(Окончание, начало в “МК” от 5 сентября)
Среди террористов, захвативших школу в Беслане, были две женщины. По словам Генпрокурора России Владимира Устинова, они погибли в первый день от рук главаря Хучбарова. Заместитель генерального прокурора Николай Шепель утверждал, что это Марьям Табурова и Роза Нагаева. Но к тому времени Розу уже объявили погибшей, обвинив ее в теракте у станции метро “Рижская” в Москве. Обозреватель “МК” не верит прокурору, проводит собственное расследование и делает вывод, что личности смертниц до сих пор не установлены, а местонахождение Марьям Табуровой и Розы Нагаевой по сей день неизвестно. А значит, в черном пластиковом пакете во дворе бесланской школы лежали останки неизвестных смертниц.
Таос Нагаеву, мать шахидок Розы и Амнат, в родном селе Тевзана знают и уважают. Когда я спросил дорогу к ее дому, первый прохожий сел ко мне в машину и проводил до самых ворот. Дальше дома Нагаевой проехать нельзя — глубокая траншея пересекает улицу.
— Бедная женщина, — сказал мой провожатый. — Одна в таком большом доме. Черти замучают.
Дом у Таос действительно огромный. Красного кирпича, не меньше сотни квадратных метров. Очень ухоженный и чистый. После того как в августе прошлого года пропали без вести две ее незамужние дочери, Таос живет одна. Один сын и дочь в Грозном, другой в станице Червленной, еще двое сыновей и дочь в Саратове. И в Австрии еще одна дочь. Тридцатидвухлетний сын Увайс пропал без вести в 2001 году. Всего у Таос было десять детей. Теперь семь. Муж Салман умер в 80-м году. Год назад я встречался с Таос в Грозном возле здания оперативно-розыскного бюро, куда ее вызвали на допрос, после того как фамилию ее дочери нашли в списках взорванного в воздухе самолета. С тех пор Таос сильно постарела.
“Роза взорвалась в метро, потом ожила и поехала в Беслан...”
— Еще в конце августа прошлого года у моих двоих сыновей и дочери, которые живут в Саратове, взяли кровь на генетическую экспертизу, — говорит Таос Нагаева. — А у меня только в этом марте тоже зачем-то взяли из пальца кровь. А когда взорвались самолеты, мой сын Муса позвонил из Саратова в Москву в ФСБ и сказал: “Я родной брат Амнат Нагаевой. Чем я могу помочь? Я готов приехать в Москву на опознание”. Мусе ответили: “Нет необходимости”. И никаких документов мне не давали, что дочки погибли или в розыске. А сама я тоже никуда не ходила. Не могла, переживала очень. Только к весне немного ожила.
Таос говорит очень толково, на хорошем русском языке.
— Мне в марте кассету прислали из “Домодедово”, — продолжает Таос. — На мое имя пришла посылка в районную прокуратуру. Там снято камерой слежения, как пассажиры входят в тот самолет, который взорвется. Проходят в двери. Русские, нерусские, с детьми на руках. Все четко видно. Цветная пленка. Внизу кадра написано, что снято 24 августа 2004 года. Я думаю, это адвокаты тех, кто чеченок на борт провел, подсуетились. Они, наверное, знали, что Амнат там нет, и таким образом хотели оправдать своих. Я посмотрела эту кассету вместе с участковым Амеди и понятыми. У меня видеомагнитофон неисправный был, у соседей смотрели. Протокол составили. Никого я не опознала. Амнат на кассете не было. Никто в селе не верит, что мои дочки террористки. Люди смеются. Как, говорят, эта Роза в Москве в метро взорвалась, а потом ожила и в Беслан поехала. Где что ни взорвется, везде Роза. А она у меня эпилептик. Голова у нее постоянно болела. Никто ко мне из милиции с прошлого года уже не приходит. Последний раз из ФСБ приходили еще зимой. Они у нас в палатках под горой живут. Ну что, спрашивали, знаешь чего-нибудь про своих дочек? А что я могу знать? Уехали за товаром в Баку, больше я их не видела. Все из телевизора узнаю.
— А у ваших детей проблем не было? — спрашиваю я у Таос. — Может, задерживали их, преследовали или угрожали?
— Ничего такого не было. Ни в Саратове, ни в Чечне, ни в Австрии. Вот и люди мне говорят: если бы Амнат или Роза действительно террористками были, весь ваш род уже давно бы извели и дом с землей сровняли.
Амнат и Роза Нагаевы были незамужними. Детей, разумеется, не имели.
— Амнат всего два месяца замужем побыла, — говорит Таос. — Еще когда мы в Ростовской области жили. Вышла замуж за какого-то абхаза. А у нас нет такого обычая, чтобы за другие нации выходить. И мы Амнат домой забрали.
— Жалеете теперь, наверное.
— Нет. Не жалею.
Списать смертниц
Нетрудно понять, почему помощь родственников в опознании отвергается сыщиками. Поставим себя на их место. Вот они обнаружили в списках пассажиров две чеченские фамилии. Несложная проверка показала, что женщины, летевшие в разных самолетах, — близкие подруги, а эксперты обнаружили на обломках следы взрывчатки. Преступление раскрыто. Преступники установлены. И тут звонит какой-то чечен из Саратова и предлагает свои уже излишние услуги в опознании, пытается усложнить работу, которая так хорошо пошла. А вдруг выяснится, что в самолете были не Нагаева и не Джебирханова? Значит, надо объявлять девушек в розыск. А еще искать тех, кто мог воспользоваться их паспортами. И вместо одного раскрытого дела образуется два нераскрытых.
Почему сыщики поспешили еще до окончания всех экспертиз назвать имя шахидки, взорвавшейся у станции метро “Рижская”, тоже понятно. Любой теракт в городе — это их провал. Надо хоть как-то оправдаться. Мгновенное установление преступницы отчасти служит таким оправданием. И не беда, если потом выяснится, что ошиблись. Это будет позже, в рабочем порядке и нагоняя от начальства не повлечет.
Теперь постараемся понять, зачем Марьям Табурову и Розу Нагаеву записали в бесланские смертницы. Напомню, что у нас нет никаких документальных подтверждений того, что в Беслане были именно эти женщины, кроме пока голословного заявления заместителя генерального прокурора Николая Шепеля. А почему заявление столь высокопоставленного лица вызывает сомнения? В первую очередь потому, что оно было сделано слишком поздно. После теракта прошло почти восемь месяцев. Как мы теперь знаем, образцы генетического материала Табуровой и Нагаевой были получены экспертами еще в сентябре. И экспертиза эта должна была быть исполнена тотчас, потому что тогда, в сентябре 2004 года, нужно было срочно установить местонахождение этих двух девушек. Две шахидки, выехавшие на операцию и бесследно пропавшие, представляли реальную угрозу обществу. Если сыщики сразу не догадались сравнить ДНК родственников пропавших девушек с ДНК бесланских смертниц — это говорит об их непрофессионализме. Если такая важная экспертиза затянулась на несколько месяцев — это явная халатность. Если же личности преступниц установили, но решили об этом не объявлять, — это неуважение к своим гражданам, все эти месяцы живущим в страхе перед новыми терактами, которые в любой момент могут совершить непонятно где скрывающиеся Табурова и Нагаева.
Но зачем спецслужбам скрывать свои успехи? Зачем, установив личности бесланских смертниц еще в сентябре, молчать об этом восемь месяцев? И тут мы вправе предположить, что ни Табуровой ни Нагаевой в Беслане не было, и акты экспертизы, подтверждающие их присутствие в школе, если таковые имеются, могут быть сфальсифицированы. А для чего нужна такая фальсификация? Зачем Табурову и Нагаеву за уши притягивать к Беслану? Да потому, что подделать бумажку гораздо проще, чем найти человека. Табурова и Нагаева торчали как бельмо. Вся Россия знала, что где-то в толпе бродят еще две смертницы. Их надо было списать, снять, так сказать, с баланса ФСБ, чтобы они не нервировали ни общественность, ни начальство.
И эта версия объясняет восьмимесячное молчание властей. В сентябре 2004-го, зная, что еще как минимум две смертницы находятся на свободе, спецслужбы ждали новых взрывов. И именно поэтому не спешили записывать Табурову и Нагаеву в бесланские шахидки. Вот представьте: объявляют в сентябре, что они взорвались в Беслане. А в октябре этих двух женщин арестовывают где-нибудь в Саратове. Скандал. Но если Табурова и Нагаева больше чем за полгода нигде не появились, значит, их уже нет в живых. А на мертвых можно повесить что угодно. Объявление о том, что Табурова и Нагаева погибли в Беслане, улучшило отчетность и успокоило население.
Тут надо вспомнить, что о Розе Нагаевой и Марьям Табуровой широкая общественность узнала чисто случайно. Я знаю, что говорю, потому как сам все это и устроил. В августе прошлого года я находился в командировке в Грозном. После взрывов двух самолетов мне велели хоть что-то узнать о подозреваемых — Амнат Нагаевой и С.Джебирхановой (тогда даже не было известно, что женщину зовут Сацита). Мой друг и коллега Юра Спирин, находящийся в Москве, каким-то образом раздобыл номер мобильного телефона женщины — главы села Тевзана. От нее я узнал, что мать Амнат Нагаевой вызвали на допрос в Грозный в оперативно-розыскное бюро (ОРБ). Я подъехал к воротам ОРБ ранним утром и стал ждать Таос Нагаеву. Она приехала на допрос с сыном и категорически отказалась со мной разговаривать. Мне ничего не оставалось, как ждать на улице окончания допроса. Я ждал ровно пять минут. Оказалось, что начальник, который вызвал Таос, уехал в штаб группировки на совещание по поводу предстоящих президентских выборов. Таос вышла из ОРБ обиженная. Она проделала долгий путь, потратилась на билеты, а ее, оказывается, никто в Грозном не ждет, кроме одного журналиста. Женщина согласилась на интервью и только в самом конце нашей беседы случайно проговорилась, что Амнат и Сацита уехали из Грозного не вдвоем, а вчетвером. Я почти силой отвез ее на грозненский рынок, и там ее сын Иса выяснил для меня адреса Сациты Джебирхановой и никому тогда еще не известной Марьям Табуровой. Постороннему русскому на чеченском рынке самому не добыть такой информации. В тот же день я поехал в Майртуп, выпросил у Табуровых фотографию Марьям, поговорил с родственниками и уже к вечеру отдиктовал в Москву сенсационный материал. Теперь, анализируя те события, можно утверждать, что спецслужбы не собирались информировать широкую общественность о еще двух потенциальных шахидках. ФСБ и ОРБ узнали о том, что их не две, а четыре, как минимум на сутки раньше меня. Они располагали фотографиями смертниц, но в лучшем случае распространили их только среди некоторых сотрудников. На заборах и столбах эти портреты не висели, по телевидению их тоже не показали. Более того, после моей публикации на розыскных щитах на вокзалах и в аэропортах были развешаны не те качественные фотографии Розы Нагаевой и Марьям Табуровой, которыми располагали оперативники, а отксерокопированные прямо из газеты карточки из моей статьи. А теперь представим, что следователь из ОРБ не разъезжал бы по политическим совещаниям, а находился на месте. Он наверняка попросил бы Таос Нагаеву “в интересах следствия” и ее дочерей ничего не говорить журналистам. А без ее помощи я бы точно никого не нашел. До этого я двое суток искал хоть какую-то информацию о шахидках из “Домодедово”, и все безрезультатно. Тут еще надо понимать, что и Тевзана, где живет Таос Нагаева, и Майртуп, где проживают Табуровы, — села достаточно глухие. Ездить туда и далеко, и небезопасно. Случайных журналистов там не бывает, так что вряд ли бы кто что-либо узнал.
Итак, Роза Нагаева и Марьям Табурова стали случайно широко известны. И своим присутствием в информационном пространстве очень раздражали спецслужбы. Теперь освещение в прессе любого теракта, связанного со смертницами, начиналось с ехидной журналистской фразы: “А мы же вас предупреждали, что на свободе ходят еще две шахидки...”. Надо было как-то вырывать этих девиц из информационного поля. И 25 апреля 2005 года это было сделано. Замгенпрокурора Николай Шепель объявил, что Нагаева и Табурова погибли в Беслане. Восьмимесячный кошмар спецслужб наконец-то закончился.
Как они погибли
Но кем бы ни были бесланские смертницы, они достойны снисхождения. Все говорит о том, что эти две неизвестные женщины, уже находясь в школе, ценою собственной жизни отказались от насилия над детьми. И свидетели, и официальные лица не раз говорили, что между главарем террористов Хучбаровым и шахидками возник какой-то конфликт, в результате которого то ли Хучбаров взорвал женщин, то ли они сами себя уничтожили. И тут надо сказать о принципиальной разнице между террористами-мужчинами и террористками-смертницами. Осенью 2002 года сразу после “Норд-Оста” я разговаривал на эту тему с Бувади Дахиевым — одной из самых светлых голов в нынешней Чечне, обществоведом по образованию, философом по склонности, капитаном милиции по званию, начальником штаба чеченского ОМОНа, кавалером ордена Мужества.
— Я, как только узнал про “Норд-Ост”, сразу сказал ребятам: если там кто-то и пойдет до конца, то только девчонки, — говорил мне Бувади. — Женщины воюют не так, как мужчины. Мужик может идти на авось — повезет, стану героем, разбогатею. А женщины идут на смерть. Мужики не хотят умирать — если бы они этого хотели, у них была уже масса возможностей. Сколько лет на всех блокпостах их раком ставили, били, унижали, они все это терпели. И в “Норд-Осте” хотели прославиться и выйти живыми. А смертницы бескорыстны и идут на это добровольно. Я не знаю ни одной смертницы, которая пошла бы на теракт из-под палки. Такие просто профнепригодны и могут сорвать операцию в любую минуту. Обманутые — да, раздавленные, обколотые. Но все они идут на смерть добровольно и желают такой смерти.
Бувади прав: у смертницы в банде особый статус. По сути, начальства над ней нет, кроме ее вымороченного бога. И кто ей, уже ступившей одной ногой в могилу, может приказать поступать против воли? Вот собрались одинокие барышни в рай, а увидев согнанных в спортзал детей, усомнились. И сказали, например, своему Хучбарову: “Втравил ты нас, Полковник, в блудняк. После такого джихада в рай-то, пожалуй, и не примут. Ты, Руслан, как знаешь, а мы на это дело не подписываемся”. Так оно было или не так, но в результате эти девушки никого, кроме себя, не убили. Нормальные оказались девчонки.
— Женщины были с нами в спортзале только один день, — рассказывала мне бесланская заложница, двенадцатилетняя Дзера Дзестелова. — За все время они не сказали ни слова. Судя по их движениям, фигурам, лет по 25 этим женщинам, не больше. Они выводили девочек в туалет. Потом ушли, а ночью в маленьком здании для младших классов, которое находится во дворе школы, раздался взрыв. Такой сильный, что тех, кто сидел у двери, даже откинуло взрывной волной.
Таос Нагаева измучилась за этот год. И, кажется, уже готова, вслед за прокурором Шепелем, поверить, что ее болезненная дочка Роза действительно была в Беслане.
— Ну допустим, ее туда привезли, — говорит Таос. — И не говорили, куда везут. А там, в школе, она увидела этих детей. И тогда она себя взорвала. Потому что она бы никогда не сделала детям ничего плохого. Что я, свою Розу не знаю…
