“9 РОТА” — это про войну, уже далекую (17 лет прошло!) и такую близкую, но затерявшуюся за бурными событиями последующих лет, в которых были уже свои войны. После “Афганского излома”, где сыграл итальянец Микеле Плачидо, “афганский” след в кинематографе затерялся за чеченскими сериалами.
Американцы “вьетнамскую” тему катают на экранах по сей день (хотя гениальнее “Апокалипсиса” еще ничего у них не снято). И делают янки отнюдь не точную ксерокопию войны, а лишь некую кальку, раскрашенную потом цветными фломастерами. Ведь это кино. Сама война — жестче, страшнее и... прозаичнее. К слову сказать, одна из лучших книг о Великой Отечественной — “Берег” Юрия Бондарева, появилась спустя 30 лет после ее окончания и тоже поначалу вызвала бурю негодования среди фронтовиков. А ведь в ней была правда.
…В феврале 1988 года мне довелось быть неподалеку от настоящей, не киношной 9-й роты — в провинции Хост, где десантники прикрывали на блокпостах колонны транспорта.
— Слышал про “девятку” баграмского полка? — Коля Айрих любил проявить осведомленность во всех делах ограниченного контингента. — Их “духи” двое суток атаковали, “черные аисты” из пакистанского спецназа, негры-арабы, а они там такую Брестскую крепость устроили! Двое суток пацаны держались, правда, и наших много погибло. Троих к Герою представили, двоих посмертно. Они, кстати, рядом с нами на Хосте стояли, только южнее…
Айрих был продвинутый прапорщик, несмотря на то что инструктор-комсомолец из политотдела. Щупленький, белобрысенький — из казахстанских немцев, но смелый до безбашенности.
— Хочешь, кассету послушаем? Ее у убитого “духа” нашли — записывал, как они в атаку на девятую роту ходили. Представляешь, какая паскуда! — Коля наверняка переписал кассету у кого-то из особистов и уже продумал, какими комментариями будет сопровождать эту запись.
Магнитофон-мыльница выдал хриплые причитания молитвы, крики “Аллах акбар!” и бесконечную стрельбу с хлопками разрывов гранат и мин. В эту какофонию боя явственно впечатывался русский мат, отдаленный, едва слышный, но это была сражающаяся 9-я рота! Они сошлись с “духами” в рукопашной, и наш “звукооператор”, похоже, успел заглянуть в черный зрачок десантного АКСа с очень близкого расстояния. Потом послышался короткий вопль, звук падающего на камни тела, и звуки боя стали приглушенными — “душок” накрыл плеер своим телом…
— Довыхлебывался, шманок! — коротко констатировал Айрих, слово “шманок” у которого было адским ругательством, и победно оглянулся.
* * *
Днем на блоке — тоска смертная. Это если нет прочески кишлака или на худой конец вылазки за водой на дно соседнего ущелья. Блок — пятачок каменистой почвы 20 на 20 метров на нашей горке. Палатка (трофейная, пакистанская) в выдолбленной каменной глыбе, 9 оборудованных в камнях окопчиков — огневых точек, которые смотрят глазницами во все стороны. Семь гвардейцев-десантников, сержант Юрка Умрихин и я, каким-то нелепым образом назначенный ими командовать. Тоска…
— Какой в дугу, мля, журналист? — замкомдива полковник Пархоменко на КП 103-й дивизии привык общаться через ларингофон радиостанции раскатистым матерным басом. — Звание есть? Страшный лейтенант? Дуй впереди собственного визга в батальон к Гиви, у них там командир разведвзвода рожать собрался, в Союз поскачет, к мамке. Заменишь его…
Сказал как отрезал и, похоже, что забыл уже. Я — взводный целой батальонной разведки, в дугу, мля! Дую к Гиви — капитану Исаханяну (будущему, кстати, Герою и генералу), который так же серьезно напутствовал: “Принимай взвод, Витек!” Все еще кажется, что надо мной прикалываются, шутка тут такая для писателей (так меня назвали в штабе) припасена, ну чтобы веселее было на войне. Дошутился…
Еще сержант этот. Умрихин. Поначалу подумал, что это тот самый рожающий взводный. А он все: “Товарищ старший лейтенант, да товарищ старший лейтенант”. Говорю, мол, старик, давай на “ты”, чего тут в горах ломать комедию? Нельзя, говорит, я сержант, субординация она и на Хосте субординация, а то и бойцы начнут буреть, дисциплину не удержишь.
Юрка оказался классным парнем и сержантом от бога, это можно было понять быстрее, чем почти за два месяца совместных боевых. Одно слово — “замок”, то есть заместитель командира взвода. Договорились, что наедине будем по имени, а при бойцах по званию.
* * *
Горка у нас клевая. Это уже третья или четвертая? Меняем периодически место, чтобы “духи” не пристрелялись. Кочуем вдоль дороги на Хост, которую, собственно, после взятия перевала Сате-Кандав и прикрываем. Ну чтобы колонны, которые идут в разблокированный Хост, душманам не давать обстреливать.
Сейчас с одной стороны пропасть, там и одной позиции хватит, три — на передке, который выходит на препаршивейшее ущелье, заросшее кедрачом, еще три — на левом фланге. Мой окопчик — в центре, чтобы боем руководить, Умрихинский — ближе к палатке. За спиной, метрах в трехстах, по перешейку между горками, большой блок, где сидит комбат Гиви и где присоседился Коля Айрих. А мы на выселках передним краем стоим. Я заматерел (ну в смысле грязный стал), зарос пушистой юношеской щетиной и уже успел ударить ногой бойца Степанова, который заснул ночью на посту. Потом два часа читал ему лекцию о его и моих отрезанных гениталиях, что могли проделать подкравшиеся душманы. В самом деле могли, но было стыдно. “Не говорите, пожалуйста, сержанту, — Степанов был рад моему пинку, а не возможной разборке с Умрихиным. — Я больше никогда не засну, честное слово”.
Ночь с Юркой делим пополам — первую часть, с восьми вечера, когда уже темень, до двух ночи, я дежурю, дальше он — до восьми утра, когда рассветет. В следующий раз наоборот. Наоборот лучше, потому что можно завалиться спать раньше, с вечера, поближе подвинув ноги в спальнике к крохотной “буржуйке” (тоже трофейной). А в первую половину ночи наглотаешься сиднокарба (сон эти таблетки отбивают напрочь), а потом заснуть не можешь.
Дежурство — каждые полчаса на карачках облазишь окопчики и проверяешь два наших поста, чтобы бойцы не спали, да и так — присмотреться к обстановке. Солдаты всякий раз просят дать беспокоящего огня — темно же, страшно, в каждом кусте на ветру “дух” мерещится. А еще шакалы… Такой вой устраивают, когда гремят нашими недоеденными банками из сухпая, что нутро наизнанку выворачивает! Шустрые твари — гранату бросишь, так они щелчок предохранителя в воздухе услышат и успевают слинять до разрыва. На батальонном блоке врач-капитан начитался Джека Лондона и поставил силки — поймал-таки гниду на третью ночь. Они, видимо, там не один час казнь шакалу придумывали, но зато отмочили — привязали к брюху медицинским бинтом гранату и отпустили. Шакал, которому специально разведенным мелом (не жаль было время!) написали на спине “душман”, пулей полетел в сторону… нашей горки. Не добежал…
* * *
Я же говорю — тоска. Надо куда-то перемещаться для разнообразия. Хотя разок нас повеселили прямо на блоке… Сидели с Умрихиным возле тлеющей головешки — за жизнь терли. Уже темно, кому-то спать надо было идти, не помню, но заговорились. Вообще-то костерок для разогрева банок мы раскладывали только утром и вечером, когда дым смешивается с туманом и не демаскирует наш блок. В темноте — боже упаси. Труба над печкой в палатке всегда была прикрыта, чтобы искры не летели. А тут забылись…
…Разрыв произошел в двух метрах, аккурат под нами, и если бы не большой валун, под который легла мина (небольшая, похоже, 82-мм), попортило бы нам с Юркой дубленки основательно. А так только взрывной волной шарахнуло, да осколки волосы под шапкой пошевелили. Откуда стрельнули — не поймешь, ни вспышки, ни звука выстрела. Зато как мы потом воевали! Умрихин орет: “К бою!” Я тоже чего-то ору. Шмаляем во все стороны, в окопчики залезли, гранаты мечем как подорванные. Соседи тоже возбудились — огнем поддерживают. Гиви орет по рации, просит доложить обстановку, сообщить о потерях. Блин, у нас уже потери? В голове вертится дурацкая фраза: “Вот так посидели…” И кажется, что Исаханян знает, что мы костерок-то недогасили, и из-за этого вся свистопляска и началась. Залет.
Потом с соседнего блока в горы ПТУР запустили — там так жахнуло! Оказалось, что они засекли в невидимой нам дальней части ущелья вспышку от минометного выстрела, а туда ни автоматом, ни пулеметом не достанешь. Не пожалели противотанковую управляемую ракету, чтобы за нас отомстить.
Так до самого утра в окопчиках и просидели. Потом Гиви пришел — поругал за перерасход боеприпасов, но не сильно. А про костерок мы ему ничего и не сказали.
* * *
Идем на проческу! Адреналина полные штаны — войти ранним утром в “духовский” кишлак (а они тут в округе все душманские) — это тот еще экстрим. Чешет батальон, а с нашего блока берут троих для массовки. Задача — найти склад с “эрэсами” (реактивными снарядами), которыми “духи” обстреливают блоки и колонны. Вооруженные моджахеды всегда успевают уйти из кишлака до нашего появления, да и все жители уходят, даже собаки, не говоря уже про скот. Впрочем, Исаханян и не спешит свалиться как снег на голову — к чему лишняя стрельба и потери? Сказали “эрэсы” искать, значит, этим и займемся. Тяжелое вооружение — крупнокалиберные пулеметы и минометы, занимают место на высотках, чтобы в случае чего прикрыть десантуру в кишлаке. Береженого, как говорится, и бог бережет.
Пару прочесок назад так же неторопливо оседлали горки, а из кишлака так же неторопливо выбежали два “душка” и затрусили по пологому склону горы в сторону ущелья. Видимо, самые ленивые, потому как остальные уже свинтили давно. Сержант, командир минометного расчета, стал наводить “трубу” на глазок — оптику-то разбили. Недалеко до “духов”, километра полтора, но даже снайпер из СВД на таком расстоянии не возьмет. Покрутил колесико, прищурил глаз — бум! Полетела мина по замысловатой траектории. Легла точно между душманами — один в одну сторону, второй в другую.
В Союзе минометчикам давалось семь выстрелов для пристрелки, восьмой — в цель. В учебке в Фергане, где готовили спецов для Афгана, — пятая мина на поражение. В самом уже Афганистане попасть в пулеметное гнездо нужно было с третьей попытки, но война быстро учила экономить боеприпасы, а лишний вес таскать никому по горам не хотелось. Попадали с первого выстрела.
…Кишлачок попался на этот раз хороший. “Эрэсов”, правда, не нашли, зато бакшиш (на дари — подарок) взяли неплохой. Два мешка ржаной муки, с десяток крупных кусков цветного сахара, бараньего курдючного жира немного. (Какие потрясающие получаются беляши из тушенки, зажаренные в цинке из-под патронов! Особенно, когда два месяца точишь банки сухпайка.) А еще — куры! Их-то с собой не забрали местные, вот и бегали хохлушки по дувалам. Поймать сложно, пристрелить тоже — с десяток пуль в курку попадет, а она все бегает. Мои разведчики отличились — поймали одну живую. Так она у нас на блоке и прожила в коробке из-под сухпая почти до конца боевых, берегли как зеницу ока. Вот только яйца не несла, зараза. Не получалось у нее с этим делом без петуха, а может, нервный стресс пережила. Умрихин все грозил бойцам-залетчикам: “Курицу у меня топтать будешь до посинения”. Смешно… Захомячили мы ее уже перед самым уходом с Хоста.
* * *
Операция “Магистраль”, которая проходила с конца ноября 1987 по февраль 1988 года в провинции Хост, оказалась для 103-й десантной дивизии практически бескровной. Один парнишка погиб при штурме перевала, а еще один в нашем батальоне… Чесали, как обычно, кишлак, это еще в самом начале было, и местные жители не все из своих дувалов тогда уходили. По крайней мере женщины. Вот одну из них через переводчика-таджика, а они в каждой роте были, стали спрашивать, где склад с оружием. Сказала, что знает, повела показать. Пошли трое… Вывела их та тетка точно под прицел “духовского” пулеметчика, который засел в ущелье. Первым шел сержант, которого и скосила очередь. А афганка, схватив автомат, добила его — еще живого...
Тогда была очередь Умрихина идти на проческу. Он потом неделю сам не свой был, даже бойцов не гонял по своему сержантскому обыкновению, все молчал и лоб бычил. Он был среди тех троих, которые пошли за женщиной, пообещавшей показать склад, метрах в пяти позади нее.
— Расстрелял я ее там. Всю ленту из пулемета высадил, — рассказал он многими днями позже. В тот самый вечер, когда мы засиделись у мерцающего огонька костра…
* * *
Где-то неподалеку, но чуть впереди, сидела в это время на своем блоке и точно так же чесала кишлаки и 9-я рота 345-го парашютно-десантного полка. Полк этот уходил из Хоста последним из группировки, прикрывая остальных, а рота, как последняя по нумерации, замыкала завершение операции… В последнем бою десантники потеряли 6 человек убитыми и около 20 ранеными. Такое вот кино. Про войну…
