В минувшую пятницу посол России в Бельгии вручил ряд наград и свидетельства о российском гражданстве. Среди получивших — прямой потомок Александра Пушкина — его тезка Александр Пушкин. В гостях у прапраправнука Александра Сергеевича в Брюсселе побывал обозреватель “МК”.
Уккль — весьма буржуазный район Брюсселя — похож на лесистую окраину, хотя находится в 15 минутах езды от исторического центра города. Здесь на авеню де Фре, где российское посольство почти напротив русской церкви, в трехэтажном доме и живет прапраправнук солнца русской поэзии — Александр Александрович. На пороге квартиры меня встречают Маша и Люба. Маша — жена Пушкина. Люба — черный спаниель с палевыми подпалинами десяти лет от роду. Люба от радости вертится между ног и не дает пройти.
“А ля пляс”, — это Любе. “Проходите, пожялюста”, — это уже мне, говорит 63-летний господин Пушкин. Он плотен, невысок, имеет копну седых волос, похоже, что только недавно начавшую редеть. Прохожу. Квартира, особенно на фоне апартаментов других русских в Брюсселе, более чем скромная. Небольшая гостиная, из которой две двери ведут в маленькие комнатки. Со стены в упор на меня смотрит сам Пушкин, точнее, его великолепная литография.
— Это Фаберже отцу подарил, — говорит Александр Александрович. — Серж Лефарь устраивал в Париже большую выставку к 100-летию смерти Пушкина. Видите надпись: “Многоуважаемому Александру Николаевичу Пушкину. В память юбилея его великого деда. От Евгения Казимировича Фаберже”.
Наконец рассматриваем генеалогическое древо Пушкиных. Хозяин квартиры ведет свою родословную по линии сына Пушкина — Александра, у которого, как известно, было 13 детей. Один из них — Николай, 1855 года рождения, после революции с семьей уехал в Турцию, в Константинополь. У него было двое детей — дочь Наталья и сын Александр, у которого в 1942 году родился мальчик — его назвали тоже Александром. Александр Александрович Пушкин сидит передо мной и рассказывает с довольно сильным акцентом:
— Дед с папой прожили в Турции два года, но так как не смогли приспособиться, дедушка написал в Бельгию кардиналу Мерсье: “Мы хотим приехать в Бельгию, если это возможно”.
— А почему именно в Бельгию, а не во Францию, куда устремилось большинство русских эмигрантов?
— Кардинал много помогал русским и ответил моему деду: мол, приезжайте.
Надо заметить, что кардинал Мерсье — весьма почитаемая фигура среди русской диаспоры: он очень многим помог, и поэтому у его памятника всегда цветы от русских.
— Отцу было 13 лет, когда он оказался в Брюсселе, окончил здесь школу и выучился на коммерческого инженера. Познакомился с моей мамой — она наполовину бельгийка, наполовину русская, но все-таки больше русская. А я родился в 1942 году.
— Как жила семья эмигранта Пушкина? Не бедствовала?
— В России дед был юристом, но так как здесь другое право, он не мог найти работу. И занимался геральдикой. На это он мог содержать семью. Маша, дай книжку.
Жена Александра Александровича достает сначала лист бумаги с оттиском герба рода Пушкиных. На нем — ключ, стрела, крыло (Амура или Пегаса?) и сабля — все это в вензелях, украшенных наверху царской короной. А в старинной книге темного переплета гербы русских дворян — Апраксиных, Бакуниных, Бонди, Бенкендорфов — всего 91 герб, сделанный внуком Пушкина Николаем Александровичем. Среди прочих герб семейства Дурново, к которому и принадлежит Маша Пушкина. У ее ног и свернулась неугомонная Люба.
— У меня были очень хорошие родители, — продолжает Александр Пушкин. — Отец работал финансовым директором в спортивной газете “Ле Спорт”. Он хорошо зарабатывал и баловал меня ужасно. Мама не работала, маму все звали Луиза, а дома — Люся. Но она очень любила кошечек, и я называл ее кошкой. Дома был только русский язык, и французский я стал учить лишь в школе. В 1949 году, когда мне было семь лет, я впервые встретил мою Машу. Родители поехали на юг, и ее родители тоже там оказались. Маша, покажи фотографию.
Интересно, что женился Александр Александрович на своей очень дальней родственнице — Маше Дурново. Она берет с комода старый снимок, где можно рассмотреть группу по-летнему одетых людей и на переднем плане белобрысого мальчика, который держит на коленях девочку. Думал ли он тогда, что держит в руках свою судьбу!
— Никакой любовь, конечно, не было, — смеется Пушкин. — Тем более, мы больше не встречались. Я окончил школу как инженер по электронике, делал военную службу, а Маша уехала учиться в Париж, но в 1960 году сценарий повторился — мы снова встретились на юге Франции. И начался наш роман. Но папа сказал мне: “Пока школу не кончишь, ты не женишься”.
— А вы сразу хотели жениться?
— Мы девять лет прождали. Маша раз в неделю приезжала из Парижа, и так мы жили между Парижем и Брюсселем. Венчались в Париже в русской церкви.
Александр Александрович явно пошел не в прапрапрадеда. Он — однолюб: всю жизнь прожил с одной женщиной, которая до сих пор нежно произносит: “Саша” — с ударением на последний слог и смягченным “ш”.
— Ну а цитатами из прапрапрадеда вы ее обволакивали?
— Нет-нет. Сам старался писать. Ведь вы знаете, мне рассказал директор Русского музея в Петербурге, что Александр Сергеевич запретил потомкам писать стихи. Он считал, что так хорошо пишет, что мы не должны писать хуже, чем он.
Александр Александрович, нынче пенсионер, в прошлом оказался большим специалистом по связи. Телефонной. Он работал в бельгийской телефонной компании, которая впоследствии была куплена американцами, а потом стала французской. 27 лет работал по установке техники.
— Александр Александрович, вам помогало за границей имя Пушкина?
— В Бельгии? Да что вы. Здесь до 1999 года, когда ему было 200 лет, Пушкина никто не знал. Мою жену на работе спросили: “Пушкин? Кто он такой? Поэт? А он еще жив?” Когда Жильбер Беко пел песню “Натали”, только тогда хоть что-то узнали про Пушкина.
Теперь вот уже шесть лет в Брюсселе стоит памятник Пушкину — подарок России. Правда, Пушкин какой-то огромный, с плечами культуриста. Но, как говорится, дареному коню...
— Как было принято в доме — вы учили знаменитого предка?
— Да, нас старались учить всем пушкинским произведениям. Но мы все забыли. Вот мне в детстве нравилась “Руслан и Людмила” — такая страшная сказка.
Интересно, сколько Пушкиных рассеяно по всему миру? Когда отмечали 200-летие со дня рождения поэта, специалисты насчитали 237 — из ушедших и живых. Последний Пушкин снова раскидывает передо мной свое генеалогическое древо, как Наполеон перед битвой. Из карты следует, что у Александра было 13 детей, и от каждого тянутся линии — Наталья, Софья, Мария, Ольга, Григорий, Петр и т.д. — все Пушкины, и разбросаны они по всему миру: Англия, Германия, Россия, Бельгия, Аргентина и даже Гавайские острова. Вот Мария Пушкина и вышла замуж за некоего дворянина Быкова. Их дочь Елизавета — за Савицкого, одна из дочерей которого вышла замуж за Дурново. От Пушкиных просто голова кружится. А Александр Пушкин заливисто смеется:
— Это сестра Маши, живет на Гавайях, имеет пятерых детей. У них — тоже дети. Но чтобы нас всех посчитать, это полдня надо найти. Пушкины — это такая русская каша!..
— А кто-нибудь внешне похож на Александра Сергеевича?
— Нет, никто. Русские находили, что я похож, а вы так не думаете?
Я смотрю на его круглое, румяное лицо без сомнения: “Извините, не похож”.
— Русские считают, что походка у меня Пушкина.
— А кто-нибудь из родственников занимается профессионально литературным трудом?
— Нет, никто. Дед мой рисовал хорошо, один родственник очень музыкальный, с хорошим слухом, но людей творческих профессий не знаю В Брюсселе, в Еврокомиссии служит юристом наш родственник по немецкой линии, мы с ним очень дружим.
— А случайно у Пушкина не объявлялись “дети лейтенанта Шмидта”, то есть лжеродственники?
— О-о, сколько этих самозванцев! В Америке есть Кеннет Пушкин. Никакой он не потомок, мы всех знаем, и никаких Кеннетов у нас в роду не было. Он собирает деньги, под именем Пушкина устраивает балы и набивает себе карман. Даже в газете мы нашли его интервью, где он говорит: “Пушкин — это мой второй бизнес”. А когда его спрашивают: “По какой линии и кто вам из Пушкиных кем приходится?” — он отвечает знаете как? “Это слишком долго и трудно объяснять”. Мы хотели сделать процесс, но наши адвокаты сказали, что процесс нужно делать с американцами, а это очень дорого и очень долго будет длиться. И мы помрем раньше, чем он кончится.
Надо сказать, что в Брюсселе Пушкин — не единственный. Есть некая дама — она владеет магазином одежды, и Александру Александровичу о ней говорили как о сестре.
— Я пошел в магазин, но она сказала мне, что приехала из Сибири, что у них там половина Пушкиных, и она не имеет никаких амбиций. Есть еще один мужчина с фамилией Пушкин, но он тоже ничего не требует.
— Вы общаетесь с родственниками по московской линии?
— О, да, с дядей Гришей, пока он еще жил, мы встречались. (Григорий Пушкин умер в 1997 году, на пять лет пережив своего сына Александра. — М.Р.) Еще общаюсь с Юлей. Она до сих пор живет в Москве.
— Александр Александрович, несколько дней назад вы получили российское гражданство. Вы добивались его? Долго пришлось ждать?
— Это, скажу вам, для нас неожиданность. Меня как-то спросили в посольстве, хотел бы я быть гражданином России. “О, да! Почему нет?” — сказал я. Прошло время, и вдруг звонок из Москвы — из какой-то газеты мне сообщают, что Путин дал нам гражданство. А мы не знали. Но это очень приятно.
Дом Пушкина с первого взгляда не похож на русский: здесь нет матрешек, сувениров а-ля рюс. На стенах — литографии с видом Петербурга и батальных сцен — наследство отца. А также уникальное меню, которое подавалось на званом ужине во время коронации Николая II. Этот раритет в свое время отцу Александра Александровича передал посол Франции. Ну-ка, ну-ка, что там ели на царском приеме? Ну, конечно же — борщ, стерлядка, холодец — всего четыре столбика, аккуратно исписанных.
— А вы какую кухню предпочитаете? Бельгийскую или русскую?
— Только русскую. Так и у родителей моих водилось. Мария моя делает блины, бефстроганов, пельмени. На Пасху — куличи. А я специальную водку делаю. Лимонную. Рецепт отца моего. Знаете, она так пьется, горло не обжигает. 5—10 литров можно выпить.
— Ну это вы, Александр Александрович, как-то махнули...
— Ну не 10, а на 8 человек два литра выпиваем у нас за столом.
— Дайте рецепт.
— Нет, не дам. Мои друзья просили, а я отказывал. Тогда они говорят: “Будешь умирать — напиши в завещании нам насчет рецепта”.
— Что из семейных реликвий Пушкина вам досталось?
— Немного — вот эта литография Фаберже и еще пресс-папье, но мы его передали в музей, в Михайловское.
Пять лет назад чета Пушкиных создала в Брюсселе фонд имени своего знаменитого прапрапрадеда. Развивает его по двум направлениям — по культурной и медицинской линии. Они патронируют детскую больницу в Санкт-Петербурге, где лечат детей, больных раком крови.
— Так как мы не имеем детей, но очень любим их, мы решили помогать этой больнице. Собираем деньги и в этом году купили такой специальный аппарат, которым (как это правильно объяснить по-русски?) режут, чтобы кровь не текла. Мы собираем деньги в Бельгии и раз в год предоставляем членам фонда — их 335 человек — полный финансовый отчет. Мы не зарабатываем на этом, себе ничего не берем. Когда едем в Петербург, то билеты, гостиница — все за наш счет.
— Извините за вопрос: как вы относитесь к потомкам Дантеса? Испытываете неприязнь?
— Это трагедия для нас. Русские говорили нам, что у Дантеса во время дуэли под мундиром была железная майка (как она называется по-русски?). А Пушкин был ранен, упал, но успел выстрелить в Дантеса, хотя пуля отлетела... Почему? Нет, к потомкам Дантеса я... Нет... Они не виноваты. А вы знаете, что хотят на будущий год сделать потомки Дантеса в Сульсе? О! Это будет праздник, такие торжества. И в конце — потомки Пушкина подадут руку потомкам Дантеса.
— И вы подадите?
— Можно будет поехать, посмотреть, но сказать, что подам руку? Это невозможно. Я не хочу шокировать Россию. А как вы думаете?
Я задумываюсь: прийти в дом, где хозяева — родственники убийцы моего родственника? И делать вид, что все о’кей? Это не про нас, русских.
— Ведь Бенкендорф знал, — продолжает Пушкин, — что дуэль будет на Черной речке. Но послал жандармов в другую сторону. Мы переживаем с Машей эту глупую смерть.
Похоже, что своего прапрапрадеда Пушкин начал открывать не так давно. Приехав в Петербург, он, например, впервые услышал, что прапрапрадед был силен не только стихами, но и большой спец по женской части. Прапраправнуку показали дом, где, как он рассказывает, поэт заперся с одной премиленькой особой и двое суток даже шторы не открывал. Об этом последний Пушкин рассказывает весело и не без гордости. А вот рассказы Хармса о Пушкине не читал и анекдотов не слышал. Пришлось рассказать: “Приходит Вяземский к Пушкину, а Пушкин сидит голый. Только галстук на шее. “Ты чего голый?” — спрашивает Вяземский. “Да я никого не жду”. — “А галстук зачем надел?” — “А вдруг кто-нибудь придет”. Александр Александрович хохочет, бьет в ладоши и только что не произносит: “Ай да Пушкин, ай да сукин сын!”
