Большой открывает сезон. Поднимаюсь в кабинет к директору Иксанову, он (шагая навстречу):
— Слушай, тут Ростропович заглянул. Он нам не помешает? Мы как раз обсуждали состав солистов в его новой постановке “Войны и мира”.
Неожиданная встреча с человеком, молчавшим семь лет: никаких контактов с российской прессой, и причины тому, к сожалению, хорошо известны…
— Ну, Мстислав Леопольдович, без пары вопросов не обойтись!
— Вы знаете, я не даю интервью, но... столь случайная встреча... пожалуй.
Маэстро болеет Прокофьевым
— Сейчас вы ставите “Войну и мир”?
— Да, это мое возвращение в Большой театр. Я очень хорошо знал Прокофьева, потому что последние четыре года его жизни каждое лето жил у него на даче. Когда мы с ним гуляли, он все время говорил: “Слава, я не хочу умереть, пока не посмотрю последнюю редакцию “Войны и мира”. Я в сто тысяч раз глупее Прокофьева, но даже у глупого бывают мысли полезные, правда? Вот я и подумал, что было бы прекрасно, чтобы Кутузов в финальной сцене выезжал бы не в театр, а... на Красную площадь, и вся наша банда (оркестр) в военной форме играла бы марш! Человеком, сделавшим оркестровку, оказался мой друг Шостакович.
— Да и с исполнением оперы не все гладко было?
— Ее вообще решили отменить. Потому что это был 70-й год… Солженицын уже жил у меня. И вот Фурцева, министр культуры, которую я очень любил (и до сих пор отношусь с большим уважением к ее отношению к музыке и к музыкантам), вызвала к себе: “Слава, вы знаете, вам не хватает репетиций. Поэтому лучше отменить спектакль”. Я ответил: “Мне хватит этих репетиций, я хочу это сделать”. И в день премьеры поехал на Новодевичье. Встал на колени перед могилой Прокофьева, сказал: “Сергей Сергеевич, помогите мне сегодня”.
— А как получилось, что “Война и мир” вернулась в Большой?
— Галина Павловна Вишневская, которая заведует своей оперной студией, меня попросила: “Мои лучшие певцы будут давать концерт во Франкфурте. Я тебя прошу продирижировать оперными отрывками”. Ну как отказать Вишневской? И она выбрала две сцены из Прокофьева: “В саду” и “Смерть Андрея Болконского”. Как я плакал во время репетиций! Как во мне все перевернулось! И тогда вот этому типу (показывает на Иксанова) я написал письмо, что хотел бы в Большом театре еще раз сделать “Войну и мир”. Боялся. Но через некоторое время он меня вызвал, и мы подружились… Большой театр пошел на все, чтобы мне помочь. Много сюрпризов вас ждет. Будут очень известные певцы, например, Майсурадзе… Но будут и молодые исполнители. Кстати, когда после возвращения я ставил здесь “Хованщину”, мне заплатили неплохой гонорар. (К Иксанову.) А за “Войну и мир” дашь?
Деньги за “Хованщину” я не взял. Но организовал из этих средств Фонд помощи пенсионерам оркестра Большого театра. Вот и сейчас попробую выжать из моего друга побольше денег и, конечно, ни копейки не возьму. Все пойдет на ветеранов оркестра… Кроме того, я приму участие в фестивале памяти Шостаковича. Он сейчас, безусловно, самый популярный композитор XX века. Французы его считают Бетховеном наших дней…
— А почему вы сами не стали композитором?
— Вообще-то, у меня есть два фортепианных концерта с оркестром… Они никем и никогда не исполнялись, я их сам играл. Не такие уж плохие, честно говоря. Шостакович — мой педагог по композиции — настаивал, чтобы я продолжал. Он звонил даже моей матери, говорил, что “Слава должен непременно бросить виолончель!”… Но вот однажды была репетиция его Восьмой симфонии, и на меня это произвело такое гигантское впечатление, что я сам бросился тут же сочинять симфонию. Начал. И вот месяца через три-четыре посмотрел, что из этого вышло. Было что-то похожее на Шостаковича, но много хуже, это я сразу понял. И я уяснил, что есть категория исполнителей, а есть категория создателей. Создатели имеют свой точный вкус. И не распыляются своей любовью на всех сразу. А я… когда исполняю Дворжака, считаю, что гениальней его нет. А потом сажусь за Шостаковича и думаю: “Вот она, музыкальная истина!” А Малер? Мы еще в консерваторском классе играли его симфонии в четыре руки. Но однажды до Прокофьева дошли слухи, что мы увлекаемся Малером. Прихожу к нему домой, а он с порога: “Слава, а что это среди молодых композиторов появилась какая-то странная эпидемия?” Думаю: “Гриппом, что ль, кто заболел?” Спрашиваю: “Какая?” А он: “МАЛЕРИЯ!” Вот так. Но… зато как исполнитель-виолончелист я за всю жизнь исполнил первым 223 произведения. Вот 223-е произведение от Пендерецкого — в мае в Вене играли. И оно стало последним из “современных”. Пусть вступают следующие поколения!
Иксанов ответит за реконструкцию
— Начинали с миллиарда долларов на реконструкцию. На какой сумме сошлись в конечном варианте?
— Еще идут дополнительные экспертизы, и говорить о деньгах рано. Согласно последнему, за пять лет девятому по счету проекту реконструкции, только на основную сцену рассчитали 20,5 миллиарда рублей (а если вспомнить о мастерских и складских комплексах, сумма повышается до 25...). Но столько денег никто не даст. Вот мы и должны были решить, что перенести на более позднее сроки, то есть за 2008 год.
— Что осталось неприкосновенным?
— Укрепление фундаментов. Плюс — реставрация внутреннего убранство зала: позолота, плафон, балконы, вход и белого фойе.
— Что перенесли на поздние сроки?
— Пока повременим с акустической раковиной для симфонических концертов, с накладным кругом на сцене, с подземным камерным залом (место в бетоне будет отведено, но без оборудования). Все парковки под землей лягут на плечи городского бюджета. А вообще из пяти подземных этажей будет освоено только два. И еще пока отказались от органа. Его предполагалось повесить сбоку у кулис — никто бы и не видел. Это был бы спецорган, обслуживающий оперные спектакли...
Окончательное утверждение смет ждем к октябрю. Дальше тянуть нельзя: пора формировать госбюджет на 2006—2008 гг. Наш подрядчик и так в неловком положении: делать делает, а не знает, будет ли оплачен масштаб работ.
— Какие изменения последуют в репертуарной политике, ведь потери неизбежны?
— Потерь не будет. Конечно, не все масштабные спектакли можно адаптировать под Новую сцену, поэтому большие полотна вроде “Годунова” или “Онегина” пойдут в Кремлевском дворце. И мы не планируем все 6000 билетов продавать, это бессмысленно. Ожидается постановка 5-ти многоактных вещей. Еще поставим два одноактных балета, которые посвятим юбилею Майи Михайловны Плисецкой, — это “Кармен-сюита” и “Игра в карты” Стравинского, который поставил Ратманский. Напомню, что 20 августа 2006 года Плисецкой исполнится 80 лет, тогда же состоится гала-концерт в Кремлевском дворце.
