Мы встречались с Юрием Шмильевичем накануне его 60-летия. Наша беседа состоялась за несколько дней до юбилейной даты. Она длилась долго, и многое не вошло в материал, хотя ему и была отведена целая газетная страница. Кто бы мог подумать, что неопубликованные фрагменты интервью окажутся востребованы так скоро и при столь трагических обстоятельствах…
Айзеншпис опоздал на час, все это время не уставая звонить и успокаивать меня: “Не волнуйтесь, я вот-вот подъеду, обязательно дождитесь”. Позже он дико извинялся, оправдывался, что не получил вовремя багаж, что, как назло, на Ленинградке образовались огромные автомобильные пробки, да и всех музыкантов никак не удавалось собрать.
А я в ожидании собеседника общалась с сотрудниками его офиса — молодыми стильными ребятами.
— Ой, не завидуем мы вам, кажется, Юрий Шмильевич не в духе, — предупреждали меня юноши. — Когда у него такое настроение, лучше ему под руку и не попадаться.
— Какие темы у вас под запретом? — поинтересовалась я.
— Все, что касается его сегодняшней личной жизни. Даже не пробуйте задавать ему такой вопрос. Он сочтет его провокационным и, скорее всего, выставит вас за дверь. Зато он с удовольствием вспоминает свое прошлое: как заработал первые деньги, как загремел в кутузку, не стесняется беседовать о годах, проведенных за решеткой. Кстати, пойдемте перекурим к лифту. А то наш Айзеншпис не переносит сигаретный дым.
Лестничная клетка поразила своей чистотой. На полу — аккуратно выложенные плиты, свежевыкрашенные стены пастельных тонов, новенький блестящий лифт, перед входной дверью за столом — охранник, увешанный телефонами и рацией.
— Это все Айзеншпис на собственные деньги сделал. Для него очень важен комфорт, даже за пределами собственной квартиры. Жильцы дома до сих пор не могут нарадоваться на такого соседа, — хвастается молодой человек. — Юрий Шмильевич скупил здесь несколько квартир. На первом этаже построил студию, на втором — личные апартаменты.
* * *
Сначала в комнату ворвалась толпа музыкантов с инструментами. Айзеншпис незаметно проследовал в свой кабинет. В тот день Юрий Шмильевич выглядел неважно. В маленьком, исхудавшем, осунувшемся человеке с шаркающей походкой трудно было узнать столпа российского шоу-бизнеса.
— Сейчас немного отдышусь — и начнем работать. Только не мучайте меня сильно: нелегко мне стали даваться перелеты, тусовки... — вздохнул он. — Вот мы сейчас на одном музыкальном фестивале провели больше недели. В былые времена я бы зажигал там круглые сутки. А сейчас уже в одиннадцать ночи спать ложился. А в это время самое гуляние только начиналось. Видимо, стар я стал для подобных мероприятий. Уже не вписываюсь в молодежный формат.
— Может, пора уходить на пенсию?
— Я боюсь уходить на пенсию. Боюсь, что обо мне забудут. И получится, что все эти годы адского труда — коту под хвост? Да к тому же я привык жить на широкую ногу. Многие говорят, что я уже обеспечил себе безбедную старость, но мне этих денег кажется мало...
Пока мы разговаривали, домработница Юрия Шмильевича принесла ему тарелку наваристого борща и пшенную кашу.
— Вот это мой рацион, — улыбнулся Айзеншпис. — Я уже давно на строгой диете сижу. Утром — кашки, в обед — непременно суп и второе, на ужин — кефир. Сладкое мне нельзя. Курить бросил еще в тюрьме, вкус спиртного забыл много лет назад. Хотя на закрытии последнего фестиваля все-таки пришлось пригубить коньячку. Ведь я уже перенес два инфаркта, после чего получил инвалидность.
— А если бы после выхода из тюрьмы вы не занялись продюсерской деятельностью, кем бы вы стали?
— Можешь не сомневаться — я бы в любом случае стал продюсером. Чего бы мне это не стоило. Я всегда добивался поставленных целей, в любых условиях.
— Однажды вы сказали: “Мне всегда везло с друзьями”. Неужели вас никогда не предавали?
— Жизнь — это борьба. У меня были моменты, когда я оставался наедине с этой борьбой. И меня не раз выручали друзья. По большому счету, если не считать каких-то мелких измен, мне везло на верных друзей.
— Вы сами умеете дружить?
— Я? (Пауза.) Может быть, это наивно, но я ценю дружбу превыше всего. За дружбу готов отдать многое.
— В школе вы учились со многими известными спортсменами. Вы поддерживаете отношения с кем-то из них?
— Нет. Мир настолько богат и безграничен, что те люди, с которыми я был знаком в юности, сегодня находятся далеко от меня. Многие подумают, что я их забыл, но это не соответствует действительности. Просто так распорядилась жизнь. Ведь так же и в природе. Птицы свили гнездо, вырастили птенцов, а потом эти птенчики вспорхнули и улетели. И где они сейчас? Вряд ли они помнят своих родителей. Я не хочу сказать, что я не помню своих родителей, не помню своих друзей... У меня довольно часто бывают приступы ностальгии, в этот момент я вспоминаю тех, с кем я когда-то был близок.
— А не случалось, чтобы кто-то из бывших знакомых позвонил и сказал: “Юра, помоги”...
— Бывает. Все бывает. И помогаем. И отказываем. Мне кажется, что я должен не только помогать, но и уметь отказывать. Верно? Я же не обязан помогать всему миру?..
— Семнадцать лет вы провели в тюрьме. С кем-то из сокамерников сохранили отношения?
— Запомните: осужденный — это не подлец. Осужденный — не плохой человек. Как показал мой богатый жизненный опыт, в тюрьме встречается гораздо больше благородных людей, чем в обычной жизни. А вообще люди везде одинаковые — в тюрьме, на воле, в космосе, на том свете.
— Но ведь вместе с вами камеру делили и убийцы?
— Убийца — не значит подонок. Конечно, всякое насилие над человеком — это ужасно. Но среди моих знакомых, совершивших жестокие преступления, попадались необыкновенно душевные люди. Со многими из них я общался какое-то время, с некоторыми даже дружил.
— Вас часто ругают в прессе. Как вы относитесь к подобным нападкам?
— Раньше переживал. А сейчас уже спокойно переношу. Но не подумайте, что я стал более равнодушным и циничным, просто притерся. Ко всему в жизни привыкаешь. Даже к плохому.
— Вы боитесь старости?
— Нет.
— Что вам не хватает в жизни?
— Я даже не знаю... По-моему, всего хватает. Хотя в последнее время меня все чаще накрывает депрессия. Особенно по утрам. Бывает, проснусь, а на душе так хреново. Но пока еще мне удается находить в себе силы и выводить себя из этого состояния.
Я выключила диктофон. Поблагодарила Юрия Айзеншписа за приятную беседу. Попрощалась.
— Кстати, а вы еще не успели просмотреть мою книгу? — вспомнил собеседник и указал на талмуд “Зажигающий звезды. Записки пионера шоу-бизнеса”.
— Некоторые моменты я успела прочитать, пока ждала вас, забавно, — кивнула я головой. — Сколько же времени ушло на написание этого произведения?
— Немного. Месяц-два, не больше... У меня ведь совсем нет времени заниматься мемуарами. Просто захотелось к 60-летию сделать себе подарок.
— Выходит, эта книга — жизненный итог?
— Нет, что вы. Туда много чего не вошло. Я обязательно ее переиздам, но уже сделаю более расширенный вариант. Да и какие наши годы. У меня еще впереди столько грандиозных проектов...
Диагноз
Как стало известно “МK”, причиной смерти Юрия Айзеншписа стал целый ряд сильнейших заболеваний. Но первопричиной оказался цирроз печени на фоне гепатита Б и С, который скорее всего и вызвал желудочно-кишечное кровотечение, с которым Юрий и поступил по “скорой помощи” в московскую ГКБ №20. Врачи клиники сделали все возможное, чтобы продлить жизнь неизлечимо больному шоумену. Сильнейший приступ повлек за собой инфаркт миокарда. Родные и близкие Юрия знали о его заболевании и потому не стали настаивать на вскрытии.
О том, что Юрий неизлечимо болен, стало известно незадолго до трагедии, когда он 23 августа был госпитализирован в столичный кардиоцентр им. Бакулева. Высококлассные специалисты провели диагностику всего организма знаменитого пациента и вынесли неутешительный вердикт. У Юрия обнаружили ишемическую болезнь сердца, критический стеноз аортального клапана, цирроз печени, портальную гипертензию и варикозное расширение вен пищевода 3-й степени. Две недели врачи клиники боролись за жизнь Юрия. Им удалось лишь на некоторое время приостановить неизбежное. Из клиники он выписался 6 сентября, а 20–го попал в городскую больницу №20, где и скончался.
