Кто откажется попасть в рай? Правда, прежде чем когда-нибудь оказаться в нем, неминуемо придется пройти через промежуточную, так сказать, ступеньку между светом — тем и этим. Называется ступенька моргом. Мертвым там уже все равно, а вот для живого человека, заглянувшего сюда, это место покажется земным адом. Корреспондент “МК”, отбросив предрассудки, навестил ряд подмосковных моргов, давно превратившихся в преисподнюю как для мертвых, так и для живых — работающих здесь врачей-судмедэкспертов.
Вопрос “Как проехать к моргу?” наглядно демонстрировал “раздвоение личности” у случайных прохожих. Одни испуганно отшатывались и махали куда-то в сторону, вторые начинали соболезновать и в мельчайших подробностях описывали дорогу. Так было и в поселке Тучково. Уже отыскав местную райбольницу, я полчаса плутала по ее территории, пока нашла здание морга. Неказистое одноэтажное строение притулилось на краю оврага, в который, похоже, оно медленно, но верно сползает.
Больше всего “поползновений” морга боится не больничное начальство, а... хозяин расположенного в овраге коттеджа. Он поставил глухую бетонную стену на случай, если постройка со всем своим безжизненным содержимым обрушится вниз. Похоже, что это единственный человек, которому есть дело до тучковского морга.
Через распахнутую настежь дверь, заменяющую вентиляцию, в нос ударил тошнотворный сладковатый запах. Значит, я по адресу. Судмедэксперт Юрий Усолкин моему визиту не очень рад: “Ну что изменится? Сколько лет работаю, воз и ныне там”. Он обводит рукой кабинет — кроме него в каморке сидят еще два специалиста. Потолок весь в подтеках, штукатурка свисает хлопьями. Под ногами зияет дырками драный линолеум. На обшарпанной двери болтается потертая табличка “Судмедэксперты”.
— Крыша течет — полбеды, — и не думает менять строгий тон Усолкин. — Мы забыли, что такое горячая вода, про душ для сотрудников вообще молчу.
На наших глазах, из служебного зала выходит санитар: клеенчатый фартук и резиновые перчатки измазаны кровью и еще какой-то склизкой мерзостью. Не обращая на нас внимания, парень направляется в уборную — мыться. За Юрием Вениаминовичем по узкому коридору следую в прощальный зал. Видок у “зала” еще тот! Не думалось, что так провожают в последний путь... В углу сгрудились каталки с синюшными трупами. Живыми они, пожалуй, умерли бы от ужаса, узнав, что им придется оказаться в таком гиблом месте.
— А у вас холодильники есть? — спрашиваю робко, попутно чувствуя, как все начинает плыть перед глазами.
— Морозильники только на 6 трупов рассчитаны, — Усолкин смотрит с усмешкой. — Но мы в них и по 15 кладем. Бальзамируем, чтобы подольше хранились. А куда нам их девать? Открыли у нас недавно новое Троекуровское кладбище. Но оно невостребованных не берет... В свое время судмедэкспертизу переселили в Тучково якобы временно. Главврач центральной рузской больницы клятвенно заверял, что сразу после ремонта морга ее пустят обратно. Но увы. Так и везут в старый поселковый морг трупы со всего района. За год через руки судмедэкспертов проходит до 500 “пациентов”. С каждым годом их становится все больше. Дачники, гастарбайтеры — все здесь.
Нанесли как-то сюда визит представители здравотдела из района. Походили, головами покрутили. Упрекнули врачей, почему дверь не моете (!). Так чего ее мыть, если тронешь — она и развалится?! В конце концов, составили смету ремонтных работ и... выпали в осадок. Говорят, нам дешевле новый морг построить. На разговорах дело и заглохло...
* * *
Звенигородский морг мы сначала как таковой и не признали. Самый настоящий барак — перекошенные двери, слепые оконца, бурые стены. Если верить указателю, к судмедэкспертам можно попасть только с тыла, преодолев нагромождение труб. Но заведующего местным отделением бюро судмедэкспертизы Александра Кичанова удалось найти на другом конце здания. Предварительно уткнувшись в чьи-то ноги — дорогу преградила каталка. На ней лежал накрытый простыней труп, на лице которого, с желто-синеватым оттенком, застыло умиротворенное выражение. За ним виднелся ряд таких же близнецов-братьев, только уже без белых одежд. Передвигать каталку, дабы проникнуть в помещение, я не рискнула. Но вывод для себя сделала: с площадями здесь тяжко, раз трупы прямо при входе стоят.
Как выяснилось, не только с площадями. На мои долгие и продолжительные призывы Александр Николаевич вышел с галстуком в руках. В его выражении лица в отличие от естественного барьера у порога сквозила безмерная усталость и озабоченность. Узнав о цели визита, он извинился. Сказал, что нет времени даже разговаривать.
— Санитара нет, а умершего надо одевать — родные приехали с гробом, — развел врач руками с галстуком... для мертвеца.
Я не настаиваю — и так все понятно.
* * *
А вот Можайскому моргу повезло больше. Местная администрация после собственных попыток откликнуться на многочисленные ходатайства врачей откопала ему спонсора — ритуальную контору. Когда смета на ремонт зашкалила за 1,5 млн. рублей, отцы города поняли, что не потянут. Даже несчастные 100 тыс., заложенные в бюджете на “мертвых”, ушли на живых — срочно потребовался ремонт крыши в детском саду. Как говорится, се ля ви — такова жизнь.
По коридору из одной комнаты в другую перебегают люди: “Ну что, течет?” — “Ржавая пошла”. В тот день можайских судмедэкспертов больше всего волновал один вопрос — будет ли холодная вода. О горячей здесь уже и не мечтают. Если очень надо — сливают из батарей. Пока жду заведующего, напротив усаживается санитар. Осторожно интересуюсь условиями работы, зарплатой. “Платят 1800, но я пенсионер, мне грех жаловаться, — ответствует случайный собеседник. — Условия сами видите: грош нам, живым, цена, если мы так заботимся о покойниках”.
— Да нам сетовать не на кого, — говорит Владимир Ходаковский. — У администрации денег нет, известное дело. Со спонсоров не потребуешь. Захотели — дали денег, не захотели — их воля. Ритуальная контора сделала нам мимолетный ремонт.
Что-то наподобие ремонта в можайском морге действительно промелькнуло. Из его следов только беленый потолок и положенная прямо поверх огромных трещин краска на стенах. Особенно умиляют кричаще-красные искусственные розы, пришпиленные чьей-то заботливой рукой к стене цвета детской неожиданности. Рядом с ней пара широких скамей, застеленных зелеными байковыми одеялами. Вот и все. Черные бетонные полы, отвалившаяся плитка, прохудившаяся батарея отопления — до этого руки не дошли. Или намерения изменились. История повторяется. Директор ритуальной конторы Виталий Акулиничев тоже утверждает, что ему легче новый морг построить, чем делать капремонт в этом, построенном аж в 60-х. А врачи, что они могут? И работать невмоготу, и закрыться нельзя. По 530 трупов в год принимает можайский морг. “Бросить это — все равно что помойку не убирать”, — говорят судмедэксперты. Общая беда сближает, гласит народная мудрость. Практически во всех подмосковных моргах бюро судмедэкспертизы минздрава МО лишь арендует метры моргов, принадлежащих районным больницам. Но у тех самих обстановка не блещет, и патологоанатомы с судмедэкспертами разделяют только сферу деятельности. Одни по необходимости вскрывают беспроблемные трупы — людей, умерших на больничных койках. Вторые выясняют причину смерти у всех остальных — убитых, скончавшихся при невыясненных обстоятельствах и т.д. Площадей не хватает ни тем, ни другим.
* * *
То ли дело в ногинском морге. Двухэтажное кирпичное здание возвели при районной больнице в конце 90-х. Места — хоть отбавляй. Светло, чисто и даже уютно: цветы, занавески, свежие обои, новый линолеум. Горячая, холодная вода, душ — без проблем. Персональные кабинеты чуть ли не у каждого санитара. Право слово — и моргом не назовешь!
Патологоанатом Валерий Яковлевич охотно делится тонкостями работы: — Это раньше на вскрытие направляли всех умерших в больнице. Сейчас — только если врач решит. Около 500 трупов каждый год через нас проходит. Помимо этого мы храним здесь весь биопсийный и гистологический материал. Вскрываешь иногда труп, смотришь — ба, желудка нет. Мы сразу проверяем, ага — оперировался в нашей больнице три года назад, срезы тканей лежат в архиве. Находим у него махровый рак. Тогда все ясно. Так вообще заведено. Хирурги в операционной навырезают за день маток, грыжевых мешков, других органов — все к нам несут. Недавно был у нас мужчина молодой, так ему 18 раз кишечник вырезали. И каждый раз нам приносили на исследование.
Напоследок любопытствую у заведующей больничным моргом Любови Ивановны Стыркиной, кто помогает содержать заведение в идеальном порядке. “Ногинская администрация не забывает”, — получаю ответ.
Спускаемся к судмедэкспертам на первый этаж. С такой резкой сменой декораций сталкивались разве что Данте с Вергилием, когда нисходили в ад. Тусклое освещение, худые рамы, убогая мебель, неприятный запах и трупы, трупы. Знакомая картина... Судмедэксперты радушно приглашают нас отобедать с ними. Заходим в кабинет. На 10 квадратных метрах все в одном флаконе: рабочие места трех врачей (судя по стоящим на столах микроскопам, еще и лаборатория), место непродолжительного отдыха и столовая... Утро у судмедэкспертов выдалось нелегким. Ирина Басова вскрывала 92-летнюю старушку. Женщина скоропостижно скончалась на даче. Приехали родственники, стали просить не вскрывать — чего, мол, глумиться над покойницей. Но инструкция железная — судмедэксперт обязан установить причину смерти, если она произошла на дому или на даче. Вскрытие, кстати, показало, что пенсионерка скончалась от удавления...
Заведующему Ногинским бюро судмедэкспертизы Сергею Раснюку пришлось потратить первую половину дня на мертвую бомжиху, которую милиция привезла из заброшенного дома. Но это все, что называется, проза трудовых будней.
— В отличие от больничного морга, нас финансируют не из районного бюджета, — говорит Раснюк. — Насколько “хорошо”, сами видите. На 130 квадратных метрах (почти трехкомнатная квартира) с 1500 (!) трупами в год приходится работать 5 экспертам, 3 лаборантам и 3 санитарам. Мы вторые после Люберец по объему работы.
С полезными метрами у судмедэкспертов действительно аховая ситуация. Их не хватает просто катастрофически. Холодильная камера и вентиляция абсолютно не рассчитаны на большой поток тел. Дошло до того, что весь коллектив экспертизы переболел туберкулезом. Каждый третий труп — источник заразы, условия такие, что даже стены ею пропитались. Стойким оловянным солдатиком остался только заведующий — богатырское телосложение и здоровье помогли.
Господи, как умирать-то не хочется после всего увиденного!
