вверх” и ждали ценнейших указаний: и МИД, и Минобороны, и КГБ, и его Первое главное управление — внешняя разведка. Был полный паралич инициативы высшего руководства страны. Потом Юрий Владимирович пришел на несколько минут в себя и выслушал Огаркова. Пока он докладывал, министр обороны молчал — он вообще, казалось, хотел уйти от каких-либо решений. Андропов, выслушав доклад, дал указание: “Провести все необходимые мероприятия”. После чего генсека увезли.
Ну а дальше заседание Политбюро походило на спектакль. Точку поставил секретарь ЦК по сельскому хозяйству, самый молодой по возрасту человек в Политбюро — Михаил Сергеевич Горбачев:
— Зафиксировали они (НАТО. — Авт.) боевой выстрел нашего истребителя?
Председатель КГБ Чебриков:
— Нет, не зафиксировали.
— Тогда будем все отрицать, — сказал Горбачев.
* * *
После этого почти шесть дней советское руководство делало вид, что ничего не произошло. Тем временем советское военное командование провело в районе падения самолета операцию по подъему его осколков и останков людей, находившихся на борту. Для того чтобы натовцы не мешали на дне работе с осколками сбитого самолета, их обманули.
Иван Третьяк:
— Мы решили сделать для американцев ложную точку падения, обозначив ее своими кораблями. Они клюнули. Начали тут же лезть туда кораблями и вертолетами. Кстати, один вертолет упал в этом районе. Всех беспокоил вопрос: сколько же было обнаружено тел на борту “Боинга”? И можно ли говорить о 269 пассажирах? Сегодня я наверняка могу сказать: нет. На самом деле их было идентифицировано 29. Скорее всего самолет был оснащен специальным электронным оборудованием — именно это и объясняет, что экипаж “Боинга” был увеличен с 18 до 29 человек, в то время как в японской авиакомпании такой самолет обслуживали 15 человек, а в компании “Пан Американ” — 12. На самолете, мы считаем, были лишь экипаж и конструктор с группой инженеров, которые с помощью разведаппаратуры наблюдали за нашим объектом под водой. Других пассажиров там не было.
Эти слова подтверждают все опрошенные мной специалисты: характер поднятых вещей не позволяет говорить о присутствии на борту более 29 человек. Но действительно — был поднят багаж 269 пассажиров, правда, весь он был нанизан на трос и скреплен по кругу. Вы видели такое когда-нибудь на обычном самолете? Это наверняка потребовалось для того, чтобы вещи не унесло подводным течением. То есть можно утверждать, что таким образом была сфабрикована улика о гибели 269 человек.
На самом же деле, думаю, что в Анкоридже пассажиры были просто высажены. А позже, возможно, даже спрятаны по программе защиты свидетелей.
* * *
Все международные комиссии, которые занимались расследованием обстоятельств гибели южнокорейского “Боинга”, признали действия российской стороны обоснованными, соответствующими международным правилам и Закону о государственной границе. Официально СССР не был признан виновным за эту трагедию и не выплачивал никаких компенсаций родственникам погибших.
Но это было своего рода соглашение с американскими властями: мы вас считаем невиновными, а вы — не обнародуете факты, которые говорят о том, что сбитый “Боинг” — разведывательный самолет. На том и порешили. Хотя позже эта история не раз становилась предметом политических и даже экономических спекуляций.
Есть сведения, что в 1993 году российские генералы лоббировали продажу вооружения в Южную Корею, в частности, российские самолеты “МиГ”. В довесок к сделке корейцы хотели получить еще и материальную компенсацию за сбитый “Боинг”, а потому — для начала — требовали официальных извинений.
Ельцин тогда повелся на уговоры своих помощников, которым в этой оружейной сделке тоже, видимо, причитались проценты. Кроме того, ему самому хотелось лишний раз пнуть Горбачева, который в истории с “Боингом” сыграл не самую благовидную роль. В результате была создана комиссия, которую возглавил руководитель президентской администрации Петров. Он подготовил документы о виновности СССР, и Ельцин принес Южной Корее официальные извинения. А также торжественно передал “черные ящики” сбитого “Боинга” корейской стороне.
Корейцы заявили, что вскоре расскажут всему миру, какие варвары жили в СССР. Но как же они были разочарованы, когда никаких подтверждений этому в ящиках не нашли. Там вообще ничего не было. Петров подсунул Ельцину пустышки. Узнав о том, что его выставили шутом, Ельцин тут же уволил Петрова. А пленки так и остались в России. Они ждут своего часа. Может быть, за них кто-нибудь снова захочет получить какие-то политические дивиденды.
Что ж, торг здесь, видимо, уместен.
